logo
Б

4.3. Новгородские былины

Новгородские былины не разрабатывали воинской тематики. Они выразили иное: купеческий идеал богатства и роскоши, дух смелых путешествий, предприимчивость, размашистую удаль, от­вагу. В этих былинах возвеличен Новгород, их герои — купцы.

Чисто новгородским богатырем является Василий Буслаев. По В. И. Далю, "буслай" — "разгульный мот, гуляка, разбитной

малый"1. Таким и предстает герой. Ему посвящены две былины: "Про Василья Буслаева" (или "Василий Буслаев и новгородцы") и "Поездка Василия Буслаева".

Первая былина отразила внутреннюю жизнь независимого Новгорода в XIII—XIV вв. Предполагается, что в ней воспроиз­ведена борьба новгородских политических партий.

Рожденный от пожилых и благочестивых родителей, рано оставшийся без отца, Василий легко овладел грамотой и просла­вился в церковном пении. Однако у него проявилось еще одно качество: необузданное буйство натуры. Вместе с пьяницами он начал допьяна напиваться и уродовать людей. Богатые посадс­кие мужики пожаловались его матери — матерой вдове Амелфе Тимофеевне. Мать стала Василия журить-бранить, но ему это не понравилось. Буслаев набрал себе дружину из таких же молод­цов, как и он. Далее изображается побоище, которое в праздник устроила в Новгороде перепившаяся дружина Буслаева. В этой обстановке Василий предложил ударить о велик заклад: если Новгород побьет его с дружиною, то он всякий год будет пла­тить дани-выходы по три тысячи; если же он побьет — то мужи­ки новгородские будут ему платить такую же дань. Договор был подписан, после чего Василий с дружиной прибили... многих до смерте. Богатые мужики новгородские кинулись с дорогими подарками к Амелфе Тимофеевне и стали ее просить унять Ва­силия. С помощью девушки-чернавушки Васька был доставлен на широкий двор, посажен в погреби глубокие и крепко заперт. Между тем дружина продолжала начатый бой, но не могла усто­ять против целого города и стала слабеть. Тогда девушка-чернавушка взялась помогать дружине Василия — коромыслом приби­ла уж много до смерте. Затем она освободила Буслаева. Тот схва­тил ось тележную и побежал по широким новгородским улицам. По пути он натолкнулся на старца-пилигримища:

Стоит тут старец-пилигримишша,

На могучих плечах держит колокол,

А весом тот колокол во триста пуд...

Но и он не смог остановить Василия, который, войдя в за­дор, ударил старца и убил. Затем Буслаев присоединился к сво­ей дружине: Он дерется-бьется день до вечера. Буслаев победил новгородцев. Посадские мужики покорилися и помирилися, при­несли его матери дорогие подарки и обязались платить на всякой

год по три тысячи. [К. Д. — С. 48-54]. Василий выиграл пари у Новгорода, как и Садко-купец в одной из былин.

Былина "Поездка Василия Буслаева" повествует о путеше­ствии героя в Ерусалим-град с целью замолить грехи. Однако и здесь проявилась его неукротимость ("А не верую я, Васюнька, ни в сон, ни в чох, а и верую в свой червленой вяз "). На горе Сорочин ской Василий кощунственно пнул прочь с дороги человеческий череп. В Иерусалиме, несмотря на предостережение бабы залес­ной, купался во Ердане-реке со всей своей дружиной. На обрат­ном пути снова пнул человеческий череп, а также пренебрег надписью на некоем мистическом камне:

"А и кто-де у камня станет тешиться,

А и тешиться-забавлятися,

Вдоль скакать по каменю, —

Сломить будет буйну голову".

Василий прыгнул вдоль по каменю — и погиб. [К. Д. — С. 91— 98]. Таким образом, он не смог выполнить благочестивых наме­рений, остался верен себе, умер грешником.

Иной тип героя представляет Садко. В. Г. Белинский писал о нем: "Это уже не богатырь, даже не силач и не удалец в смысле забияки и человека, который никому и ничему не дает спуску; это и не боярин, не дворянин: нет, это сила, удаль и богатыр­ство денежное, это аристократия богатства, приобретенного тор­говлею, — это купец, это апофеоза купеческого сословия. <...> Садко выражает собою бесконечную удаль; но эта сила и удаль основаны на бесконечных денежных средствах, приобретение которых возможно только в торговой общине"1.

О Садко известны три сюжета: чудесное обретение богатства, спор с Новгородом и пребывание на дне у морского царя. Обычно два или все три сюжета исполнялись в контаминированном ви­де, как одна былина (например: "Садко" [Гильф. — Т. 1. — С. 640-657]).

Первый сюжет имеет две версии. По одной купец Садко при­шел с Волги и передал от нее привет слезному озеру Ильменю. Ильмень одарил Садко: превратил три погреба выловленной им рыбы в монеты. По другой версии, Садко — бедный гусляр. Его перестали звать на пиры. С горя он играет во гусли яровчаты на берегу Ильмень-озера. Из озера вышел царь водяной и в благо-

благодарность за игру научил Садко, как разбогатеть: Садко должен ударить о залог великий, утверждая, что в Ильмень-озере есть рыба-золотые перья. Ильмень дал в сети три таких рыбины, и Садко сделался богатым купцом.

Второй сюжет также имеет две версии. Раззадорившись на пиру, Садко бьется с Новгородом об заклад, что на свою несметну золоту казну может повыкупить все товары новгородские. По одной версии так и происходит: герой выкупает даже черепки от битых горшков. Согласно другой версии, в Новгород каждый день прибывают все новые товары: то московские, то заморс­кие. Товаров со всего да со бела свету не выкупить; как ни богат Садко, а Новгород богаче.

В третьем сюжете корабли Садко плывут по морю. Дует ве­тер, но корабли останавливаются. Садко догадывается, что мор­ской царь требует дани. Царю не нужно ни красного золота, ни чистого серебра, ни мелкого скатного жемчуга — он требует жи­вой головы. Трижды брошенный жребий убеждает, что выбор пал на Садко. Герой берет с собой гуселки яровчаты и, оказавшись на морском дне, потешает царя музыкой. От пляски морского царя сколебалосе все сине море, стали разбиваться корабли, нача­ли тонуть люди. Утопающие вознесли мольбы Николе Можайс­кому — святому покровителю на водах. Он явился к Садко, на­учил изломать гусли, чтобы остановить пляску морского царя, а также подсказал, как Садко выбраться из синего моря. По неко­торым вариантам спасенный Садко возводит соборную церковь в честь Николы.

В образе Садко трудно увидеть реальные исторические чер­ты. Вместе с тем былина подчеркивает его удаль, что верно от­ражает колорит эпохи. Отважным купцам, преодолевающим вод­ные просторы, покровительствовали божества рек и озер, сим­патизировал фантастический морской царь.

Образ новгородского купца-корабельщика естественно вписывается в систему всего русского фольклора. На своих дорогих кораблях приплыва­ет в Киев Соловей Будимирович. На Соколе-корабле плывут по синему морю Илья Муромец и Добрыня Никитич ("Илья Муромец на Соколе-корабле"). Сказка "Чудесные дети" (СУС 707) в ее самобытной восточ­нославянской версии также создала яркий образ купцов-корабельщиков, торговых гостей. Этот образ встречается и в других восточнославянских сказках1.

Киевская Русь активно пользовалась водными торговыми путями. М. В. Левченко описал устройство судов древнерусского флота. "Ладьи досча-

тые", вмещавшие от 40 до 60 человек, изготавливали из долбленой коло­ды, обшивали досками (позже таким же способом строили свои суда запорожцы)1. Б. А. Рыбаков отметил, что в VIII—X вв. древнерусские флотилии насчитывали до двух тысяч судов2.

В. Ф. Миллер отнес к новгородским — по ряду бытовых и географических признаков — былину "Вольга и Микула"3. Об­ластная ориентация этого произведения сказалась в том, что нов­городец Микула изображен более сильным, чем племянник ки­евского князя Вольга со своей дружиной.

Вольга отправился в пожалованные ему киевским князем три города за сбором дани. Выехав в поле, он услышал работу ора­тая: оратай понукивает, сошка поскрипывает, омешики по ка­мешкам почиркивают. Но приблизиться к пахарю Вольге уда­лось только через два дня. Узнав, что в городах, куда он направ­ляется, живут мужики... разбойники, князь пригласил оратая с собой. Тот согласился: выпряг кобылку, сел на нее и поехал. Однако вскоре он вспомнил, что оставил сошку в борозде — ее надо вытащить, отряхнуть от земельки и бросить за ракитов куст. Вольга трижды посылает дружинников убрать сошку, но ее не могут поднять ни пять, ни десять добрых молодцев, ни даже вся дружинушка хоробрая. Пахарь Микула вытаскивает сошку одной рукой. Противопоставление переходит и на коней: конь Вольги не может угнаться за кобылкой Микулы Селяниновича.

Образ Вольги испытал некоторое влияние образа мифичес­кого Волха: в зачине сообщается, что Вольга умеет оборачивать­ся волком, птицей-соколом, щукой-рыбою. [Гильф. — Т. 2. — С. 4—9]. Это давало основание возводить архаичную основу сюже­та к конфликту между древним охотником и более цивилизо­ванным земледельцем. Однако идея былины прежде всего со­стоит в том, что князю противопоставлен чудесный пахарь, на­деленный могучей силой.