20. Художественная культура русского зарубежья

Выполнение культурной миссии русской эмиграцией нуждалось в создании ключевых культурных символов. В трудной ситуации культура имеет свойство совершать своего рода «культурный реверс», привлекая в качестве устойчивой опоры самые бесспорные свои образцы – шедевры. Роль шедевра в культуре не ограничивается чисто потребительским любованием, она гораздо более важна. Признанные шедевры национальной культуры в ситуации культурного распада способны сыграть роль точек опоры, бесспорных оснований для нового возрождения.

      Так произошло с именем А.С. Пушкина в культуре эмиграции. В представлениях эмиграции 20 - 30-х гг. А.С. Пушкин стал культовой фигурой, символом потерянной России. Более того, имя Пушкина оказалось тем центром, вокруг которого могла объединиться вся зарубежная Россия, оставив в стороне политические и идейные разногласия. Ключевым моментом культурного единения «России № 2» можно считать превращение в традицию празднование для рождения А.С. Пушкина как национального праздника, как «единственного торжества, объединяющего все рассеяние, всю Зарубежную Россию». Впервые праздник отмечался в Эстонии в 1924 г. как «День русского просвещения» и был посвящен 125-летию со дня рождения поэта.

      По инициативе Педагогического бюро в Праге и еще четырех присоединившихся эмигрантских организаций в 1925 г. было составлено специальное воззвание ко всем русским за границей. В нем содержался призыв «организовать ежегодный «День русской культуры» как средство объединения всех русских» и предложение избрать днем этого праздника день рождения Пушкина, «который более других оставил отпечаток своего гения в языке русского народа». Воззвание было издано тиражом в тысячу экземпляров и разослано в страны, где находились русские эмигранты, для публикации в местных газетах.

      Идею энергично поддержали местные культурные центры и общественные организации. Для подготовки следующего «Дня русской культуры» приложили усилия избранные в состав специальной комиссии П.Б. Струве, П.В. Долгоруков, А.Л. Бем, Е.В. Спекторский, Н.А. Цуриков. День рождения А.С. Пушкина в 1925 г. праздновался уже в 13-ти странах, где жили русские эмигранты, и с этого времени стал ежегодным.

      Собирательный, интегрирующий статус праздника определился с самого начала. На торжественном собрании в Сорбонне, где присутствовало несколько тысяч человек, с речью о Пушкине выступал философ и историк А.В. Карташов, сказавший: «…Нам нужно собраться около наших светочей, наших очагов». Главным выступающим на торжестве был назначен общественный лидер русской эмиграции и редактор самой популярной газеты «Последние новости» П.Н. Милюков. В его выступлении в год первого всеэмигрантского празднования «Дней русской культуры», может быть, даже вопреки намерению оратора, наметилась главная черта всей зарубежной Пушкинианы: ее политизированность. Дальнейшее празднование Дня культуры П.Н. Милюков обставляет четырьмя «предпосылками», которые выглядят как условия политического соглашения. Принципиальная его позиция состояла в следующем.

      Первое: Дни национальной культуры должны стать не «плачем» по прошлому, а «живой связью» с настоящим. «Связь живого в прошлом с живым в настоящем есть истинная культурная традиция», - писал он (Милюков П.Н. Живой Пушкин. М., 1997. С. 137). Эту мысль он почти дословно повторил в Сорбонне: «Нужна связь живая, направленная в будущее, а не в прошлое».

      Второе: преувеличение достоинств прошлой культуры мешает пониманию «национальной культуры как живого процесса». Следует искать и развивать только те культурные традиции, которые могут помочь сегодняшней реальности.

      П.Н. Милюков не поддался общей тенденции символизации имени Пушкина, придания ему некоего «неизреченно-вещего смысла», его привлекало в поэте иное – «вольтеровская ясность рассудка». В отзыве Г.В. Адамовича на книгу П.Н. Милюкова «Живой Пушкин» этот выбор видится состоявшимся: «Какое-то смутное и гневное «Ужо тебе!» слышится из книги П.Н. Милюкова… Пушкин рвется в книге назад, из полубогов – в люди».

      Русская духовность в изгнании искала новую опору и не находила ее ни в политике, ни в идее реванша. Прочной почвой оказалась лишь культура, причем не столько культура предшествующих десятилетий, полная эсхатологии, мистики, усталой изысканности, а наиболее «здоровая» прочная культурная традиция XIX в. В художественных вкусах эмигрантской публики произошел реверс предпочтений - обращение к классике.

      Традиция «Дней русской культуры» как обращения к классическому культурному наследию России прижилась практически сразу. Ежегодно в июньские дни передовицы всех эмигрантских газет заполнялись материалами о культуре, о Пушкине, проходили торжественные собрания и праздничные мероприятия. Статьи и доклады, посвященные пушкинским дням, нередко становились поводом к широким культурным и общественным дискуссиям и составили своего рода зарубежную «Пушкиниану».

      Некоторые из этих речей и докладов оказали значительное влияние на духовную жизнь эмиграции (речь Ю.И. Айхенвальда «Красивая Россия», статья Н.А. Бердяева «А.С. Пушкин и его духовный образ», речь В.А. Маклакова «Русская культура и А.С. Пушкин», книга П.Н. Милюкова «Живой Пушкин»). Статьи видных культурных и общественных деятелей эмиграции, посвященные пушкинским годовщинам, год за годом составили своего рода круг размышлений пореволюционной эмиграции о своей культурной миссии и собственной судьбе.

      По обыкновению русской мысли, она развивалась не вокруг абстрактных идей и конструкций, а вокруг имен-символов. Чувство духовного самосохранения Российского зарубежья во второй половине 20-х гг. нашло бесспорное, знаковое имя – Пушкин. Объединение эмиграции вокруг политических абстрактных идей явно не удавалось, а вокруг культурного символа обещало стать прочным. С 1925 г. повсеместно в русских «культурных гнездах» день Пушкина по количеству и энтузиазму участников далеко обогнал все политические мероприятия. Большинство эмигрантов стали воспринимать его

к 20

как «национальный праздник», как единственную «идеологию зарубежья». Сама политическая мысль зарубежья была вынуждена учитывать это обстоятельство, примеряя на себя культурную одежду.

      К тому же зарубежная пушкинистика не могла существовать только в академических рамках. В силу недоступности основных архивов и малочисленности научных сил зарубежные пушкинисты (М.Л. Гофман, В.Ф. Ходасевич, А.Л. Бем) сразу вышли за рамки кабинетной науки. Они критиковали советское пушкиноведение, которое пошло по пути «анатомического препарирования» текстов, противопоставляя свое «общекультурное осознание» Пушкина как ядра «русскости» и духовной опоры Зарубежной России. Идеология этого направления в эмигрантской пушкинистике была изложена в 1932 г. в программной статье В.Ф. Ходасевича «О пушкинизме». Зарубежное русское литературоведение поставило своей целью научить наслаждаться и понимать пушкинское слово как живое, сегодняшнее, близкое. Изгнанникам требовалась пушкиниана не вспомогательно-аналитическая, а, напротив, синтетическая, своего рода Пушкин-символ. Сбывалось предсказание В.Ф. Ходасевича в его последней речи «Колеблемый треножник» в 1921 г. перед отъездом из России. Рассуждая о «восходах» и «закатах» Пушкина в русском самосознании, В.Ф. Ходасевич пророчески говорил о предчувствии, что вскоре вся русская культура для покидавших Россию сойдется в последней светлой точке – имени Пушкина. Он писал тогда: «…Мы уславливаемся, каким именем нам аукаться, как нам перекликаться в надвигающемся мраке» (Ходасевич В.Ф. Колеблемый треножник // Ходасевич В.Ф. Тяжелая лира. М., 2000. С. 156).

      Самым грандиозным стал Пушкинский праздник 1937 г., в год 100-летия гибели поэта. Готовиться к нему начали еще с 1935 г., когда был образован специальный «Пушкинский комитет». В него вошли самые известные представители культуры зарубежья и наиболее влиятельные общественные деятели (А.В. Карташев, В.Л. Бурцев, П.Б. Струве, князь П.В. Долгоруков). Председателем комитета стал В.А. Маклаков, его заместителями - историк культуры, лидер кадетов П.Н. Милюков, писатель и Нобелевский лауреат И.А. Бунин. Их усилиями было принято специальное обращение ко всей эмиграции с призывом объединиться, едва ли не последняя попытка консолидации Зарубежной России. Во многих городах Европы, где жили русские, также были созданы Пушкинские комитеты.

       Беспрецедентная культурная акция русской эмиграции, посвященная 100-летию памяти поэта, прошла в 42-х государствах пяти частей света. В 231-м городе мира русская диаспора праздновала День русской культуры и столетие Пушкина как грандиозное идеологическое и политическое мероприятие, последнее мощное усилие гаснувшей Зарубежной России. Уникальные выставки, замечательные концерты, волнующие речи, массовые издания поэта сопровождали этот праздник, последний раз собравший русских эмигрантов вокруг дорогого имени.

      Центром празднования стал Париж. В 1937 г. в некоторых парижских театрах (в том числе в прославленной Гранд-Опера) прошли отрывки из оперных и балетных спектаклей на пушкинские сюжеты. Самым впечатляющим культурным предприятием к этому юбилею стала выставка «Пушкин и его эпоха». На ней были выставлены не только дорогие эмигрантам свидетельства быта и культуры XIX в., но и бесценные реликвии: 11 собственноручных писем поэта к Наталье Гончаровой из собрания С.М. Лифаря (они вернулись в Россию только в 1989 г.), портрет Пушкина работы В.А. Тропинина, несколько рукописей, дуэльный пистолет, личная печать Пушкина, картины начала XIX в.

      Выставка была устроена с большим размахом: представлены интерьеры, моды, фарфор пушкинской эпохи. Лучшие музыканты исполняли произведения Глинки и Чайковского. На открытии экспозиции 16 марта 1937 г. присутствовали министры, дипломаты, литераторы, или, как тогда говорили, «весь Париж». В первую очередь, это был, конечно, «русский Париж». В «Золотой книге» почетных гостей стояли известные имена: Алданов, Бунин, Бердяев, Гиппиус, Вертинский, Керенский, Мережковский, Зайцев, Шмелев, Фокин, Тэффи, Шаляпин. На выставке присутствовали потомки Дантеса, Керн, Давыдова, Дельвига, Пущина, внук самого поэта.

      В торжествах русской диаспоры приняли участие официальные круги, в том числе министр просвещения Франции Жан Зэя, профессор Коллеж де Франс А. Мазон, полпред СССР Потемкин. Статья С.М. Лифаря, чья личная коллекция составила ядро впечатляющей пушкинской выставки, появилась в газете «Фигаро». Знаменитая «Комеди Франсез» дала концерт в честь пушкинского собрания в большом амфитеатре Сорбонны. Внимание французских властей было так велико, что русские эмигранты решились предложить переименовать в Пушкинскую одну из улиц вблизи храма Александра Невского для симметрии со здесь же расположенной улицей Петра Великого.

      Вышел роскошный номер журнала «Иллюстрированная Россия», посвященный Пушкину. Под редакцией профессора Н.К. Кульмана вышло собрание сочинений Пушкина по доступной цене, которое разошлось по многим странам. Под редакцией М.Л. Гофмана был издан специальный однотомник А.С. Пушкина, «безупречный по тексту и изящный по внешности». В помещении Пушкинского комитета в Париже целый шкаф был заполнен изданиями, посвященными юбилею Пушкина.

      Пушкинский комитет совместно с русскими издательствами предпринял выпуск газет, посвященных памяти поэта. Пушкинские номера самых популярных газет – «Последние новости» и «Возрождение» – привлекли на свои страницы Д.С. Мережковского, Б.К. Зайцева, В.Ф. Ходасевича, И.С. Шмелева и других литераторов зарубежья. Специальную однодневную газету на 12-ти страницах выпустил сам Пушкинский комитет. Подбор авторов в этом праздничном выпуске впечатляет: пушкинист М.Л. Гофман; литераторы И.А. Бунин, М.А. Осоргин, М.А. Алданов, К.Д. Бальмонт, М.И. Цветаева, политики В.А. Маклаков, И.В. Гессен, П.Н. Милюков, Г.П. и П.Б. Струве, С.Л. Франк и многие другие знаменитости.

к 20

     Лейтмотивом всех статей стала формула П.Н. Милюкова «живой Пушкин». Поэт рассматривался не в качестве далекого события или формального символа, а как реальная опора для сегодняшнего существовании эмиграции в целом и каждого изгнанника в отдельности. В эти же годы были опубликованы статьи с созвучными названиями (П.Б. Струве «Растущий и живой Пушкин», К.В. Мочульского «Возрождение Пушкина», К.И. Зайцева (архимандрита Константина) «Жив ли Пушкин?», Д.С. Мережковского «Живой воды»). Психологически любопытным следствием живого ощущения Пушкина в эмиграции было практическое отсутствие работ о дуэли и смерти поэта.

     Из категории «наследства» Пушкин попал в разряд «современников», наиболее востребованных поэтов в русских общинах. Эмигрантская Пушкиниана уже на пороге превращения в общеэмигрантскую идеологию вдруг трансформировалась в нечто более неистребимое – в личную идеологию каждого изгнанника в отдельности. Пушкин стал средством личного выживания, личной связи с культурой, перейдя из лозунга в уединенную молитву. Ускользнув от потуг сделать из него знамя Российского зарубежья, пушкинская поэзия сделала нечто большее, помогая жить конкретным людям.

     В 1938 г. в далеком Харбине, на краю эмигрантской ойкумены вышел роскошный «альбом с сопроводительным текстом» под названием «Пушкин и его время». Он был издан Центральным пушкинским комитетом при Бюро по делам российской эмиграции в Манчжурии (переиздание: 1799 - 1837: Пушкин и его время. М., 1997). Альбом получился просто великолепный, со множеством рисунков и иллюстраций, публикациями документов и фрагментов работ о Пушкине. Он пронизан чувством ностальгии, светлой боли и живой памяти. Тираж альбома составил 1 116 экземпляров, из которых 16 были именными и 44 – нумерованными. Руководил работой профессор К.И. Зайцев (архимандрит Константин). Роскошный альбом завершил поминальный пушкинский год в русском зарубежье. В нем не было ни грана политики. Составители хотели лишь расширить «аудиторию посетителей» пушкинских выставок. Каждой своей страницей это издание обращалось к чувству и разуму отдельного человека, включившись в настоящую миссию эмигрантской культуры - сохранения культурной традиции в отдельной человеческой душе.

      Но это было последнее усилие культуры русской эмиграции первой волны. Уходили старики, которые помнили старую Россию. А вместе с ними исчезла надежда вернуться. Молодым предстояло прижиться на чужбине, а это значило, что следует учить французский, а не русский язык, усваивать обычаи другой страны, а не России. Миссия сохранения русской культуры исчерпала себя, уступив место задаче адаптации. Остатки Серебряного века вошли в европейскую культуру, обогатив ее.

     Глубоко символично, что растворяясь в европейской культуре, Серебряный век последним своим усилием поклонился началу русской культуры - Пушкину. Круг духовной работы замкнулся. Это ощущение круговой замкнутости русской культуры на имени Пушкина отмечали многие. В одном из последних своих стихотворений перед смертью А.А. Блок писал о Пушкине:

…Уходя в ночную тьму,

С белой площади Сената

Низко кланяюсь ему.

     Художественная культура Российского зарубежья в меньшей степени была поставлена перед дилеммой выживания или адаптации. Здесь разграничение прошло не между стремлением сохранить или приспособиться, а между теми, кто оказался в эмиграции и теми, кто остался. Формы развития искусства зарубежья и направления его развития в целом совпадали с традициями раннего Серебряного века, хотя произошел сдвиг эстетических вкусов в сторону консерватизма (реалистическая школа, модерн, национальные мотивы). Авангардные поиски 10-х гг. в эмиграции не прижились. Вкусы публики в эмиграции стали более консервативными, и культура словно отступила на шаг, избегая риска безоглядного экспериментаторства.

     Знаковый символ эмигрантской культуры возник в 1924 - 1925 гг., когда пушкинский праздник был осознан эмигрантами как момент единения и реализации своей культурной миссии. Имя А.С. Пушкина стало основой «идеологии» эмиграции, средством ее культурного единения и духовного выживания. Юбилейные торжества в честь Пушкина стали последним усилием культуры русской эмиграции первой волны. Уходили старики, которые помнили старую Россию. А вместе с ними ушла надежда вернуться. Молодым предстояло прижиться на чужбине: учить чужой язык и усваивать обычаи другой страны. Миссия сохранения русской культуры исчерпала себя, уступив место задаче адаптации. Остаткам Серебряного века предстояло войти в европейскую культуру, обогатив ее

21. Европейская художественная культура 2 половины 20 века.

В 60-70 годах в западноевропейской эстетике произошел новый поворот. Этот поворот принято называть «постмодернизмом».

Этот термин начал широко применяться с 1979 года, после выхода книги французского философа Жана-Франсуа Лиотара «Постмодернистское состояние».

Термин «постмодернизм» не может быть понят как обозначение какого-либо стиля. Он подразумевает цитирование известных образцов, но может делать это путем каталогизации, а может - в манере бредового коллажа. По мнению Хасана постмодернизм построен на развалах утраченных идеалов, а потому он антиинтеллектуален по сути.

Эклектика в сфере современной культуры вызревала в ходе всей европейской истории ХХ века. Уже в начале столетия культура перестает быть комфортным пространством. В одной точке сосредоточиваются все духовные начала: Восток и Запад, африканская, азиатская, европейская культуры сталкиваются друг с другом и усиливают процессы ассимиляции тех художественных явлений, которые еще недавно отличались чистотой. Смещение различных духовных пластов постоянно увеличивается и ставит человека на грань хаоса, начала бытия. Человек начинает ощущать, что только он сам отвечает за свое бытие.

В середине века испуганное человечество начинает пятиться назад. Целый ряд процессов характеризует этот возврат. И как следствие этого культура уходит от диалога. Отражение этих явлений находит полное выражение в искусстве постмодернизма.

Возникновение постмодернистских тенденций в культуре связано с осознанием ограниченности социального прогресса и боязнью общества, что результаты этого прогресса поставят под угрозу уничтожения само время и пространство культуры. Постмодернизм как бы должен установить пределы вмешательства человека в процессы развития природы, общества и культуры.

Постмодернизму свойственны поиски универсального художественного языка; сближение и сращивание различных художественный направлений; «анархизм» стилей, их бесконечное многообразие, эклектизм, коллажность, царство субъективного монтажа. Характерными чертами постмодернизма являются: ориентация постмодернистской культуры на все слои общества (то есть и на «массу» и на «элиту»); существенное влияние искусства на внехудожественные сферы человеческой деятельности (на политику, религию, информатику и т. д.); стилевой плюрализм; широкое цитирование в постмодернистских творениях произведений искусства предшествующих эпох; иронизирование над художественными традициями прошлых культур; использование приема игры при создании произведений искусства.

Постмодернизм пришел в европейскую культуру на волне студенческой революции 1968 года и стал реакцией на искусство, которое к концу ХХ века вкусило уже все прелести общества потребления. Он попытался привнести в безыдейное к тому времени общество новую сверхидею: сегодня подлинного художника в мире окружают враги. Постмодерн насыщает его революционным потенциалом, создавая новую художественно-революционную ситуацию, изобретая новую цивилизацию. Таким образом постмодерн достаточно органично вписывается в концепцию эстетического бунтарства.

6. Кризис культуры ХХ века.

Кризис современной культуры проявился не только в возникновении особого типа мировоззрения - постмодерна. В ХХ в. человек столкнулся с глобальными проблемами от решения которых зависит судьба цивилизации. Первоначально глобальный социокультурный кризис осознавался как всеобщее разрушение материальной и духовной сферы.

В начале ХХ века происходит прорыв за границы привычного искусства сложившегося в ХIХ веке. Общество растерялось перед резко изменившимся миром, оно оказалось неспособным рационально, научно объяснить происходившие перемены в политике и экономике, новые социальные отношения, новую картину мира. Происходит всплеск иррационализма, мистики, возникают новые религиозные течения. В начале ХХ века философская, художественная и литературная мысль были тесно связаны. Это объясняется тем, что в основе развития был кризис общественного сознания.

К такому состоянию европейская культура пришла вполне закономерно, так как культурное взросление носит циклический характер, а техногенная цивилизация - последнее звено этого развития.

Кризисные явления в культурной практике Европы ХХ века, с точки зрения некоторых мыслителей носят необратимый характер. Представитель так называемого «второго поколения» Франкфуртской школы Ю. Хабермас утверждает, что современное «позднекапиталистическое» государство способно вытеснять кризисные явления из одной сферы в другую: политический кризис может быть вынесен в сферу экономики, экономический - в социальную сферу и т.п. Но область культуры, подчеркивает Хабермас, - та, область, применительно к которой понятие кризиса сохраняет свое значение, где он не может быть смягчен, поскольку сфера культуры неподвластна административному манипулированию, которое осуществляет государство.

Проблема кризиса культуры в результате отчуждения человека от результатов его деятельности получила свое развитие в ряде философских школ ХХ века. Экзистенциальная философия поставила в число актуальнейших проблем нынешнего столетия такие вопросы, как абсурдность человеческого существования и тотальная изолированность его от социума. Представителями этого философского направления являются А. Камю, К. Ясперс, М. Хайдеггер.

Вопросы психологического «недовольства культурой» и самоотчуждения личности поставлены представителями психоаналитической теории ( З. Фрейд, К. Г. Юнгом, Э. Фроммом)

Кризисные черты современной культуры нашли свое наиболее яркое выражение в различных симптомах распада социальной коммуникабельности. Эта тема получила

к 21

художественное воплощение в современном искусстве в различных формах у большого круга авторов: Т. Уильямса, С. Дали, И. Бергмана, С. Беккета и многих других.

Начало теоретического рассмотрения проблемы человеческого общения в 20-е годы ХХ столетия было положено немецким философом М. Хайдеггером в его книге «Бытие и время» и французском исследователем Г.Марселем в «Метафизическом дневнике», Ж.-П. Сартром и А. Камю в работах 40-60-х годов.

Умение понимать другую сторону, вступать в диалог лишилось современное общество, привив человеку неприятие культурных ценностей различного характера.

В нынешнем столетии стало ясно, что диалог культур предполагает взаимопонимание и общение не только между различными культурными образованиями в рамках больших культурных зон, но и требует духовного сближения огромных культурных регионов, сформировавших на заре цивилизации свой комплекс отличительных черт. Говоря о союзе средиземноморской культурной группы и индийско-дальневосточной, Г. Помернац выдвигает следующий вариант диалога. «Европа дала пример единства национального многообразия, Китай - пример единства духовного многообразия. Можно представить себе будущее как сочетание европейского плюрализма этнических культур с китайским плюрализмом духовных культур».

Сегодня развитие принципа диалога культур - реальная возможность преодолеть глубочайшее противоречие духовного кризиса, избежать экологического тупика и атомной ночи.

Чтобы предотвратить глобальные катастрофы и сохранить положительные тенденции в развитии современной цивилизации, в 1968 г. была создана международная организация, объединившая ученых разных стран и получившая название -- Римский клуб. Он стал ведущим в глобальном моделировании перспектив развития человечества. Среди представленных исследований и разработок был и проект американского ученого О. Тоффлера. В ряде своих сочинений, и прежде всего, в книге «Future Shoke» (1970), Тоффлер пишет, что человечество переживает новую технологическую революцию, ведущую к созданию сверхиндустриальной цивилизации. По мысли ученого, в эпоху супериндустриализма будут применены такие высокие технологии, которые изменят не только лицо планеты, но и саму суть человека как социального существа. В эпоху супериндустриальной цивилизации любой дефицит материальных благ будет устранен и общество столкнется с прежде невиданным, гипертрофированным выбором материальных и духовных благ, который в сочетании с колоссально высоким темпом социально-экономических, политических и культурных изменений грозит сломать саму способность индивида адаптироваться к ним. Разрешению этой проблемы и посвящена работа О. Тоффлера. В послевоенный период японцем Е. Масудой и канадцем М. Мак-Люэном разрабатывается концепция информационного общества, основой которого станут материальные ценности. В своих книгах «Галактика Гутенберга» (1962), «Понимание средств связи» (1964), «Культура наше дело» (1970) Мак-Люэн утверждал, что смена культурных эпох в истории человечества определяется господствующими средствами коммуникация, языком, печатью, компьютером, телевидением и т. д. Динамично развивающаяся в конце XX в. компьютеризация всех сторон жизни современных высокоразвитых стран на практике вновь и вновь подтверждает многие аспекты культурологической теории Мак-Люэна. Формирование информационной культуры значительно меняет представления человека о природе, обществе и о самом себе.