12. Заключительные вопросы об «экономическом и социальном феодализме» в Киевской Руси

Исследовав как экономические основания, так и социальную организацию Киевской Руси, мы можем теперь спросить себя, к какой же стадии социального и экономического развития, или, используя геологический термин, социально‑экономической формации, принадлежит Киевская Русь.

Хронологически, как мы знаем, киевский период включал десятое, одиннадцатое и двенадцатое столетия. Эти три века видели восхождение и расцвет феодальных институтов в Западной и Центральной Европе; они представляют то, что может быть названо феодальным периодом по преимуществу. Вполне естественно стремление поместить Киевскую Русь в ту же категорию и охарактеризовать ее социально‑политический режим как феодальный. Но все же до недавнего времени русские историки не спешили это сделать. Они не выдвигали каких‑либо серьезных возражений относительно изучения феодализма в России: они просто игнорировали проблему.

Подобное отношение со стороны ведущих представителей русской исторической науки, таких как С.М. Соловьев и В.О. Ключевский, а также рядовых историков, может быть частично объяснено ведущей идеей – сознательно или подсознательно выношенной – базисного различия в развитии, с одной стороны, России и Европы – с другой. Каждый ученый имел свое собственное объяснение причин, лежащих в оснований этого различия. Некоторые отмечали важную роль рода в русской социальной структуре (Соловьев, Кавелин), другие – мира или общины (К. Аксаков), третьи – чрезмерное разрастание централизованной власти (Милюков) или экспансию внешней торговли (Ключевский). В то время как славянофилы превозносили уникальность России как исторический дар, западники выражали сожаление по поводу такой склонности и – как мы видели – говорили о «замедленности» исторического процесса в России как главной причине ее «отсталости».

Важной причиной невнимания русских историков девятнадцатого столетия к проблеме феодализма была концентрация их усилий – применительно к монгольскому и постмонгольскому периодам – на изучении Восточной или московской Руси, где развитие феодальных или схожих с ними институтов было менее выражено, нежели в Западной, или литовской, Руси. С этой точки зрения появление работы М.К. Любавского «Провинциальное деление и местная администрация в литовско‑русском государстве» (1893 г.) составило важную историографическую веху, которая открыла новые горизонты исторического исследования.

Н.П. Павлов‑Сильванский был первым, поставившим изучение проблемы феодализма на повестку дня в русской историографии, но он исследовал в основном феодальные институты монгольского периода, не пытаясь утверждать их развитие в Киевской Руси. Лишь в советское время проблеме феодализма в Киевской Руси было уделено достаточное внимание.²⁶⁶

Поскольку «феодализм» – довольно туманное понятие и марксистское его определение отличается от более или менее общепринятого в западной историографии, мы должны прояснить значение самого понятия до того, как примем или отвергнем заключения советских ученых. Термин «феодализм» может быть использован как в узком, так и в широком смысле. В узком смысле он используется для обозначения социальной, экономической и политической системы, специфичной для стран Западной и Центральной Европы – в основном Франции и Германии – в средние века. В более широком смысле он может быть применен к некоторым социальным, экономическим и политическим тенденциям развития любой страны в любое время.

В этом смысле любое определение развитого феодального режима должно включать три следующие признака: 1) «политический феодализм» – шкала опосредования высшей политической власти, существование лестницы больших и меньших властителей (сюзеренов, вассалов, еще меньших вассалов), связанных личным контактом, взаимностью такого соглашения; 2) «экономический феодализм» – существование манориального режима с ограничением правового статуса крестьян, а также разграничение между правом владения и правом пользования относительно того же земельного владения; 3) феодальные узы – нераздельное единство личных и территориальных прав, при обусловленности владения землей вассала со стороны службы сеньору.

Сущностью феодализма в узком смысле является полное слияние политической и экономической власти внутри класса дворян – владельцев больших земельных поместий. К этому следует добавить тот факт, что в период раннего феодализма европейское общество в своей экономике в основном зависело от сельского хозяйства. И, несмотря на возражения А. Допша, можно сказать в общем, что на начальных стадиях европейского феодализма существовал примат так называемого «натурального» хозяйства по контрасту с «денежной экономикой».

Если присутствуют лишь некоторые из указанных выше тенденций, а другие отсутствуют, и если нет гармонической связи между ними, перед нами не существует и «феодализма» в узком смысле, и в таком случае надо говорить лишь о процессе феодализации, а не о феодализме.

Обратимся теперь к марксистскому подходу к проблеме. Согласно «Малой Советской Энциклопедии» (1930 г.), феодализм является «социально‑экономической формацией, через которую прошли многие страны нового и древнего мира». Сущность феодализма состоит в эксплуатации крестьянских масс владельцем манора. Она характеризуется «неэкономическим давлением» господина по отношению к своему крепостному с целью получения «ренты», имеющей «докапиталистическую природу».

Феодальное государство светских и церковных сеньоров – не что иное как политическая надстройка над экономическим фундаментом феодального общества и, таким образом, не принадлежит к сущности феодализма²⁶⁷. Иными словами, то, что именуется «феодализмом» в марксистской интерпретации, скорее соответствует «экономическому феодализму» в обыденном употреблении.

Для особых условий научной деятельности в Советском Союзе, где партия диктует правила исторической терминологии, характерно, что публикация критических заметок Сталина, Жданова и Кирова по поводу проекта стандартного учебника истории СССР (1934 г.) рассматривается в советской историографии как веха огромного значения для развития советской исторической науки. «В этих „заметках“ историки Советского Союза получили наиболее важный принципиальный совет относительно того, что именно утверждение крепостничества должно рассматриваться как пограничная линия, отделяющая феодальный период от дофеодального» ²⁶⁸.

В многочисленных «дискуссиях» советских историков, серия которых была начата докладом Б.Д. Грекова «Рабство и феодализм в Киевской Руси», представленным в 1932 г. в Академии Истории Материальной Культуры, был сделан вывод, что киевское общество было не «рабовладельческим», а «феодальным». Появление киевского государства рассматривается теперь советскими историками как выражение общеевропейского исторического процесса – перехода от рабства классической античности к средневековому феодализму.

В результате два ведущих современных исследователя истории Киевской Руси Б.Д. Греков и C.B. Юшков рассматривают киевский режим как феодальный, хотя и с некоторыми оговорками.

Терминология в конечном итоге не является делом центральной важности. Следует лишь соответствующим образом понять, что имеется в виду под таким‑то и таким‑то термином. Мы называем тигра большим котом или кота маленьким тигром; это безразлично до тех пор, пока человек, к которому мы обращаемся, знает, что мы имеем в виду под «котом» или «тигром». Но если мы видим пересекающего улицу кота и начинаем кричать «тигр», мы можем легко создать панику.

Фактически мое собственное возражение позиции новейшей советской школы в обсуждении проблемы феодализма в Киевской Руси носит не только терминологический характер. В определенном смысле рост манора может быть назван свидетельством роста феодализма. И можно согласиться с советскими историками, что манориальная власть князей и бояр постоянно увеличивалась в Киевской Руси. Я даже, более того, готов признать полностью новизну подхода советских историков к изучению экономического и социального развития Киевской Руси, равно как важные достижения в их исследованиях.

Однако остается вопрос, не слишком ли они преувеличили социологические следствия роста манориальной системы и минимизировали роль рабства в киевский период. Можно признать, что манор был важным институтом в Киевской Руси и что некоторые арендаторы находились на полукрепостном уровне, но все же сомневаться, что манор и крепостничество были ведущими социально‑политическими институтами и основанием русской национальной экономики этого периода. С тем, чтобы определить особую значимость манора в русской социальной и экономической жизни этого времени, мы должны рассмотреть или пересмотреть следующие положения: 1) степень распространения крупных земельных владений в Киевской Руси; 2) их типы; 3) статус земли с юридической точки зрения; 4) степень манориальной власти над сельским арендатором; 5) социальный статус землевладельца; 6) общий тип национальной экономики в киевский период.

1. Нет сомнения, что крупные земельные владения существовали на Руси в киевское время. Однако рядом с ними существовали также поместья другого типа, как, например, хозяйства людей, организованных в гильдии. Характерно, что расширенная версия «Правды» имеет дело с подобными гильдиями более детализировано, нежели краткий вариант. Это является важным свидетельством того факта, что люди все еще владели землей в двенадцатом столетии. Мы также знаем о существовании многочисленного класса мелких землевладельцев (своеземцы )в новгородском регионе.

2. Относительно крупных земельных владений может быть задан вопрос, были ли они все манориального типа (используя этот термин в особом смысле феодальных владений). Существование крупных земельных владений само по себе не означает неизбежное преобладание феодального режима. Крупные земельные владения существовали в девятнадцатом и в начале двадцатого века в Англии, Франции и Германии при демократии или же в любом другом случае при капитализме.

Крупные владения существовали в Римской империи и, хотя они иногда рассматриваются как одна из причин ее окончательного падения (latifundia perdidere Italiam), их рост не изменил сразу же «капиталистическую» экономику римлян в феодальную. В том средневековом продолжении Римской империи, которое известно как Византия, также, несмотря на постепенный рост «экономического феодализма», земельный режим, базирующийся на римском праве, не удушил функционирование «денежной экономики». В Киевской Руси ситуация была схожей.

3. С юридической точки зрения земля в Киевской Руси была единственным типом частной собственности. Сделки относительно земли не встречали какого‑либо феодального вмешательства. Она могла быть унаследована, подарена, куплена, продана и использована иным образом без препятствий.

Византийское законодательство – т. е. по сути римское право – служило примером для русской практики в любых делах, касающихся земли. Два византийских учебника законодательства – Ecloga (восьмого века) и Procheiron (девятого) были доступны в славянском переводе. Кроме того могли использоваться законодательные кодексы в греческом оригинальном варианте.

В русской практике были введены определенные модификации византийского законодательства, подобные праву продавца или его родственников выкупить проданную землю, по крайней мере в границах определенного времени. Но такие ограничения исходили не из феодального закона, а из остатков родовой психологии, равно как и из общих понятий закона и справедливости, присущих русскому уму.

4. Хотя и справедливо, что владелец манора в Киевской Руси, как и в феодальной Европе, имел определенную власть над своими арендаторами, эта власть была менее определена в первом случае, нежели в последнем. И какой бы законной властью не обладал владелец, она была делегирована ему князем. Мы знаем, что крестьяне (смерды) жили изначально на земле княжеского владения; некоторые из них могли впоследствии обнаружить себя под властью боярина через передачу имения этому боярину князем, но относительно этого нет позитивных свидетельств. Изгои, или вольноотпущенники, расселялись в основном в церковных владениях. Контрактные работники (закупы), равно как и получатели «дарения» (вдачи), были зависимы от владельца манора в значительной степени, но источник их подчинения был скорее финансовым, т. е. «капиталистическим», нежели феодальным. Их невзгоды не были результатом «внеэкономического давления».

И еще одним важным обстоятельством было то, что даже если мы назовем изгоя полукрепостным (этого нельзя сделать без подобающих оговорок), то они представляли лишь часть необходимого сельскохозяйственного труда. В дополнение использовались нанятые свободные работники (наймиты, рядовичи ).И каковыми бы ни были возражения Грекова и историков его школы против понятия киевского общества как «рабовладельческого», рабы были незаменимым фактором киевской экономики. Контрактные работники (закупы) и получатели дарений (вдачи) были фактически полурабами, и их роль должна быть связана скорее с рабовладельческой экономикой, нежели с крепостничеством.

В итоге, в Киевской Руси не было универсального крепостничества, и социологическая значимость этого факта не может быть переоценена, поскольку именно крепостничество, а не рабство, специфично для феодализма по свидетельству самих советских историков.

5. С социальной точки зрения владельцы больших земельных владений в Киевской Руси не могут быть отождествлены без оговорок с феодальными баронами. Как социальная группа они не представляли в киевский период исключительное звено, подобное феодальным владетелям Западной Европы. Владелец манора, русский боярин киевского периода был обычным гражданином за пределами своей земли. Он подчинялся тем же законам, что и другие свободные, и в городах‑государствах, подобных Новгороду, по крайней мере официально, обладал не большим голосом в городском собрании, нежели какой‑либо иной бюргер. Можно согласиться, что жизнь некоторых бояр была защищена двойным вергельдом, но они были лишь группой людей на княжеской службе, и не все владельцы крупных земельных владений были в этот период служилыми людьми князя.

Более того, в своем доходе русский боярин киевского периода зависел не только от сельского хозяйства, но и от торговли – (в основном внешней торговли) также. Не только предки такого боярина могли получить свое богатство как члены дружины древнего князя – искателя приключений, но и сам он, вероятно, мог владеть значительной долей киевской торговли даже в двенадцатом веке. В этом отношении киевские бояре не отличались от киевского князя. Обе группы сотрудничали – или даже временами соперничали – с обычным классом торговцев и имели ту же долю в речных караванах, что и собственно торговцы.

6. В Западной Европе феодализм появился в условиях так называемого «натурального хозяйства», противоположного «денежной экономике». В определенном смысле и с соответствующими оговорками можно охарактеризовать экономический режим феодальных стран Западной и Центральной Европы, по крайней мере в десятом и одиннадцатом веках, как «закрытые экономики» с экономической самодостаточностью каждого манора. Сельское хозяйство было основным источником национального дохода, и торговля как источник существования и поставок необходимого товара играла для большинства населения лишь незначительную роль. Мы знаем, что в Киевской Руси сельское хозяйство также являлось важной ветвью экономической жизни и что сельскохозяйственное производство было частично организовано на манориальном уровне. Однако нам также известно, что существовали и другие тенденции в управлении сельским хозяйством. Были меньшие, нефеодальные хозяйства; и, я повторяю, в крупных хозяйствах труд совершался в основном наемными работниками и рабами, а не исключительно полукрепостными. Итак, крупное земельное хозяйство в Киевской Руси имело, возможно, большее сходство с римской латифундией, нежели с феодальной сеньорией. Важным является то, что зерно выращивалось в крупных земельных владениях киевского периода не только для потребления жителей имения, но также и для рынка. Суммируя эти замечания, можно сказать, что в то время как сельское хозяйство Киевской Руси было высокоразвитым, это не означает обязательно примата в национальной жизни «натуральной» или «закрытой» экономики.

Более того, сельское хозяйство составляло, как мы видели в большом количестве случаев, лишь один важный источник национального дохода России этого периода. Торговля, и в особенности внешняя торговля, была не менее значимым фактором в русской экономической жизни. В этом отношении многие из блестящих обобщений Ключевского все еще твердо выдерживают недавно обрушивающуюся на них критику. Торговая экспансия нации сама по себе является важным свидетельством распространения «денежной экономики» (как противоположной «натуральному хозяйству») в жизни нации. Относительно Киевской Руси мы знаем, что деньги и торговля играли очень важную роль. Иностранная торговля была изначальным источником богатства высших классов, если даже впоследствии они оседали на земле. Деньги были доступны для торговых и иных сделок за относительно низкий процент.

Кредит, торговля, хранение товаров, банкротство – всему этому киевское законодательство этого периода уделяло значительное внимание. И в области торговли и кредита, равно как и в обороте земли, киевское законодательство питалось византийскими (т. е. по сути римскими) источниками.

Каким же должен быть ответ на вопрос, поставленный в начале раздела? К какой социально‑политической формации должны мы отнести Киевскую Русь? Очевидно, что она не была феодальным государством, по крайней мере типично феодальным государством. Но если она не была таковым, то тогда что она собою представляла?

Мы видели, что первые киевские правители мечтали о создании широкой коммерческой империи, которая подхватит традицию гуннов и хазар и одновременно захватит накопленное Византией богатство. В определенном смысле Киевское княжество выросло на той же почве, что и все кочевые и полукочевые империи, которые контролировали по очереди территорию черноморских степей, начиная со скифского периода. Каждая их них пыталась создать связку между северной и восточной торговлей, с одной стороны, и средиземноморской торговлей – с другой. Хронологически последней среди этих западно‑евразийских коммерческих империй до формирования русского государства была Хазарская. Именно в лоне Хазарского каганата родился первый русский каганат – Тмутараканский. Киевское княжество было создано Олегом и его преемниками с намерением продолжить и расширить торговую и политическую традицию первого каганата.

Именно на этом историческом фоне можно лучше всего понять истоки киевского «торгового капитализма». Но существовало также значительное различие между раннекочевыми и полукочевыми государствами и Киевским княжеством, поскольку большинство населения последнего имело определенное место поселения, вне зависимости от того, составляло ли его главное занятие сельское хозяйство или лесной промысел.

Следует также отметить, что Киевская Русь даже до обращения ее населения в христианство находилась под значительным византийским влиянием, и оно существенно увеличилось после крещения Руси.

В ряде случаев мы уже отметили зависимость киевского режима от римского законодательства. Национальная экономика Римской империи может быть названа в определенном смысле капиталистической; особенность римского капитализма состояла в том, что он, по крайней мере частично, базировался на рабском труде. Римская экономическая система, равно как и римское право, продолжали существовать при различных исторических обстоятельствах и со значительными видоизменениями в Византийской империи. С течением времени тенденции феодализации становились более и более выраженными в византийском имперском режиме. Но до его первого падения во время четвертого крестового похода (1204 г.) византийская экономика была по сути «денежной экономикой».

Культурно находясь под значительным византийским влиянием, Киевская Русь в экономическом отношении также имела много общего с Византией. Разумеется, мы не можем отождествить киевскую экономику с экономикой Римской империи, или даже Византийской, без оговорок. Киевский «капитализм» не был столь хорошо сформировавшимся, как римский, и киевская цивилизация, хотя и была блестящей во многих отношениях, не соответствовала по уровню римской. Прежде всего она была значительно моложе, если мы можем использовать это выражение в данной связи. В результате в киевской цивилизации оставалось гораздо больше первобытных элементов, нежели в римской. Оставляя в стороне тот факт, что в киевский период русская сельская жизнь находилась на гораздо более низком культурном уровне, нежели жизнь в городах, многие отдаленные районы Киевской Руси не были затронуты новой цивилизацией вообще. В целом элементы древней культурной страны, включая родовые и принадлежащие задруге психологию и привычки, были все еще легко и быстро различимы под внешним слоем новой торговой цивилизации.

Промышленно, а также технологически, Киевская Русь была, конечно, на более низком уровне, чем Римская империя. Киевский капитализм может быть по преимуществу охарактеризован как торговый.

Россия всегда была и остается страной контрастов, и киевская цивилизация с ее соединением рафинированности и первобытности представляет интересный случай. И все же после всего сказанного мы обязаны связать Киевскую Русь социологически не только с типом торговой империи кочевников, но в определенном смысле также с тем типом, высшим выражением которого в классической античности была Римская империя, – с «капиталистической» формацией, базирующейся на рабстве.

Конечно, элементы феодализма присутствовали и постепенно нарастали с начала двенадцатого столетия. Но несмотря на определенное ограничение правового статуса некоторых крестьян, никакого всеобщего крепостничества не существовало в киевский период. Этот процесс «запаздывания» крепостничества был, конечно, одной из характерных граней социального и экономического режима, превалирующего в Киевской Руси.

Мы, таким образом, приходим к заключению, что в десятом и одиннадцатом столетиях существовало значительное различие в отношении социальных и экономических устоев между Киевской Русью, с одной стороны, и Западной и Центральной Европой – с другой. Это различие стало результатом отчасти различного исторического фона, частично же – следствием несхожести социальных и экономических факторов развития в Киевский период, а также византийского влияния в формировании киевских институтов.