2. Формирование универсальной личности в бассейне Эгейского моря, запрет на плагиат

С античных времен начинает действовать столь привычный для нас принцип «запрета на плагиат», когда все кем-то ранее сделанное и сказанное (даже великое и замечательное) становится «всего лишь» историей; европейская культура ценит новизну и «оригинальность», требует все более изощренной изобретательности. Вот почему можно сказать, что древневосточная и античная культуры - это не «уровни», «стадии» одного и того же пути, но скорее два разных пути, которые разошлись из одной точки (архаической культуры) в разных направлениях.

Вешающим пунктом этого расхождения оказались те изменения «способов и способностей вступать в отношения» (вспомним наше «рабочее определение культуры»), которые произошли, согласно гипотезе М.К. Петрова, «на палубе пиратского корабля». Здесь все воли, таланты, умения и способности принимать неординарные решения были сосредоточены в уме (и выражены в слове) одного человека - командира корабля, а умение точно понять его слово-приказ и однозначно (без промедлений и искажений) выполнить его требования были постоянной задачей группы исполнителей. От этого зависел успех общего дела и сама жизнь всех участников такого распределения ролей. На палубе господствует «слово», а «дело» ходит у него в подчинении, строится «по слову» господина. Именно такое слово перестает быть традиционным «мифом» (именем и образом), а впервые становится «логосом», движущим началом, способным менять ситуацию, спасать и даже «творить миры». Как будет сказано в греческом Евангелии от Иоанна, «в начале мира было Слово (Логос)».

Палубные «логосные» отношения привели и к иным, базисным для античной культуры переменам: все социальные и психологические барьеры между разными сословиями-«профессиями» традиционных культур свелись теперь к одной единственной, но предельно глубокой пропасти - между «свободными» и «рабами» Для греков различия между ними казались различиями «по природе»: согласно Аристотелю, «один разумно движет, оставаясь неподвижным, другой разумно движется, оставаясь неразумным». Доказывать свою «разумность» свободные греки (научившиеся «владеть словом» в школах риторов и софистов) должны были обязательным участием в «политике» своих городов-государств (полисов). В постоянных спорах, «политических дебатах» они вырабатывали закон полиса («номос»); ведь по знаменитому аристотелевскому определению, человек - «зоон политикон», «животное политическое». Чтобы законы могли служить точкой опоры в условиях частой смены форм правления (как было, например, в Афинах), была необходима их надежная фиксация.

Эта потребность была реализована с помощью простои фонетической письменности, причем различные комбинации букв алфавита (заимствованного у финикийцев) порождали слова-логосы, что служило постоянным предметом интереса (и любимым символом) античных философов. В 403 г. до н.э., разочаровавшись в такой форме правления, как тирания (позволяющей властям произвольно менять номосы), афиняне даже приняли закон о законе: «неписаным законом властям не пользоваться ни в коем случае».

Тем самым «свободные по природе», «настоящие люди» античной культуры добровольно поработили себя знаку, закону социальному (номосу), а вслед за тем - и закону природному, «космическому» (Логосу).

Античные «рабы по природе», оставшиеся по другую сторону пропасти от «свободных» граждан полисов, эти «говорящие орудия», неразумные «вещи» (согласно принятым греками определениям), редко принимались в расчет при анализе античной культуры. Однако замечательный философ и историк культуры А.Ф. Лосев убедительно показал глубинную связь античной философии, искусства (и всей культуры в целом) с общим «рабским» мироощущением их авторов. Он отмечал20, что античная пластика, античная скульптура - не просто вид искусства, а общий метод построения всех образов; греческие боги и герои сконструированы так, что их можно не просто видеть, а как бы «осязать» мысленным взором; греческая математика и астрономия разрабатывались с поразительной «осязательной» наглядностью. (Сам античный космос представляет собой пластически слеплённое целое, как бы большую статую или точно настроенный музыкальный инструмент. Для античного сознания бытие застыло в виде прекрасной статуи, и все «свободные» сознают себя рабами общего миропорядка (и номоса, и логоса), а, прежде всего, -рабами судьбы, рока, Даже платоновский мир идей, казалось бы, далекий от всякой вещественности, весь пронизан стихией судьбы, и потому безличен и так же беспомощен, как Эдип, как Антигона. Все - рабы в том смысле, что одинаково безответны, связаны во всей своей жизни и смерти, - даже идеальные античные герои, которые противостоят судьбе и року своим волевым напряжением, своими подвигами; именно они ощущают гнет рока гораздо острее, чем обычные пассивные безвольные люди. Античный человек - личность природная, это лишь живое человеческое тело, ум и душа Волкова Э.Н. Культурология :учебно-методический модуль / Э.Н. Волкова - М.: Издательство Ипполитова, 2004.- с.66-68.которого, по существу, тоже телесны и подвластны «вечному круговороту». Согласно античным представлениям, не боги создавали мир, а мир создавал из себя богов, причем тело Земли считалось лоном рождений и смертей всех живых существ - и людей, и богов. Так пластика и рабство сливаются в одно неразрывное целое, - как форма и материал любой античной вещи, как «слово» свободного повелителя и «дело» подчиненного ему раба.

СС. Аверинцев полагает, что для греков (свободных граждан) предметом всепоглощающей страсти была умственная выучка. Человек, овладевший словесным искусством убеждать своих сограждан логичными доводами, представлялся грекам самым великим, самым достойным, наилучше исполнившим свое назначение человеком. Греческие натурфилософы наряду с гимнастами и бегунами олимпийски игр, соревновались в умении конструировать логически безупречные «картины мира», причем проблема их «истинности» никого не волновала. Для их слушателей (а затем и читателей) - ценителей словесного искусства - важна была лишь оригинальность (запрет на плагиат!) и особая античная «красота формы», когда из любого «начала» (архе) мира осязательно и наглядно выстраивается единый замкнутый и легко обозримый космос. Вот почему для античной культуры было возможно спокойное сосуществование геоцентрической и гелиоцентрической модели мироздания, представления о земле как о плоском диске на поверхности океана, - и как о барабане, парящем в воздухе, многочисленные версии «природы луны и звезд» и многое другое. Античные философы никогда не спорили о том, каково начало мира «на самом деле» - вода Фалеса, воздух Анаксимсна, огонь Гераклита или апейрон (яйцо) Анаксимандра (что выглядит для новоевропейского сознания образцом толерантности и плюрализма). Можно сказать, что определение культуры как игры (предложенное Хейзингой) в наибольшей степени подходит для античной культуры. Греческая философия в большой мере была, прежде всего, искусством, литературой - в точном смысле этого слова.

Согласно С.С. Аверинцеву, именно в Греции возникает образ литератора - «непризнанного гения», «непонятого новатора и творца», «пролагателя новых путей», которому остается уповать только на признательность потомства. В этом состоит его глубинное отличие от древневосточного мудреца, который никогда не приписывал себе способности творить, для которого всегда ощутимо присутствие утешающего его или грозящего ему Бога, - так что для холодной интеллектуальной отстраненности греков просто не остается места. Неприменимо на Востоке и античное понимание авторства, так как у любого творца всегда много «соавторов» - не только сам Бог, но и мудрецы былых времен, и вся общность своего народа, включенного в отношения заинтересованного разговора, длящегося жизненного общения.

Человеку античной культуры свойственно именно самоопределяться, т.е. проводить мысленный предел между собой и другим, осознавать себя как от всего отделенный и неделимый «атом» -это и соответствует понятию «индивидуальность». В античной культуре диалог между людьми искусственно воссоздается, имитируется, стилизуется средствами литературы, - становится литературным жанром. С.С. Аверинцев считает, что самый яркий образ знаменитых литературных диалогов Платона Сократ - «идеал радикально недиалогического человека», который не может быть задет и сдвинут с места словом собеседника. В пылу спора Сократ остается непроницаемым, неуязвимым, недоступным для воздействия другого; именно поэтому он так легко манипулирует партнерами в беседе, «движет ими как вещами, оставаясь неподвижным» (как свободный человек и должен обращаться с рабами). Сократ, центральный образ классической античной культуры (как Одиссей - ее гомеровской эпохи) - в полном смысле слова «атом», который не может быть раскрыт для подлинного общения (для того типа отношений, который М. Бубер называл отношением «Я-Ты»). Греческая философия создает идеал «самодовления» {автаркии). Греческий мудрец тем совершеннее, чем меньше нуждается в каком бы то ни было другом «я», а созданное по образу и подобию такого мудреца «философское божество» античных доктрин невозмутимо покоится в своей сферической замкнутости. Греческому мудрецу прилично отрешенное человеколюбие («филантропия»), снисходительная «благожелательность», но не жалость, не сострадание, упраздняющие дистанцию между ним и другими. «Олимпийское спокойствие» греческих богов, по мере рационализации мысли античных философов, делает их все более безразличными к миру (хотя вначале они еще были «спортивно» заинтересованы в победах своих любимцев). Предел безразличия - у богов Эпикура, тогда как библейский Яхве в текстах пророков приближается к миру, и пределом этого движения является христианский догмат о Боговоплощении. Вместо живого общения античный «ум» дает возможность наблюдать и описывать себя и других «со стороны», отстраненно-объективно, классифицируя всех как вещи и тела. Греки называли такой способ описания словом «характер» (исходное его значение - оттиск печати), что соответствует резко очерченному и неподвижно застывшему облику пластики, статуи, который легко без ошибки распознать среди всех других. Это - неподвижно-четкая, вполне выявленная маска; страдания передаются «описанием маски» страдальца. Для грека «человек духа» - это «зритель», а мир для него - «зрелище» (и Пифагор, и Анаксимандр считали, что «смысл жизни» человека - разглядывать небо).

Глубокие различия древневосточной и античной культуры проявляются не только в отношении к анонимности и авторству, участию в диалоге и описательности, но и в представлениях об «универсуме» (мире в целом). Греческий мир - это «космос», по изначальному смыслу слова - такой «наряд», который есть «ряд» и «порядок», логично построенная и симметричная пространственная структура. Внутри античного «космоса» даже время воспринимается пространственно, так как учение о вечном возвращении (присутствующее и в мифологических, и во многих философских концепциях бытия) делает время обратимым и симметричным. Античный бог Зевс - это «олимпиец», имеющий определенное место в пространстве, библейский Яхве - господин истории, господин времени и того уникального момента, с которого начался мир.

Представленные типологические сопоставления древневосточного и античного способов вступать в отношения с другими подчеркивают их непохожесть, несовместимость друг с другом. Однако, если обратиться к религиозным представлениям и ритуалам античной эпохи, можно обнаружить, что они многое унаследовали и сохранили (видоизменив форму) от своего восточного корня, в свою очередь проросшего из архаического семени. Современный исследователь истории религий Е.А. Торчинов, проанализировав популярную в античной литературе тему нисхождения героя в «царство мертвых», обнаруживает в античном религиозном опыте и мистериальных ритуалах элементы архаического шаманизма.22 Этот автор полагает, что даже в повествовании Платона («Государство») о сне Эра Памфлиянина, в видениях загробного мира слышится отголосок шаманского экстатического омыта. Гораздо более явно он присутствует в мистериальных культах античных богов - Диониса, Деметры и Персефоны. Культ Диониса - восточного (лигийско-фракийского) происхождения; он был унаследован классической античной культурой от крито-микенской эпохи (имя Диониса встречается в критских текстах еще в XIV в. до н.э.) и оказался в резком противостоянии с культом Аполлона (бога строя, меры и гармонии). Благодаря широко известной концепции Ф. Ницше об оппозиции «дионисийского» и «аполлонийского» начал любой культуры, представления о них стали важным элементом самосознания новоевропейской культуры. Однако в самой Греции культ Диониса в середине I тысячелетия до н.э. был успешно интегрирован в состав ритуалов Дельфийского святилища (и, значит, в общий состав олимпийского пантеона). На пути из Фракии в Грецию Дионис вобрал в себя имена местных растительных и сельских божеств, и потому в античных мифах выступал под разными именами и имел различные образы. Иногда его воспринимали как существо чисто «божественное», иногда - с архаическими зооморфными чертами (быкоголовый Дионис-Загрей, растерзанный титанами). В нем могли видеть и богочеловека, явившегося на землю благодаря рождению от смертной женщины (Семелы); в качестве Диониса-Иакха, сына и супруга богини плодородия Деметры (а иногда - богини подземного царства Персефоны), он был одним из ведущих персонажей Элевсинских мистерий. Сам Дионис считался богом виноградарства и виноделия, освобождающим человека от бремени обыденности благодаря экстатическим религиозным переживаниям (они вызывались с помощью опьянения, различных возбуждаемых средств, особой ритмичной музыки и «вакхических» поясок). Платон считал оргиастические дионисийские мистерии важным средством исцеления от душевных недугов и достижения катарсиса (духовного очищения), а Аристотель писал, что «хаос и безумие мистерий ведут к порядку». Напомним, что ту же роль играл архаический священный праздник, сначала отменяющий все запреты и границы между людьми и природным окружением, а затем восстанавливающий порядок и все правила поведения, принимаемые как священные и нерушимые. Мистический опыт дионисийских культов был родственен традициям орфиков и пифагорейцев (общины которых были распространены в Южной Италии); они верили в переселение душ и возможность обрести богоподобный статус благодаря очистительным ритуалам, практике созерцания и участию в религиозных таинствах. А на закате античной культуры, в эпоху эллинизма, неоплатоники создавали философские системы, в основе которых лежал синкретический религиозный опыт, совмещающий античные, древневосточные и архаические культы. Через все эти сложные трансформации просвечивала одна и та же идея: в состоянии экстаза человек «вспоминает» о своем единстве с божеством. Некоторые исследователи обнаруживали присутствие «дионисийских начал» в христианстве, уподобляя смерть и воскресение Христа «страданиям Диониса»; считается, что сближение этих образов помогло сделать чуждую грекам библейскую религию понятной и близкой архаическим пластам народной души. Волкова Э.Н. Культурология .:учебно-методический модуль / Э.Н. Волкова - М.: Издательство Ипполитова, 2004.- с.69-72.