1.2 История русского пейзажа

Пейзаж в русской живописи отставал от пейзажа в художественной литературе. Лицо родной природы было угадано уже Пушкиным в "Евгении Онегине" и в его лирике - в картинах русской снежной зимы, одетых в багрец осенних лесов и особенной невзрачной прелести хмурых дней. Мотивы русской природы мы находим у Баратынского, Лермонтова и Тютчева. Гоголь смелой кистью набросал дивную панораму, которая с вышки дома Тентетникова открывалась на окрестные луга, зеленеющие рощи, желтые пески и далекие синеющие как моря леса. "Равнодушно не мог выстоять на балконе никакой гость и посетитель. От изумления у него захватывало в груди дух, и он только выкрикивал: "Господи, как здесь просторно!"

Между тем наши пейзажисты продолжали по старинке воспевать полдневную красоту Италии. В живопись позднее робко проникают русские мотивы: жиденькие ели у Венецианова, спокойная гладь озера у Сороки, русская зима в картине венециановца Н. Крылова. Очарование этих первых русских пейзажей - в целомудренной робости, с которой художники подходили к этой теме, в их любовном стремлении передать со всей достоверностью каждую черточку природы, каждую мельчайшую подробность независимо от устоявшихся формул классических, академических и каких-либо иных.

Развитие русского пейзажа в XIX веке питалось растущей, все более осознанной любовью русских людей к родной земле. Наиболее красноречивое выражение эта любовь нашла себе у наших писателей. Вдали от родины А. Герцен со страстной нежностью вспоминал русские деревни и села, почерневшие бревенчатые избы, свежий запах сена и смолистой хвои, всю прелесть русской природы, нечто мирное, доверчивое, кротко-грустное в ней, как в народной песне. Русские пейзажисты А. Саврасов, Ф. Васильев, И. Шишкин, каждый со своими стремлениями и пристрастиями, немало потрудились над тем, чтобы донести до зрителя черты сельской природы - леса и степи, рек и озер [4, с.97]. Но, поскольку дело не ограничивалось одной точностью передачи ее черт, уже перед ними возникали и более сложные вопросы понимания поэтики пейзажа и его средств выражения. Как ни странно, русские пейзажисты второй половины века лишь в очень незначительной степени опирались на наследие А. Венецианова и его школы. Нельзя сказать, что итальянские пейзажи А. Иванова оставались неизвестны, но прямого воздействия и они на русских пейзажистов того времени не оказали. Русские мастера в большей степени исходили из традиций среднеевропейского пейзажа, в частности Голландии XVII века, с его приглушенными красками, облачным небом, далекими равнинами и прижатыми к земле крестьянскими домиками. Голландские традиции проникали в Россию нередко и через немецких мастеров. Еще И. Крамской в похвалу Ф. Васильеву сравнивает его с А. Ахенбахом, хотя и признает, что русский мастер превзошел немецкого. В. Стасову приходилось призывать русских художников освободиться от влияния А. Калама, так как оно еще давало о себе знать. Все эти мотивы входят и в русский пейзаж XIX века. Он воспринимается живописцами не только как данность природы, но и как выражение человеческой души. В пейзаже человек находит отклик на свое безотчетное стремление вдаль, на поиски лучшего, на тоску по счастью, на влечение к вольной жизни. Наши живописцы, особенно И. Левитан в пространственном строе картин, стремились выразить место человека в мире, его иллюзии и мечты, его надежды и стремления.

В своих ранних произведениях Левитан, особенно в этюдах с натуры, ограничивается уголком, фрагментом, не более того. Над головой человека нередко мало неба, под ногами его много бурой земли. Но если пейзаж пересекает овраг или дорога бежит к горизонту, то при всем ощущении придавленности и тесноты в него входит движение и оно как бы раздвигает рамки картины.

Известная картина И. Левитана "Владимирка" - это и наиболее крупное и зрелое его произведение, образ, в котором путь-дороженька и сопровождающие ее, то отбегающие от нее, то сливающиеся с ней тропиночки как бы призывают нас мысленно в нее войти. Лирическая нотка в этой картине очень сильна. Маленькая, едва заметная фигурка путника и рядом с ней голубец, столбик с образком усиливают впечатление потерянности человека в мире. Зритель мысленно следует за путником, входит в картину, догоняет его, разделяет его путь. На горизонте призывно светится полоска леса с едва заметной белой церковкой. Это движение в глубь картины не могут остановить бегущие ему наперерез редкие мелкие облачка, но они вносят в картину нечто тревожное. Неба в ней больше, чем земли, от этого она легче, воздушнее.

В русских пейзажах конца XIX века нередко дорога или река уходят не прямо в глубь картины, как во "Владимирке", а заворачивают, образуют поворот на первом плане, и благодаря ему зритель более энергично вовлекается в картину и имеет возможность своим взглядом охватить большее пространство в ней. Это можно видеть еще в "Оттепели" Ф. Васильева со следами полозьев на талом снегу. Наглядный пример такого построения пространства - этюд Левитана "Пасмурный день на Волге" (1886). Содержание этого пейзажа определяется не только мотивами, которые в нем воспроизведены, - берег, дорога, озеро, река и т.д., но и тем, как они "прочитываются" глазом зрителя. В этюде Левитана берег реки как бы огибает картину, наш глаз невольно скользит по его краю, мы мысленно входим в нее, и, поскольку край берега уходит к горизонту, мы с одного взгляда охватываем большое пространство, любуемся простором широкой, как озеро, реки и блеском ее водной глади. Нас чарует этот простор, он не подавляет нас своей безмерностью, но радует тем, что заключен в тесное поле картины.

В превосходной акварели В. Сурикова "Енисей" (1914, Москва, частное собрание) представлен величавый поворот реки, нечто похожее на остроуховское "Сиверко". Но ничто не зовет нас "войти" в картину. Пейзаж поднимается, как могучая скала, он складывается из низко нависших облаков, свинцовой глади реки и кусков берега. Акварель В. Сурикова изящна своими переливчатыми серебристо-перламутровыми тонами, но в целом она выглядит, как фрагмент стенной росписи. В ней звучат отголоски исторического эпоса. Еще больше нового в понимании пейзажа у Павла Кузнецова. Хотя в его известной картине "Мираж в степи" (1912) царит ощущение бескрайнего простора, света и воздуха, но в нее уже невозможно войти, она открывается взору человека как прекрасное зрелище. Конечно, помимо непосредственных впечатлений художника на Востоке в этом новом понимании пейзажа сыграл роль и его опыт создания таких картин, как его "Фонтаны". Но особенно существенно то, что вместе с зыбким миражем в пейзаж входит архитектоника. (Образ неба, как у А. Ахматовой "Небывалая осень построила купол высокий".) В живописи это восстанавливало понимание пейзажа как архитектурного подобия всего мира, которое исчезло из искусства после Ренессанса.