3.1. Сказки о животных

Сказки о животных (или животный эпос) выделяются по тому основному признаку, что их главные герои — животные. Осо­бенно популярны были сказки "Лиса крадет рыбу с воза (са­ней)", "Звери в яме", "Кот, петух и лиса", "Кот и дикие живот­ные", "Волк-дурень", "Коза луплена".

В мировом фольклоре известно около 140 сюжетов животно­го эпоса, в русском — 119. Значительная их часть оригинальна. Так, у других народов не встречаются сказки "Лиса-повитуха", "Кот, петух и лиса", "Волк в гостях у собаки", "Терем мухи". Самобытность и свежесть восточнославянского животного эпо­са отмечалась не раз. Однако в составе репертуара всех сказок он занимает только около 10% сюжетов и относительно мало распространен (лишь немногие сказки записаны более 10 раз).

В сказках о животных сохранились следы того периода при­митивного ведения хозяйства, когда человек мог только присва­ивать продукты природы, но еще не научился их воспроизво­дить. Основным источником жизни людей в то время была охо­та, а хитрость, умение обмануть зверя играло важную роль в борьбе за выживание. Поэтому заметным композиционным при­емом животного эпоса является обман в его разных видах: ко­варный совет, неожиданный испуг, изменение голоса и другие притворства. С опытом древних охотников связана постоянно упоминаемая загонная яма¹. Умеющий перехитрить, обмануть — побеждает и получает выгоду для себя. Русская сказка закрепила это качество за одним из своих центральных персонажей — ли­сой.

В сказках часто фигурируют представители дикой фауны. Это обитатели лесов, полей, степей: лиса, медведь, волк, дикий ка­бан, заяц, еж, лягушка, мышь. Разнообразно представлены пти­цы: ворон, воробей, цапля, журавль, дятел, тетерев, сова. Встре­чаются насекомые: муха, комар, пчела, муравей, паук; реже — рыбы: щука, окунь.

По мере исторического развития стали возникать сказки и о прирученных домашних животных и птицах. Славян повседнев­но окружали и сделались персонажами их сказок вол, лошадь, баран, овца, собака, кот, петух, утка, гусь. В сказки вошел и сам человек как равноправный участник событий. Поскольку jth сказки уже очень давно предназначались в основном для ми "рнь-ких слушателей, то и действующие в них люди приобрел м'-зацию, понятную детям: дед, баба, внук, внучка. Ум человека и

дружба, взаимопомощь домашних животных стали противопос-' тавляться грубой силе и хитрости обитателей дикой природы.

Наиболее архаичный сюжетный пласт животного эпоса от­носится к доземледельческому периоду. В этих сказках в основ­ном отражен реальный древний быт, а не мировоззрение людей, которое тогда было в зачаточном состоянии. Прямые отзвуки верований, обожествления зверя, обнаруживаются в единствен­ной сказке — "Медведь на липовой ноге" (СУС 161 А*). Поверья восточных славян о медведе, разнообразные сведения фолькло­ра, этнографии и археологии свидетельствуют о том, что здесь, как и у многих других народов, медведь действительно был обо­жествлен. Сказка "Медведь на липовой ноге" напоминает о су­ществовавшем некогда запрете наносить ему вред. Во всех ос­тальных сказках медведь одурачен и высмеян.

Например: "Жила-была баушка. Поехала в лес по хворост. Вдруг слышит: в болоте хряснуло, в лядине стукнуло — медведь иде.

— Бабка, бабка, съем я кобылку.

— Не ешь, такой-сякой, дам тебе теплушку".

В другой раз она пообещала медведю крепушку, а в третий — по-томболку. Но когда зверь пришел за этим в деревню, то оказалось, что теплушка — это теплая печушка-запечушка, на которой лежит ба­бушка; крепушка — крепко запертые ворота; потомбалка — "в лес не едет да дров не везет" ("Медведь и старуха")¹.

Здесь можно назвать многие сюжеты: "Кот и дикие животные", "Медведь учится играть на скрипке (или плотничать)", "Мужик, мед­ведь и лиса". Глупее медведя оказывается, пожалуй, лишь волк.

Насмешка над зверем указывает на разложение тотемного культа. Не случайно у восточных славян была распространена "медвежья потеха" — драматизированное увеселение, гротеск­ное глумление над обрядами прошлого. По отношению к основ­ному сюжетному корпусу русского животного эпоса мы вправе говорить не о следах тотемизма, а только о фантастическом при­еме наделения зверей человеческой речью и разумом, т. е. о чисто художественной условности этих образов.

Русские сказки о животных связаны со смехом и даже с нату­ралистическими подробностями, которые, по наблюдениям В. А. Бахтиной, "воспринимаются как фантастические и носят глубо­кий содержательный характер. Эта смеховая народная фантастика,

обыгрывающая телесный низ, физиологический акт голо­да, еды и нечистот, служит одним из средств характеристики персонажа..."². В животном эпосе сохранились следы профес­сионального искусства скоморохов — бродячих артистов-увесе­лителей, разыгрывавших обычно и "медвежью потеху". Не слу­чайно часть репертуара сказок о животных оказалась прямо про­тивоположной задачам народной педагогики. По своему грубо­му, хотя и остроумному эротическому содержанию такие сказки стали предназначаться исключительно для мужской аудитории, примкнув к определенной группе анекдотических сказок (СУС 36, -36', -ИЗ С", -152 С и др.).

Позже под влиянием литературы (в частности, с проникнове­нием в Россию в XVIII в. переводов басен Эзопа) в русском животном эпосе заметно усилилась сатирическая струя, появилась тема социального обличения, подсказываемая самой жизнью.

К примеру, сказка о лисе, вознамерившейся "исповедать" петуха, под­верглась ряду литературных переделок в рукописных, печатных сборни­ках и в лубке. В результате в народное исполнение этой сказки проникли элементы книжного стиля, сатирически имитирующие речь церковнослу­жителей¹.

Сатира, а также натуралистическая эротика нашли свое даль­нейшее развитие в устном анекдоте с персонажами-животными. В целом сказки о животных широко отражают человеческую жизнь. В них запечатлен крестьянский быт, богатая гамма люд­ских качеств, человеческие идеалы. Сказки образно обобщили трудовой и жизненный опыт людей. Выполняя важную дидак-тико-познавательную задачу, они передавали знания от взрос­лых к детям.

Сказки о животных существенно отличаются от литератур­ной басни. В баснях аллегория рождается умозрительно, дедук­тивным путем, поэтому всегда однонаправленна и абстрактна. Сказки же идут от жизненной конкретности, сохраняя при всей условности своих персонажей их живое обаяние, наивное прав­доподобие. Сказки соединяют в образах животных человеческое и звериное с помощью юмора, веселья. Как бы играя словом, забавляясь, сказочники наблюдательно и метко воссоздавали черты реальных обитателей родной фауны. В процесс слово­творчества вовлекался и ребенок-слушатель, для которого зна-

комство с окружающим миром и обучение речи превращалось в увлекательную игру.

А. М. Смирнов провел сопоставление вариантов сказки "Терем мухи". "Весь художественный смысл ее, — писал исследователь, — дать по возможности меткое обозначение, ярко изобразить предмет, в одном-двух словах подчеркнуть его характерную сущность"². В поэтической речи сказочника новые слова часто возникали под действием аллитерации, риф­мы, ритма — ради словесной игры. Вместе с тем сказка "Терем мухи" содержит многочисленные примеры смыслового происхождения новых слов: каждое животное вызывало свой ряд впечатлений, и это разрабатывалось в вариантах сказки ее разными исполнителями.

Прозвища лягушки связывались со звуками, производимыми ею в воде: на воде рахотуха, жабка-скрякотушка, лягушка-квакушка, на воде балагта. Зайчик возбуждал зрительные впечатления: зайка-белян­ка Иванов сын, зайчик-побегайчик, зайчик-лапанчик, зайка-поплутайка. Медведь и волк сопровождались прозвищами моторного характера: при берлоге валень, лесной гнет, всем подгнетыш, всех-давишь, "Миша корчин — пришел вас корчить". Лиса получала оценочные характерис­тики: лиса-краса, лисица-красавица, лиса-кумушка, лисичка-сестрич­ка, при беседе красота, "я лисиця, масляна губиид, дивья красовиця, малинов цвет"; а также: лиса лукава, лиса — ласковые словеса. Лиса Патрикеевна. А вот какими прозвищами наделяли сказки столь извест­ного им кота: котинька, коток, кот-коток — серенький лобок, мур~ лышко, кот Васька, Котофей Иванович, серый кот, шкодливый кот, могучий кот, котюга.

Педагогической направленности сказок о животных соответ­ствуют и другие их особенности. Игровое исполнение сочета­лось с ясной, дидактически обнаженной идеей сюжета, художе­ственной простотой формы. Сказки имеют небольшой объем и отчетливую композицию, универсальным приемом которой яв­ляется встреча персонажей и драматизированно разыгрываемый диалог. Писатель и фольклорист Д. М. Балашов отметил, что в детских сказках "медведь говорит низким, грубым голосом, баб­ка — тоненьким голоском, и т. п. Такая манера не свойственна при рассказывании "взрослых" сказок"¹.

В повествование часто включаются песенки.

Например, песенка колобка конкретно и образно изображает процесс его приготовления. В другой сказке песенка обнаруживает грубый голос волка, прикинувшегося матерью козлят. Волк заставляет кузнеца "пере­ковать" ему горло и снова повторяет песенку козы, но уже тонким голос­ком. А сказка "Кот, петух и лиса" превращается в своеобразное творчес­кое состязание между коварной лисой и преданным другом — котиком. В природе самым "певучим" среди этих животных является петушок, но сказка отводит ему только роль обольщенного лестью доверчивого слу­шателя лисьих песен, которого лиса и уносит. Однако в конце концов она сама становится жертвой подобного обмана, так как очарована артистиз­мом котика:

"...Не найдя своего товарища, унесенного злодейкою лисою, кот пого­ревал, погоревал и пошел выручать его из беды. Он купил себе кафтан, красные сапожки, шапочку, сумку, саблю и гусли; нарядился гусляром, пришел к лисициной избе и поет:

Трень-брень, гусельки,

Золотые струнушки!

Дома ли Лисафья

Со своими со детками...»²

Благодаря диалогам и песенкам исполнение каждой сказки превращалось в маленький спектакль.

В структурном отношении произведения животного эпоса разнообразны. Встречаются одномотивные сказки («Волк и свинья», «Лиса топит кувшин»), но они редки, так как очень развит принцип повторяемости. Прежде всего он проявляется в кумулятивных сюжетах разного вида. Среди них – троекратный повтор встречи («Лубяная и ледяная хата»). Известны сюжеты с многократной линией повторяемости («Волк-дурень»), которые иногда могут претендовать на развитие в дурную бесконечность («Журавль и цапля»). Но чаще всего кумулятивные сюжеты представлены как многократно (до 7 раз) возрастающая или убывающая повторяемость. Разрешающую возможность имеет последнее звено. Так, только последняя из всех и самая маленькая – мышка – помогает выдернуть большую-пребольшую репку, а «терем мухи» существует до тех пор, пока не приходит последний и самый большой из зверей – медведь.

Для композиции сказок о животных большое значение имеет контаминация. Лишь в небольшой своей части эти сказки представляют устойчивые сюжеты, в основном же в указателе отражены не сюжеты, а только мотивы. Мотивы соединяются друг с

другом в процессе рассказывания, но почти никогда не испол­няются отдельно. Контаминации этих мотивов могут быть как свободными, так и закрепленными традицией, устойчивыми. Например, мотивы "Лиса крадет рыбу с воза" и "Волк у прору­би" всегда рассказываются вместе.