logo search
Б

6. Взаимодействие былин с другими фольклорными жанрами2

Как песенный жанр былины взаимодействовали с другими эпическими песнями. Сюжет былины "Дунай" (с трагическим концом) сказитель Т. Иевлев закончил стихами, сходными с бал­ладными.

Умерли Дунай и Настасья, превратились в реки. А далее:

Тут-то они в местечко стекалися.

Тут вырастало два деревца кипарисныих,

Два деревца вместе сплеталися,

Тут на листах было подписано:

"Таково дело случалосе,

Молодым людям на удивление,

А старым людям на утешеньицо". [Рыбн. — Т. 1. — С. 391].

Былина "Садко" на Дону трансформировалась в духовный стих о кающемся грешнике. Стараясь спастись от гибели в мор­ской пучине, Садко кается в трех грехах великих: не почитал свово отца-матерю; с своей кумой родной жил; надругался над ро­дом-племенем. [Новгор. былины. — С. 230—231].

Испытывала былина и влияние лирических жанров. В подхо­дящей сюжетной ситуации в ее текст могло быть введено при­читание.

В былине "Михаила Казаринов" перед татарами-наездниками ходит красна девица,

Русская дсвица-полоняночка.

Молода Марфа Петровична,

Во слезах не может слово молвити,

Добре жалобна причитаючи:

"О злочастная моя буйна голова.

Горе-горькая моя русая коса!

А вечер тебе матушка расчесовала,

Расчесала, матушка, заплетала,

Я сама, девица, знаю-ведаю: ;

Расплетать будет моя русая коса

Трем татарам-наездником". [К. Д. — С. 113].

С поэтикой лирических песен былину сближает часто в ней применяемый прием психологического параллелизма.

На этом художественном приеме построен зачин былины "Василий Буслаев молиться ездил":

Под славным великим Новым-городом,

По славному озеру по Ильменю

Плавает-поплавает сер селезень,

Как бы ярой гоголь поныривает,

А плавает-поплавает червлен корабль

Как бы молода Василья Буславьевича... [К. Д. — С. 91].

Особенно распространена форма многочленного отрицательного па­раллелизма. Например:

Да не бел кречетушко выпархивал,

Не бел горносталюшко проскакивал,

Не ясен соколик тут пролётывал.

Проезжал удалой доброй молодец,

Молодой боярской Дюк Степанович. [Гильф. — Т. 3. — С. 236];

А не темные ли темени затемнели,

А не черныя тут облаци попадали,

А летит ко Добрынюшки люта змея... [Гильф. — Т. 1. — С. 540].

Нередок в былинах композиционный прием ступенчатого сужения образов.

Приведем начало былины "Рахта Рагнозерский":

Как во той ли губернии во Олонецкой,

А и во том уезде во Пудожском,

В глухой деревне в Рагнозере,

Во той ли семье у Прокина

Как родился удалый добрый молодей,. [Азб. — С. 364].

В былине "Алеша Попович":

Князи кладут по сту рублев,

Бояра — по пятидесяти,

Крестъяна — по пяти рублев. [К. Д. — С. 104].

Во многих былинах богатырь прежде, чем выстрелить из лука, заговаривает свою стрелу (обычно воспроизводится текст заго­вора). А в былине "Добрыня и Маринка", сверх того, подробно изображается колдовство:

А берёт-то ли Маринка булатний нож,

Она резала следочики Добрынюшкины,

Сама крепкий приговор да приговаривала:

Так бы резало Добрыни ретиво сердце

По мне ли по Маринке по Игнатьевной.

Она скоро затопляла печь кирпичную.

Как метала эти следики Добрынюшкины,

Сама крепкий приговор да приговаривала:

— Как горят-то эти следики Добрынюшкины,

Так горело бы Добрыни ретиво сердце

По мне ли по Маринке по Игнатьевны.

Не мог-то бы Добрынюшка ни жить, ни быть,

Ни дни бы не дневать, ни часу бы насовать.

[Гильф. _ Т. 3. — С. 398-399].

Можно отметить использование пословиц в былинах: Здрав­ствуй женимши, да не с кем спать! [К. Д. — С. 15]; Муж в лес по дрова, а жена замуж пошла! [Рыбн. — Т. 1. — С. 68]; Всякий молодец на веку женится, А не всякому женитьба удавается! [Рыбн. — Т. 1. — С. 82; Рыбн. — Т. 2. — С. 410]; Как ведь с утра солнышко не дпекло, Под вечер солнышко не огреё. На приезде молодца ты не участвовал, А теперь на поезде не участвовать. [Гильф. — Т. 3. — С. 253]; Не хвались, Алёша Поповичев, От двора ли идучи, Похвались, Алёша Поповичев, Ко двору приезжаючи [Гильф. — Т. 3. — С. 615]; Да иной от беды дак откупается, А Чурило на беду и нарывается [Гильф. — Т. 3. — С. 178—179]; Всяк кладет заповедь, да не всяк исполняет. (Эту пословицу сказитель прого­ворил, а не спел). [Астахова. — Т. 1. — С. 252].

Особенно значительна близость былин к волшебным сказкам богатырского содержания. По-видимому, они имели общий ми­фологический источник: богатырскую сказку-песню, генетичес­ки связанную с древнеславянскими мужскими обрядами посвящения

(инициациями). Чудесный конь, которому так много вни­мания уделяют и былина, и волшебная сказка, безусловно свя­зан с древнейшими обрядами и верованиями евразийцев.

"Ригведа" — книга гимнов древних ариев, восходящая к середине 2 тысячелетия до н. э. Она позволяет составить представление о том, что еще тогда конь служил символом нескольких богов и был наделен сол­нечной природой. Жертвоприношение коня совершалось в честь царей. В древнем гимне, посвященном восхвалению жертвенного коня, пели:

Его, подаренного Ямой, запряг Трита.

Индра впервые сел на него верхом.

Гандхарва схватил его поводья.

Из солнца вытесали вы коня, о боги1.

В изображении коня былина иногда заимствовала сказочные формулы. У Тугарина:

У коня-ma ведь из ноздрей да искры сыплются.

Еще из роту ведь у коня дак пламя пышет тут. [Азб. — С. 128].

...Конь под ним как лютой зверь.

Из хайлиша пламень пышет,

Из ушей дым столбом стоит. [Добр. Никитич и Ал. Попович. — С. 201].

В былине "Илья Муромец и Калин-царь", записанной от Т. Г. Рябинина, появился другой сказочный элемент, связанный с конем:

Его добрый конь да богатырский

Испровещился языком человеческим <...>

Конь предупреждает богатыря о том, что у собаки царя Кали­на

Сделаны-то трои ведь подкопы да глубокий

Да во славноем раз-долъице чистом поли. [Гильф. — Т. 2. — С. 28].

Встречаются и другие сказочные вкрапления. Например, в былине о богатыре Потыке (запись XVIII в.) чудесная невеста предстает белой лебедушкой:

Она через перо была вся золота,

А головушка у ней увивана красным золотом

И скатным земчугом усажена. [К. Д. — С. 116].

В период продуктивного функционирования былина могла усваивать целые сказочные сюжеты.

Еще В. Ф. Миллер обратил внимание на сказочный характер былины о Садко, побывавшем в подводном царстве. Миллер писал: "Связь мор­ского царя с музыкой, совершенно отделяющая его от водяных, о музы­кальных симпатиях которых ничего не известно, тесно сближает его с финским Ahti и служит — для нас по крайней мере — достаточным доказательством вторжения его в русскую былину из финских сказаний"1. Сюжет, известный в эстонском и финском фольклоре, перешел к новго­родцам. Но поскольку у русских одной из самых популярных была собст­венная сказка о морском царе (СУС 313 А, В, С, "Чудесное бегство"), то заимствованная версия сюжета приняла форму былины.

В XIX — начале XX в. сюжеты былин сами становились дос­тоянием сказки. Так, былина о Садко получила вторичное су­ществование — уже в виде сказки.

Особенно сильно этот процесс затронул сюжеты богатырс­ких былин. Как отметила А. М. Астахова, это происходило "то в результате разложения былины, разрушения ее классической стихотворной напевной формы, то под воздействием сказок, рас­пространяемых в лубке и книжках для народа"2.

Несколько лубочных изданий сюжетных сводов об Илье Му­ромце привели к значительному распространению устной сказ­ки "Илья Муромец", в которой произошла контаминация бы­линных сюжетов "Исцеление Ильи", "Илья Муромец и Соло­вей-разбойник", "Три поездки Ильи Муромца", "Илья Муро­мец и Идолище поганое", "Святогор" и некоторых других. Сказка по-своему реализовала тенденцию эпоса сформировать сюжет­ный цикл вокруг образа главного героя. Однако вместе с тем сказка осуществила своего рода деисторизацию былинных сю­жетов. Астахова писала: "Одной из характерных особенностей сказок об Илье Муромце является стирание в них специфичес­кой былинной историчности. Сравнительно немногие упомина­ют Киев как центр, вокруг которого развертывается оборони­тельная и освободительная деятельность героя, немногие гово­рят о князе Владимире, о нашествии татар, называют имена Батыя и Калина. В большинстве сказок всякое историческое приуро­чение исчезло"3.

Переход былинных сюжетов в сказочную форму оказался столь заметным, что некоторые из них получили свои номера в Срав­нительном указателе сказочных сюжетов (СУС): —650 С*, "Илья Муромец"; —650 D*, "Алеша Попович"; —650 Е*, "Василий Бус-лаевич"; —650 F, "Дунай Иванович и Добрыня Никитич"; -650 G', "Дюк Степанович"; 677*, "Садко" и др.