2. Дьявол в театре: Формат средневековой драмы
«Процесс сатаны» полон отсылок не только к богословским изысканиям, но и к популярной, народной культуре, в частности, к театральной традиции мистерий и мираклей. Диалоги-споры между добрыми и злыми персонажами (например, диалог души и сердца, дьявола и Бога, демонов и ангелов, добродетелей и пороков, и т.п.) обрели популярность уже в середине XII века и распространились по всей территории средневековой Европы (Taylor, 2005a, 14). Сюжетная форма «Процесса сатаны» относилась именно к этой традиции - на суде друг с другом могли состязаться царь Соломон или Христос и сам сатана или, как в рассматриваемом нами случае, Дева Мария и демон-представитель. Сюжет Процессов быстро вошел в репертуар народной культуры, обрёл стандартный вид, который мог варьироваться в разных изданиях и у разных авторов, и имел хождение вплоть до XVII века (Taylor, 2005a, 14). Морализаторское ядро трактата также заимствовано у средневековых мистерий и моралите - перед читателем разворачивается битва добра и зла, в которой победителем выходит добро. Даже несмотря на убедительные доводы дьявола, которые могут скрыть его злобную природу, Дева Мария и Христос сразу раскрывают его замыслы и последовательно разбивают каждый из его аргументов.
Наиболее точное описание феномену «Процесса сатаны» в рамках драматического искусства Средних веков даёт Диего Квальони в небольшой статье «Дева Мария и дьявол. Литература и право, литература как право», посвященной образам дьявола и Девы Марии в юридической литературе. Вслед за итальянским исследователем истории средневекового театра А. ДАнкона, Диего Квальони называет форму трактата судебным контрастом (contrasto curiale), ведь сюжет строился на столкновении в суде двух противоположных сторон (Quaglioni, 2004, 50). Данная форма была тесно связана с популярной литературой, в особенности с драматической литературой францисканцев, с которыми был тесно знаком сам автор данного текста. События суда разворачиваются в течение всего нескольких дней - после трех дней ожидания фактическое начало приходится на Страстную Пятницу, процесс завершается на следующий день. Для Квальони Страстная Пятница становится важным временным маркером, так как содержит аллегории борьбы добра и зла, которая часто встречалась в мистериях, приуроченных к празднику Страстной Пятницы (Quaglioni, 2004, 53). В литургических драмах отрицательные персонажи и в особенности демоны и сам дьявол играли особую роль оппозиционной силы, победа над которой была необходима для раскрытия мощи и полного торжества добрых сил (Cox, 2004, 16).
Французский исследователь Робер Жакин в статье «Процесс сатаны» даёт немного иную, но достаточно схожую интерпретацию «Процесса сатаны» как курьёзного процесса, в котором шутка, нестандартная ситуация занимает центральное положение (Jacquin, 1962, 273). Необычный по своей сути небесный суд, на котором сатана вынужден бороться за право на человечество, вызывает у читателей особый интерес и любопытство, ведь он происходит между Рождением Христа и Страшным Судом, при этом также являясь событием мирового масштаба, и тем самым разрывает ход официальной священной истории. Несмотря на то, что сюжет разворачивается вокруг спора о судьбе всего человечества, текст «Процесса сатаны» часто становится сатирическим, особенно в моменты, когда сатана и Дева Мария перестают следовать официальному ходу прений и переходят на личности, или сам Христос начинает унижать представителя адской злобы. По классификации средневековых произведений смехового жанра, предложенной М.М. Бахтиным, «Процесс сатаны» попадает в разряд «словесных смеховых произведений» (Бахтин, 2014 [1965], 22). Смеховой элемент сюжета небесного суда отсылает к народной культуре карнавала и церковного представления, в которых часто использовался приём гротеска. С IV в. н.э. и до самого конца Средних веков светский театр воспринимался неоднозначно и в сознании правоверных христиан был зачастую связан с дьявольским действием, позорным подражанием созданной Богом реальности действительности (Даркевич, 1988, 190). В случае «Процесса сатаны» драматическое оформление часто вводило исследователей в заблуждение, так как сам текст переставал восприниматься серьёзно и даже выглядел богохульным (Shoemaker, 2012, 19).
Однако Д. Квальони и С. Тейлор предостерегают от такого поверхностного прочтения «Процесса сатаны», так как театрализованная форма «Процесса сатаны» служила для привлечения внимания читателей и ни в коем случае не отменяла более глубокие темы, которые затрагивались в данном тексте (Taylor, 2005a, 57). Данный сюжет нельзя рассматривать лишь с одной точки зрения, так как текст трактата сочетает в себе различные аспекты средневековой культуры, так или иначе отразившихся в нём. Облачение серьёзных тем легального процесса, борьбы Бога и дьявола за душу человека, соотношения милосердия и закона в шутливую и сатирическую форму служит для привлечения внимания читателей, упрощения процесса восприятия.
Образ дьявола выполняет в таком случае особенную роль, так как именно он стоит у истока сюжетной завязки, именно он запускает ход процесса. В симметричном мире трактата дьявол становится главным антагонистом и до некоторой степени главным персонажем (вспомним хотя бы название произведения Бартоло и наименование всей литературной традиции, связанной с данным сюжетом). Демон-представитель дьявола получает очень яркое описание, читатель может представить его облик, услышать его речь и выкрики, а также услышать резкие звуки самой преисподней. Образ Иисуса Христа, Девы Марии, ангельского войска и самого места заседания суда довольно размыты, у них практически отсутствуют точные описания, ведь достаточно сложно представить себе небесные покои Христа или звук ангельских труб. Единственным ярким драматическим образом является эпизод плача Марии, которая падает на колени и заламывает руки в рыданиях столь сильных, что они потрясают всё небесное войско. По сравнению с остальными персонажами демон и прячущийся за его личиной дьявол кажутся более телесными, визуально оформленными, это готовые герои театрального представления. Его грубые слова отсылают читателей к народно-площадному слову, фамильярность которых разбивала дистанцию между людьми, сближала все сословия (Бахтин, 2014 [1965], 27). Дева Мария и демон становятся равными в этой перепалке, даже несмотря на силу и более выигрышное положение доброй стороны. В низком споре Богородицы и сатаны, перемежающем законные аргументы сторон, в телесности демона-представителя и эмоциональности Марии проявляется драматический гротеск, заряжающий повествование энергией. М.М. Бахтин отмечает, что подобные произведения, обладавшие конкретно-чувственным характером, ярко выраженным игровым элементом, тяготели к театрально-зрелищным формам (Бахтин, 2014 [1965], 13).
Но особое внимание стоит обратить и на более общую функцию, выполняемую персонажем дьявола в «Процессе сатаны». По высказыванию Д. Кокса, этот театральный персонаж был близок традиционному образу дьявола, представленному в народной религии, но во многом не совпадал с образом, созданным в богословии. Демоны театральных постановок отражали народные ценности и идеи, выполняли сатирическую функцию (Cox, 2004, 18). Демон-представитель и дьявол не просто комические персонажи или статисты, они не только представляют силы зла, на фоне которых ещё ярче должны воссиять святые. Они несут и более сложную функцию отражения важной богословской и юридической проблемы соотношения справедливости и милосердия и закона. Проигрыш дьявола является не просто комической развязкой, он показывает, что без обращения к справедливости, aequitas человеческий свод законов становится недейственным и даже опасным. Хотя М.М. Бахтин связывал карнавальные и народно-театральные постановки с внерелигиозной жизнью средневековых людей, «Процесс сатаны» тесно связан именно с церковной историей и вопросами христианской религии, даже несмотря на кажущийся комическим сюжет (Бахтин, 2014 [1965], 13). Сам спор становился аллегорией борьбы добра и зла (Grьbel, 1991, 169).
Заключение
На протяжении многих веков своего существования образ дьявола претерпевал сильные изменения, ведь из простого слуги Бога, выполняющего лишь функцию обвинителя, он превратился в князя мира сего, сильного оппонента Господа и страшного врага человечества. В трактате Бартоло в персонаже дьявола отразились элементы народных представлений и богословских изысканий о нем. В образе сатаны на небесном суде можно найти и элементы возвышенных богословских споров о значении грехопадения и праве дьявола на человечество. Весь сюжет Процесса сатаны строится на «теории уплаты недолжного», предложенной Святым Августином, по которой человечество, ослушавшись наказа Бога, заключает договор с самим дьяволом и становится его должником, и лишь Христос способен перехитрить сатану и аннулировать сделку, что становится для князя тьмы предлогом для подачи иска в небесный суд. Так, священная борьба за душу человека приобретает юридический оттенок, и сам сатана становится не только врагом человеческого рода, но и коварным истцом на небесном суде.
Образ дьявола на суде также отсылает к фигуре Люцифера, падшего ангела, завидующего грядущей славе, предуготовленной для человечества Создателем. Его единственным желанием становится не допустить триумф человека. При падении он теряет свои созидательные силы и вынужден довольствоваться лишь пародированием, искажением мира, созданного Творцом. Именно этот момент отражается в симметрии пространства и героев, представленных в Процессе сатаны. Рай и Ад находятся в постоянной борьбе, а обитатели преисподней подражают святым, пародируя при этом божественное мироустройство.
С этой пародийностью связан и театральный элемент, присутствующий в образах дьявола и его демона-приспешника. В них можно увидеть отсылки к демонам средневекового театра, которые хоть и должны были вызывать смех, но также имели более глубокое значение, ведь в них отражались людские страхи, они отсылали к насущным проблемам.
Таким образом, через фигуру дьявола становится возможным выйти на более широкое культурное поле Позднего Средневековья. Он сочетает в себе светскую роль истца, священный статус князя мира сего, а его приспешник придает образу комичности. Персонаж дьявола берет нечто от образа сатаны, представленного в христианской истории, а также становится связан с реалиями повседневной жизни средневекового человека.