§ 3. Спектакль
Прежде чем говорить непосредственно о спектакле, необходимо остановиться на том, каким Эфрос увидел главного героя. Дон Жуанов здесь было двое: Николай Волков и недавно перешедший в труппу театра на Малой Бронной Михаил Козаков. (В дальнейшем, так как спектакль шел не одно десятилетие, появились и другие исполнители, но сейчас речь о премьерном составе, наиболее полно отражающем замысел режиссера). В обоих случаях назначение на эту роль казалось парадоксальным. Волков был премьером труппы, «alter ego Эфроса» Фридштейн Ю. Спектакль - любовь моя. - М.: РИО Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского, 2004, с. 149., играл практически во всех его спектаклях, однако совершенно не соответствовал традиционному представлению о Дон Жуане - «актер с неактерской внешностью, немножко мешковатый, грузный, речь какая-то скомканная» Богданова П. Режиссеры-шестидесятники. - М.: Новое литературное обозрение, 2010, с. 46.. Сдержанный, флегматичный. Ни классической красоты, ни изящества, ни темперамента героя-любовника. Козаков к нему как будто ближе, но вот что говорил сам Эфрос:
«На мой взгляд, есть два Козаковых. Первый, к сожалению, более известный: молодой, красивый, преуспевающий, иронизирующий, легко шагающий по жизни. Я его почти не приемлю, потому что при самых прекрасных выигрышных внешних данных совершенно не чувствую «нутра», его духовной жизни. И есть второй Козаков, достаточно немолодой, много познавший, повидавший, принадлежащий искусству, актер яркой, своеобразной индивидуальности. <…> По-настоящему Козаков становится самим собой и попадает на свою индивидуальность, когда играет драматические серьезные роли, позволяющие заглянуть в душу человека, дающие простор размышлениям, рождающие неожиданные и злободневные ассоциации. Этот Козаков <…> не боится быть на сцене некрасивым, не стесняется своей лысой головы, ему не надо рядиться в красивые пестрые одежды <…>. Мне Михаил бесконечно интересен в «Дон Жуане», и совсем не потому, что я ставил этот спектакль. Просто в этой работе Козаков раскрылся передо мной как интересный интерпретатор, как большой художник. <…> Он не просто исполнитель в спектакле, а всегда соучастник, всегда самостоятельно мыслящий художник [курсив автора работы]. <…> Его мысли об искусстве, о драматургии, о литературе представляются мне чрезвычайно любопытными и оригинальными» Тадэ Э. Михаил Козаков. - М.: Искусство, 1977, с. 146-149.. И Козаков оправдал этот выбор. Роль стала одной из любимых: «Дон Жуан больше дорог потому, что это самая проблемная роль» Михаил Козаков: Вначале - слово! // Красноярский рабочий, 6.07.1979.. То же отличало и Волкова. Он считал, что «актер должен быть всегда в состоянии «спора» с драматургом и режиссером. Нельзя сыграть ход мысли, предложенной режиссером, не переосмыслив его самому. Главное - понимание идеи роли.» Дмитрук Т. Николай Волков // Театральная Москва, 1987, № 31, с. 6.
Однако при этом объединяющем качестве по актерской индивидуальности Волков и Козаков сильно отличались друг от друга. И Эфрос это понимал. Он дал им разных партнеров: вялость Волкова компенсировал очень активный Сганарель Дурова, а рядом с агрессивным, напористым Козаковым был мягкий, солнечный Каневский. И, в зависимости от того, какая пара играла, спектакль приобретал свой характер. Некоторые даже считали, что это два разных спектакля, но такое утверждение спорно. Конечный результат был один.
Эфрос был очень внимателен к актерам. Не умозрительно, а всегда в зависимости от их возможностей он выстраивал позу, жест, интонацию. И описать его спектакли можно только через актеров.
В «Дон Жуане» главным был спор героев, решавших для себя «проклятые вопросы», а женщины - не более чем одним из аргументов. И для режиссера было мучительно, когда со временем он увидел, что актер играет не драму безверия, как это было задумано, а ловеласа, «сластолюбца, которого небо карало за грехи». При этом «подмена одного содержания другим происходила почти без изменения внешней структуры спектакля. Внешне он был таким же, как и прежде, по существу - неузнаваем.» Эфрос А. Продолжение театрального романа [Кн. 3]. - М.: Панас, 1993, с. 117.
Сластолюбца, конечно, играл Козаков. Он и при верной трактовке роли был больше привязан к жизни, искренне интересовался крестьянками, а периоды апатии чередовались у него с лихорадочной активностью. Волков же был полной противоположностью такому образу. И Ольга Викландт продолжала изумляться: «Что может нравиться в этом человеке, чем же привлекателен он? Да неужто Дон Жуан, ставший со времен средневековья нарицательным именем, вошедший в историю как «покоритель сердец», мог выглядеть в жизни столь ленно, сонно, скучно?» Викланд О. Не об оригинальности, а об истине // Театральная жизнь, 1976, № 7, с. 28.
Да, Волков был лишен всякой эффектности. «Белая рубашка, современная прическа, никакого грима - лишь детали костюма выдавали в нем человека иного времени» Фридштейн Ю. Спектакль - любовь моя. - М.: РИО Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского, 2004, с. 141.. Он появлялся почти незаметно, вялый, погруженный в себя, медленно проходил к левому краю сцены и там останавливался. После громких слов Сганареля, что это самый отъявленный злодей из всех, каких когда-либо носила земля, к нему хотелось присмотреться внимательней. На «сатану» он похож не был. А кто на самом деле этот человек, что стоит, прислонившись к стене, скрестив руки и опустив голову? О чем он думает? дон жуан эфрос спектакль
От Волкова исходили «предсмертный холод и предсмертная тоска» Скорочкина О. Актер театра Анатолия Эфроса. // Русское актерское искусство XX века. Вып. 2 и 3. - Спб., Российский институт истории искусств, 2002, с. 56., зритель сразу чувствовал их, пока не понимая причины. А в нем проснулась больная совесть. В одном советском фильме герой спрашивал человека, с которым должен был лететь в космос, существует ли совесть. Тот ответил не сразу, но спустя сутки сказал: «99%, что совести нет. Но 1%, что она все-таки существует». Дон Жуан не думал об этом одном проценте, но в его случае он сработал. И начался обратный отсчет… Он пытается убедить себя, что все в порядке, что небеса - только фигура речи, удобная лицемерам. Он затевает спор со Сганарелем, чтобы как-то подстегнуть себя и найти аргументы. А, может быть, тому даже удастся убедить его, передать свою веру. Он даже хотел бы этого. Вдруг?..
И вот Дон Жуан обращается к слуге, предлагая сказать, прав он или неправ. Услышав это, Сганарель, и так испуганно поглядывавший на хозяина, опрометью бросается в зал - ответить лучше, находясь в безопасности. А зрители таким образом оказываются вовлечены в их диспут. Не то чтобы он сам по себе был скучен, напротив, здесь решаются самые важные вопросы. Но очень важно, чтобы текст был услышан. Поэтому был сделан новый перевод Михаила Донского - более доступный для восприятия современного зрителя. Поэтому монологи Мольера в такой подаче - перепалки поверх голов - стали диалогами. Статика обрела динамику. Вот Сганарель прячется в темном зале, а потом, не вытерпев, выпаливает свою реплику. Когда рассерженный Дон Жуан бросается за ним в партер, тот пулей вылетает на сцену и уже оттуда продолжает свои обвинения. А потом - снова наутек. При этом слово обретает разгоряченность, оно произносится звонко, внятно, отчетливо.
Но если Сганарель-Дуров - маленький, шустрый, напористый, то Дон Жуан по-прежнему вялый и отрешенный. Он двигается так, «словно расталкивает телом плотные слои воды» Бушуева С. Анатолий Эфрос (70-е годы) // Режиссер и время: Сборник научных трудов / Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии им. Н.К. Черкасова. - Л., 1990, с. 90.. И даже когда он говорит о том, как сладко сломить сопротивление красавицы, в нем не блеснет жизнь. Весь этот монолог он произносит с полным безразличием. Когда-то все было иначе, но сейчас новое увлечение не способно взволновать его кровь. «Я отдал бы десять тысяч сердец, если бы их имел». Но теперь у него нет и одного. Его победы - лишь движение по инерции, способ заполнить все растущую пустоту. И это - проблема не только какой-то исключительной личности. Ведь даже то, что есть два состава, два разных Дон Жуана, говорит о типичности явления. Михаил Козаков признавался, что, работая над ролью, часто задавал себе вопрос: «а чем я заполняю свою жизнь? Чем заполняют ее мои друзья, знакомые, просто случайно встреченные люди? Хорошо, когда это творчество, работа, искусство, любимое дело, семья? А если нет? Если, потеряв себя, человек мучается в случайных связях, проводит время в пустопорожних разговорах, губит себя в водке, разврате и этим заполняет пустоту жизни? Что тогда?» Тадэ Э. Михаил Козаков. - М.: Искусство, 1977, с. 138. «У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет ее, как может» - говорил Сартр. Дон Жуан - не художник, и путь творчества для него закрыт. Путь веры тоже. Что остается? «…вы каждый месяц женитесь… - Разве есть что-нибудь более приятное?» - отвечает он Сганарелю.
Это отнюдь не проходная реплика. В книге «Профессия: режиссер» Эфрос подробно останавливается на ней. «Знает ли кто-нибудь большее счастье, чем ежедневные забавы любви? Я, Дон Жуан, может быть, и понимаю, что частые женитьбы с точки зрения какой-то морали дело скверное, но пускай эта же мораль подскажет мне иной источник счастья. Я спрашиваю тебя, Сганарель, об этом, потому что это мучит меня самого.» Эфрос А. Профессия: режиссер [Кн. 2]. - М.: Панас, 1993, с. 277.
Дон Жуан ищет истину. Но, как ни странно, Сганарель - тоже. Это не просто комический слуга, оттеняющий своего господина. Его тоже разрывают противоречия. С одной стороны, он ненавидит образ жизни своего хозяина, для него мучительно соглашаться и подлаживаться к нему. Он плачет над горем Эльвиры, пытается предупредить крестьянок и защитить Пьеро, только это ни к чему не ведет. Где-то он сам проявляет конформизм: отказывается от своих слов, советует Нищему побогохульствовать за луидор. Но зато как он счастлив, когда тот устоял перед искушением! Служба - его долг. Но почему же он терпит его и не уходит от такого хозяина? С другой стороны, Сганарель, безусловно, любит господина и желает наставить его на путь истинный. В каком-то смысле это становится его миссией. Он снова и снова возвращается к спору, он хочет доказать ему свою правоту, и в ход идут все средства. Не умея противостоять рассуждениям «как по книге», которые сбивают с толку, он разворачивает перед ним «весь беспредельный, прекрасный божий мир». «Так кто же, позвольте спросить, сотворил деревья эти» - и Сганарель рисует в воздухе дерево движением рук и взгляда; «и скалы» - рисует скалу таким же образом; «землю эту» - боком пробегает вдоль края сцены, расстилая «землю» руками; «и небо, что над нами?» - как бы простирает небо и намечает звезды. Сганарель на миг сам превращается в Бога-Творца, а внутри пустого сарая зримо возникает все мироздание» Баранов А.Н. О построении пространства в постановках классических пьес (на примере режиссуры А.В. Эфроса) // Театральное пространство. Материалы научной конференции (1978). - М.: Советский художник, 1979, с. 466.. Он не останавливается на этом. В пылу спора он скидывает рубашку и на себе демонстрирует, как ловко устроен человек. Это отчасти комично, потому что маленький, лысеющий Дуров не похож на венец творенья (несмотря на серьезность темы, спектакль не терял юмора, особенно в паре Козаков - Каневский). Но Сганарель в упоении от своих возможностей. Он взбегает на стену сарая - и падает. Убедить Дон Жуана снова не получилось…
Однако свои аргументы предъявляет и сама жизнь. Дон Жуан и Сганарель встречают Нищего, и, желая показать истинную природу человека, Дон Жуан предлагает ему луидор в обмен на богохульство. «Актеры играют эту сцену как напряженнейший психологический поединок, от результатов которого зависит все. Дон Жуан должен знать, существует ли еще в мире совесть и можно ли еще встретить человека, который ей не изменит» Мягкова И. Умереть от себя // Неделя, 31.12.-06.01.1974, с. 17.. И когда Нищий отказывается, Сганарель бросается ему на шею, а Дон Жуан вступает в бой с разбойниками, заглушая горечь поражения. И вот новая ситуация: он спасает молодого дворянина, который оказывается братом брошенной им Эльвиры. Дон Жуану это, пожалуй, кажется забавным. Но как вести себя Дон Карлосу и Дон Алонсо? У Эфроса здесь неожиданно возникает «тема мальчиков, честных, пылких, благородных юношей, для которых превыше всего справедливость» Мягкова И. Умереть от себя // Неделя, 31.12.-06.01.1974, с. 17. (впрочем, это зависело от состава…). И когда Дон Карлос готов защищать дон Жуана от собственного брата, это производит на него глубокое впечатление. «Мне жаль, что мы в ссоре» - говорит он печально и искренне. Он получает доказательства того, что ошибался в людях. Но если признать это, то вся его жизнь теряет оправдание… Он идет до конца.
Во многих рецензиях возникают слова «опыт», «эксперимент». Испытывает Дон Жуан себя или терпение небес, но этот путь тяжел. Он смертельно утомлен. Он все время находится в конфликте с собой, потому что верить не может, но знает, что на самом деле неправ. Дон Жуан ждет кары, и она приходит. Но не извне, от «пожатья каменной десницы», а изнутри. Он растратил себя, и больше ничего не осталось.
А пока, чтобы скрыть смущение, оставшееся после встречи с братьями Эльвиры, он напускается на слугу, который спрятался при появлении всадников. Когда Сганарель узнает, кто были эти люди, он подхватывает тему: «Вам бы легче легкого все уладить». Но хозяину это неприятно. И он переводит разговор на гробницу командора (зритель только слышит о ней, но не видит). Дон Жуан хочет взять реванш и посмеяться над трусостью Сганареля, приглашая командора на ужин. Но, когда статуя кивает, он закрывает Сганарелю глаза. Это зрелище не для него.
Дон Жуан понимает, что произошло, и это волнует его, поэтому в сцене с господином Диманшем он не просто выпроваживает кредитора, он искренне внимателен к нему. В этот момент ему нужен человек, который хотя бы ненадолго занял его, надо переключиться, забыться, и господин Диманш оказался очень кстати.
Вслед за ним является Дон Луис (его играет Леонид Броневой). Отец приходит к сыну, чтобы излить свое негодование, вполне искреннее, по поводу его нечестивого поведения, чтобы наставить его. «Но ему нечем наполнить высокопарные и пустые слова о долге, чести, достоинстве дворянина. Поэтому он так нескончаемо монотонен, а его жесты похожи на движения марионетки. Он говорит и говорит, не в силах остановиться, воздевая руки к небесам…» Борисова Н. «Неглавные» роли Леонида Броневого // Театр, 1974, № 12. Пережидая этот поток слов, Дон Жуан берет одно из колес, которые лежали у стены, и сильным толчком отправляет его Сганарелю. Тот подхватывает эту игру и с улюлюканьем, с присвистом, возвращает колесо хозяину. А тот уже берет другое, побольше, и вот оно тоже катится через всю сцену и обратно. «Они грохочут, силясь скрыть от себя и друг от друга страх, который владеет ими. Оба понимают, что приблизились к роковому приделу» Бачелис Т. Метаморфозы Мольера // Классика и современность. Проблемы современной режиссуры 60-70-х гг./ Отв. ред. А. Смелянский. - М.: Наука, 1987, с. 137.. И осталось совсем немного.
Совершенно неожиданным становится приход Доньи Эльвиры. «Героиня О. Яковлевой, пожалуй, единственная равная Дон Жуану противница в спектакле. Кажется, еще немного - и его победит живое, вновь проснувшееся чувство к ней» Вайсбейн О. Трагедия Дон Жуана // Наука и религия, 1975, №3, с. 78.. Реплику «Ты, никак, слезу пустил?» Дон Жуан обращает не к Сганарелю, как у Мольера, а к самому себе! Но его душа уже неспособна возродиться. И следующим гостем становится командор. Когда Сганарель видит его, то буквально лезет на стену от страха. Однако это еще не финал - последнее предупреждение.
И оно как будто дает плоды. После прихода командора Дон Жуан говорит о своем раскаянии и опускается перед отцом на колени. Обычно это трактуется как лицемерие, «тартюфство», но у Эфроса это искренняя попытка изменить свою жизнь. Он действительно пробует встать на путь благочестия, и, если обманывает, то в первую очередь себя. Однако иллюзия не может длиться долго. Он хотел бы, чтобы она стала правдой, но слишком много умерло в его душе. Он уже у последней черты.
И вот снова является командор. В спектакле это вовсе не статуя, не грозный исполин, а маленький человек в сером. Прозаическим голосом, с будничной усмешкой он произносит: «Дай руку». И когда Дон Жуан касается его руки, сначала ничего не происходит. Но через мгновение что-то сжалось внутри, и он упал навзничь. Его сердце разорвалось. Тело распростерто вдоль рампы, а на губах играет улыбка. Он обрел покой - и счастлив. А Сганарель трясет его тело, припадает к нему лицом и горестно повторяет слова о жаловании. Но дело не в деньгах. Они были словно две части одного целого, равно необходимые друг другу. А теперь он остался один. И пусть все правильно, порок наказан, но без Дон Жуана в мире будет чего-то недоставать…