1.2.1. Античные представления о культуре

В понятии «культура», восходящем к римской античности, обычно подчеркивается фиксируемое им отличие «человеческой жизнеде­ятельности от биологических форм жизни». И действительно, первое значение данного термина — это возделывание, обработка, уход. И ко­нечно же, в первую очередь — земли, поэтому культура — это и воз­делывание поля, обработка сада, и уход за растениями и животными, то есть земледелие и сельское хозяйство. Наиболее же привычное для нас значение «культуры» как воспитание и образование в этом контек­сте воспринимается как нечто дополняющее, а иногда и исправляющее человеческую природу и даже противостоящее ей. Культурный человек всем обязан образованию и воспитанию; это и составляет содержание культуры всех народов, сохраняющих культурную преемственность и традиции как форму коллективного опыта во взаимоотношении с при­родой.

Между тем в этом случае контекст (а значит, и базовые значения) понятия «культура» невольно искажается. Не принимается в расчет еще одно важное обстоятельство: «культура» — это поклонение, почитание, почет, культ. И прежде всего религиозный культ. В древности человек постоянно находился в окружении богов: он встречался с ними в поле и в роще, в зелени деревьев, в тенистых гротах и речных заводях, но боги жили и в городе, и в доме человека, они оберегали городские законы и безопасность граждан. Не случайно известный эллинист Макс Поленц вообще отождествляет благочестие и полисный патриотизм

.Коснувшись темы античного полиса, мы приступили к реконс­трукции историко-культурного контекста самого понятия «культура»- Полис — это юрод со сравнительно небольшим числом жителей, которые,

составляя ядро полиса, являлись его гражданами. Они подчинялись законам своего города, защищали его от неприятеля и выполняли все необходимые гражданские обязанности (участвовали в работе суда и других городских служб, в проведении народного собрания и т. д.), то есть город был одновременно и государством. Вот в таком городе культура была одновременно «воспитанием», «возделыванием» и «куль­том». Этим и характеризуется процесс подготовки граждан в античном полисе, формирование зрелого мужа из несмышленого ребенка, что и отмечали греки при помощи понятия «пайдейя» (pais — ребенок).

Греческий термин «пайдейя» обозначает и непосредственно вос­питание, обучение, и в более широком смысле — образование, образо­ванность, просвещение, культуру. В этих (далеко не всех возможных) значениях выражается не только идея связи образования с воспита­нием, но и идея глубокого, интимного контакта воспитания и обучения, прочного овладения навыком, что достигает особой высоты в искусстве (tehne), где эта связь становится особенно понятной, когда речь идет о «политике техне» — гражданском навыке, необходимом каждому полноправному гражданину полиса. Но именно эта «ремесленниче­ская» сторона греческой «пайдейи» указывает, с одной стороны, на интеллектуалистский характер античной культуры и образованности: овладевший определенными навыками расценивался как «знаток» (по­ведение оценивалось в терминах знания — Ахилл, «как лев, о свирепс- твах лишь мыслит», страшный циклоп Полифем «никакого не ведал закона»); с другой стороны, это открывает перед нашим восхищенным взором ее эстетические основания, где образованность, просвещение и культура всегда предметны, непосредственно вещественны, «телесны» (А. ф. Лосев).

Греки создали уникальную систему образования, в которой форми­ровался не профессионал в определенной области, а человек как лич­ность, с определившимися ценностными ориентациями. Несомненно, в этой обращенности к человеку и состоит непреходящее гуманисти­ческое значение античного понимания культуры, в основе которого лежит идеал человека, выступающий целью культурного процесса. Идея культуры, возникшая в античной Греции, являлась основопо­лагающей как для самой эпохи античности, так и для европейской культуры в целом.

Основные ценности греческой «пайдейи» выходят за пределы собс- ^Твенно педагогической сферы и формируются как нормы и образцы контексте культуры. Исходным выступает аристократический тип культуры, в основании которого лежат глубокие генеалогические традиции (нередко герои Гомера ведут свое происхождение от богов).

Но со знатностью происхождения связывается обычно и красота, и фи­зическое совершенство, и даже физическое превосходство над другими и вытекающие из этого аристократические добродетели: умение защитить в бою свою честь, отличиться и достичь славы, «славы до небес». Добро­детели наследуются, но для этого они должны быть защищены в сраже­нии, единственной школе жизни, доступной гомеровским аристократам.

В полисе «военные добродетели» дополнялись «гражданскими», однако путь к ним пролегал через многолетнюю «схолэ». «Конечною целью образовательной работы в многолетней афинской школе явля­лось прежде всего осознание себя как полноправного члена избранного состоятельного афинского общества»¹. У грамматика ребенок обучался чтению и письму, знакомился с греческой литературой. Преподавание музыки дополняло школу грамматика, так как многие стихи деклами­ровались под музыку. С двенадцати лет мальчики посещали палестру, занимались гимнастикой. В гимнасиях мусическое (от musa — вос­питание души) и гимнастическое искусства объединялись в форме состязаний молодежи, причем в присутствии зрителей, которыми были свободные граждане, а при обсуждении государственных дел слушате­лями и зрителями, в свою очередь, становилась молодежь.

Собственно, все это и составляло гуманитарную практику античной «пайдейи», определявшую основное содержание античной культуры. Проблема состоит в том, что этот образовательный процесс не сво­дился к овладению суммой норм и требований, он был подготовкой к общественной жизни в соответствии с достаточно широким набором правил, которые расценивались греками как их «мудрые изобрете­ния» — законы. В этом и состояла цель культуры — развить в человеке разумную способность суждений и эстетическое чувство прекрасного, что и позволяло ему обрести чувство меры и справедливости в делах гражданских и частных. При этом античный человек не терял своего единства с природой. Природа являлась неотъемлемой частью космоса, включавшего в себя также богов и людей. Более того, чувство сопри­частности природе перерастало в «любование космосом», а прямое соприкосновение с ней — в умозрение.

Независимый, самодовлеющий античный человек гордился своей силой и разумом и способностью жить «по природе» и «по установле­нию». Созерцая природный порядок, он развивал субъективный логос в слиянии с объективным, умножая свой разум. В суде, в народном соб­рании древний грек чувствовал себя в онтологической безопасности,

поскольку полис гарантировал ему свободу, социальную защищенность и реализацию его честолюбивых устремлений. И гарантом стабильности и порядка были даже не законы (хотя на их защите стояли отеческие боги), а сам природный порядок, укоренившееся в сознании представле­ние о рациональном, вечном, жизненном, а значит, о божественном по­рядке вещей. Из единства человека с природой вытекало возведение ее в труднопостижимый, но не трансцендентный абсолют — жизнь «по при­роде» превращалась в этический идеал образования и культуры.

Но уже в эпоху эллинизма, с потерей античным полисом своей пре­жней самостоятельности, стали разрушаться идеалы греческой «пай­дейи». Прервалась связь времен, общество перестало нуждаться в граж­данах: город входил в необъятную империю, и от человека требовались не гражданская смелость в принятии решений и полисные добродетели умеренности и справедливости, а способность «прожить незаметно», со­хранить себя, добиться «атараксии» (невозмутимости духа) в условиях социальной нестабильности и неконтролируемых политических собы­тий. Сомнение во всех ценностях, крайний скепсис, цинизм, с одной стороны, и догматическая вера в судьбу и предопределение, с другой, характеризовали растерянность античного человека перед лицом соци­альных катаклизмов, авторитарной власти и мелкого самоуправства. Как всегда, в таких условиях страдала культура. Падал престиж образо­ванности и познания, нарастающий интерес был обращен к эзотериче­скому началу. Ядро греческой образованности — система рационального знания и формирования человека по гражданскому образцу оказыва­лась невостребованной. Вера в иррациональное, к чему грек привык относиться свысока, с насмешкой, стали овладевать душами людей.

В этой ситуации социальной и политической нестабильности пло­хими помощниками оказались отечественные боги. Греки привыкли к тому, что они переменчивы в своих настроениях и завистливы к человеку, и потому всегда надеялись на свои силы и разум. С этим же было связано циклическое переживание времени, неприязнь к непос­тижимому (тайне) и осуждение человеческой слабости. Вследствие прогрессирующей дисгармонии между человеком и социумом, а также из-за разрушения полиса прежние ценности гражданской добродетели оказались несовместимыми с новыми космически-имперскими ориен- тациями. Отдельная личность здесь не может противостоять необходи­мости, существующей как в мировом масштабе, так и необходимости, существующей в совокупном мире человеческих действий. Возникла потребность в чуде, духовном абсолюте как средстве выражения осоз­наваемой человеком зависимости от неуправляемых и неподвластных ему социальных процессов.