Пролог Что такое жить в империи

Мы живем в многонациональном государстве. И этого факта никто не сможет отменить. Вторая Чеченская война, и ее практически единогласное одобрение российским обществом, говорит о том, что идеей мононационального государства, нации-государства мы уже переболели. Вспомним, как на протяжении многих лет, вполне серьезные политики всерьез могли говорить: «А не отпустить ли нам Чечню на все четыре стороны?» и никто не запирал их в сумасшедший дом. Сегодня подобное могут позволить себе только политические маргиналы. Большинство давно уже не сомневается в том, что Чечня, Татария или Осетия – это такая же Россия, как и Вологодчина или Брянщина.

Заодно как-то улeтучилась и мысль, что все многонациональные государства — достояния прошлого, что все империи рано или поздно погибают. Мы живем и, главное, собираемся жить в некоем подобии империи — иначе почему бы нам не избавиться от всех конфликтных или потенциально конфликтных регионов, не провозгласить, что Россия страна русских и только русских (другой вопрос – что это за «русские», которым нужна для счастья куцая и обкорнанная Россия?) и навсегда забыть о головной боли связанной с межнациональными противоречиями? Мы, однако, ворчим, но тянем свой воз. Нет даже убедительных объяснений, почему мы его тянем. И вольно или невольно жалеем об ушедших от нас республиках, которые, в большой мере в состоянии перестроечного энтузиазма мы сами же от себя и прогнали или напугали так, что они просто вынуждены были от нас сбежать. И опять же нет рациональных объяснений, почему жалеем. Просто есть некое общее ощущение, что порознь — неправильно. И все.

Итак, мы живем а некоем подобии империи — раз. Собираемся так жить и дальше — два. И не желаем чувствовать себя виноватыми перед другими народами нашей страны — три. Называться империалистами, однако, не хотим. Империалистами мы называем американцев, когда особо злы на них. И они нас так же называют, когда желают подчеркнуть свою антипатию к нам. И мы на них при этом обижаемся.

Примем как факт, что все три вышеперечисленных тезиса верны. Чтобы устранить противоречие, необходимо прежде всего просто развести понятия империализм и имперскость. Под империализмом традиционно понимают экспансию, имеющею целью прагматические интересы — экономические и политические. Когда ради этих интересов проливаются потоки крови, это эгоизм чистой воды. Я не хочу сказать, что Россия никогда не лила потоков крови во имя государственного эгоизма, лила, но ощущала, что делает что-то неправильное. Когда ради выгоды завоевывали Среднюю Азию, то чувство собственной неправоты даже превалировало. В заметках военных и политических деятелей того времени лейтмотивом звучит: нас гонит вперед какой-то рок. Смысла движения в Среднюю Азию русскими не ощущалось. Англичане, завоевывая Индию тоже, между прочим, чувствовали, что делают что-то не то, и более того, политическая верхушка Британии скрывала от своих граждан завоевание Индии, а когда граждане были поставлены перед фактом, разразился скандал. Который впрочем быстро утих, потому как в английскойм языке существует поговорка «right or wrong — my country». У нас похожей поговорки нет. Зато на протяжении столетий в каждом храме России за великим повечерием пели и поют до сиих пор: «С нами Бог, разумейте, языци, и покоряйтеся, яко с нами Бог». А помните, что Лермонтов писал:

«... Такой-то царь, в такой-то год

Вручал России свой народ.

И Божья благодать сошла

На Грузию, она цвела,

Не опасаяся врагов,

Под сенью дружеских штыков».

Вдумаемся в эти строчки: ничего себе самомнение! А стоит за ним именно ощущение, что сделано правильно. Правильно, потому что «с нами Бог». Правильно, потому что присоединяем мы к себе народы, или даже силой оружия покоряем — для их Блага — с нами Бог. А если они с нами, то и с ними Бог. Россия потому и Россия, что она всегда права. Россия сама всегда на стороне Бога. Если она не права, то это уже, как бы, и не Россия.

В словах Лермонтова очень остро это ощущение имперскости. Не империализма, а имперскости. Если брать рубеж 18 и 19 веков, то никакой особой выгоды обладание Закавказьем нам не сулило. Крови же, если брать в расчет и длительные кавказские войны, которые велись, чтобы удержать в своих руках Закавказье, пролито было предостаточно.

Но только ли нашей крови и крови непокорных горцев? Ничуть не бывало. Крови закавказских народов — грузин и армян — пролито было также немало. И славились они своею храбростью и отвагой. Обратившись к истории мы изумимся – сколько среди высщих и низших военных чинов русской армиии, даже генералитета, нерусских фамилий. В Тбилиси на берегу Куры, около армянской церкви кладбище героев кавказских воин — Тер-Гукасова, Бебутова, Лорис-Меликова и других. Ради чего воевали они? Ради возможности остаться в нашей империи. Ради нашей империи.

Импульс Империи дает один народ. Он включает в свой жизненный круг, в свой государственный круг другие народы, иногда с их согласия, иногда против их воли. Делает он это не ради политического интереса и выгоды, а ради своих идеалов. Потому что чувствует, что правильно именно это, потому что чувствует «что с нами Бог» и смеет сказать «Покоряйтесь языци, яко с нами Бог». Он предлагает другим народам так же жить с Богом. И другие народы это очень часто понимают, воспринимают правильность происходящего и вливаются в ряды народа, с которым Бог. Таким образом, все здание империи строится на всепрониковения этой высшей ценностной доминанты, которую можно назвать центральным принципом империи.

Имперская иерархия строится на всепроникновении этого принципа. По мере того как Империя набирает силы, эта иерархия делается наднациональной и в этом — одна из целей имперского строительства. При этом государственные сановники из «инородцев» могут сохранять или не сохранять свою «этничность» – культурные и поведенческие особенности. Это собственно не важно. Гражданством империи национальность как бы превосходится. Другие народы, все новые и новые народы активно включаются в процесс имперского строительства. Поэтому нечего удивляться, что закавказские народы, всеми силами сохраняя свою этничность, сражались и умирали за нашу империю. Они считали ее своей империей, такой же нашей, как и своей. Наша империя стала их родиной, их страной, в той же мере, что и нашей страной. Потому что покорились они не нам как этнической общности, а принципу империи, если не религии империи, то культуре империи, тому, что нас с ними объединило.

«Национализм» имперского народа, стремление выделить для себя какое-то исключительное место, поставить собственный «национальный интерес» или, того хуже, собственную этничность, выше имперского принципа имеет своим следствием не только неизбежную деструкцию империи, но и распад народа. Множество народов имеет некий благопристойный национализм, который если и агрессивен, то в меру, который ведет народ к хотя бы относительному процветанию, который, в конце концов, вразумителен, его можно одобрять или не одобрять, но его всегда можно понимать. В России прошел какой год с начала пресловутой перестройки, а вразумительного национализма так и не зародилось. Года с восемьдесят седьмого в разнообразной «патриотической» прессе идут разговоры, что России нужна нормальная националистическая доктрина, а ее все нет и нет. Мы порождаем таких националистических монстров, на которых смотреть противно, весь наш русский национализм — не национализм, а карикатура на него. Все рожаем «не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку».

Не надо себя мучить и других пугать. Врожденного чувства этничности у нас нет, мы не делим и не сможем поделить мир по принципу «русский» - «нерусский». Не то, чтобы у нас не было ощущения русскости, но из нашего ощущения русскости, из нашей любви к России, из нашего патриотизма национализм не вылепить. Мы скорее запишем в русские всех хороших людей – будь они хоть папуасы. Мы сформировались как имперский народ и поделать с этим ничего невозможно, а главное не нужно.

Потому русские и согласны были жить в том жалком подобии империи, который именовался Советским Союзом и там тоже служили своего рода имперскому принципу, только искаженному и уродливому, безбожному принципу. Американцы, которые на долларовой купюре пишут «Мы верим в Бога», словно лучшего места для этого интимного признания не найти, для которых Бог как бы сливается с долларом, все-таки имели некоторые основания обозвать нас империей зла. Мы рискнули скинуть с себя зло, зло коммунизма. Понимая, что коммунизм, как рак, пропитал все клетки нашей государственности, мы оказались способными рискнуть государственностью, решив, что если для того, чтобы очиститься от зла, надо разрушить само государство его воплотившее, то мы пойдем и на это. Рискнули. Многое потеряли. Но потеряли не все. Осталась странная и невыразительная Российская Федерация, медленно и мучительно очищающаяся от многолетнего зла, но еще аморфная, неприкаянная, увязающая в больших и маленьких грешках, и тоже по сути жалкое подобие империи. Мы согласны жить и в ней.

Но почему мы должны жить в жалком подобии империи, а не в Империи? Честное слово, потому что боимся слов, кем-то измазанных, запачканных слов — и не более того. Мы спокойно сносим, когда на телевидении и в газетах слова «империя», «имперский» появляются исключительно как ругательство, как способ одернуть нашу власть, когда она пытается поступать более-менее по правде. Мы трусим помогать нашим союзникам не потому даже, что опасаемся, что и нам достанется. Мы боимся сделать имперский жест, четко очертить нашу зону влияния, потому что боимся упрека имперскости. Но ведь это бред. Этот страх не стоит одного волоска сербского ребенка.

Пора где-то остановиться в этом саморазложении и самозапугивании. Хватит предавать других, хватит предавать и калечить себя самих. Нет у нас выбора. Россия никогда не станет государством-нацией. Россия мучится, будучи федерацией, России незачем быть пародией на империю. Она должна перестать бояться собственной тени и сказать самим себе – наша цель — имперское строительство, нам надоело жить в плоском бумажном мире карикатур, мы хотим нормальной Империи.

В этой книге не будет апологии империи. Я исхожу из того, что империя - это благо. Тот, кто с этим не согласен, пусть просто примет мою посылку к сведению. Я не публицист, а историк, этнопсихолог и культуролог. Поэтому я буду говорить о проблемах империи, ее больных точках, ее неудачах. Мой взгляд может показаться слишком критическим. Этого не имело бы смысла делать, если исходить из того, что империя - наше прошлое. Но я верю в то, что она наше будущее. Поэтому я считаю, что тема Российской империи должна заново встать перед историком, от которого необходимо потребуется как анализ конкретных срывов и конфликтогенных факторов в имперской практике, так и осознание внутренней логики имперского действия - что, почему и как делали наши предки - в особенности же, анализ причин их трудностей и неудач. Это в конечном счете приводит нас к пониманию того, что для России является действительно первостепенно важным, без чего Российская империя существовать не может, а что второстепенно. Это нужно для того, чтобы не повторять ошибок в будущем.

В этой книге я не делаю никаких выводов. Я просто рассматриваю и интерпретирую факты с точки зрения идеального смысла нашей империи, под которым я понимаю Православие. Но я стараюсь представить события так, чтобы из них можно было сделать выводы – конкретные, применимые к той или иной ситуации будущего имперского строительства. В ожидании, пока Россия окрепнет на столько, что сможет снова стать империей, нам необходимо со всей возможной критичностью изучать наш старый имперский опыт. Он имел массу недостатков, и из моей книги можно надергать массу аргументов против имерскости, но нам сейчас необходимо понять эти недостатки, взвесить наши возможности и наши способности, понять те противоречия, которые являются неизбежным следствием процесса имперского строительства, для того чтобы в будущем смотреть на них открытыми глазами и совершать сознательный выбор.

В моей книге нет идеологизирования. Мои очерки написаны в довольно академическом ключе, с использованием большого количества первоисточников. Я хотела показать, прежде всего, в какой логике думали строители империи.

Давайте не оценивать эту логику с точки зрения сегодняшних «общечеловеческих ценностей». Иначе мы должны были бы кается, что уродились завоевателями. Я полагаю, что нашей исходной точкой должно быть представление, что завоевание само по себе не плохо и не хорошо, вопрос в результате завоевания, в его культурном и идеальном значении. И если оно хорошо для нас, то обычно хорошо и для завоеванного народа.

«Общечеловеческая» точка зрения вредна еще и тем, что заставляет нас «приукрашивать» самих себя, изображать сугубую ненасильственность своей экспансии, ее легкость и приятность для всех наших народов. Да, империя несет мир, но процесс его установления часто очень болезненен. В этом надо отдавать себе отчет. С каждым из присоединенных народов мы неизбежно вступаем в конфликт, который разрешаем доступными нам методами. Часто разрешаем неразумно, что естественно, поскольку мы далеко не идеальны. Для того я и описываю существовавшие конфликты и меры по их преодолению, чтобы в дальнейшем мы разрешали их более правильно. Для этого нам надо отрефлексировать все те побудительные мотивы, которые нами движут, рассмотреть, что идет от нашей этнопсихологической конституции, что от логики нашей государственности, что является спецификой нашей религиозности. На мотивы я буду обращать особое внимание. Будущее имперское строительство уже не будет спонтанным процессом, как было до сих пор, а потому мы не можем позволить себе реализовываться различным мотивам хаотично. Возможно, какие то из существовавших мотивов нам придется отвергнуть.

Особое внимание я уделяю проблемам наших отношений с народами Российской империи. Это – ключевой вопрос имперского строительства. Здесь мы совершали много ошибок, но накопили громадный позитивный опыт как в рамках царской империи, так и в рамках Советского Союза. Мы народ – лидер и мы задаем тональность межнациональных отношений в империи. Вся вторая часть книги посвящена современному состоянию наших отношений с народами России, выработанным в прошлом культурным сценариям этих отношений и возможным будущим перспективам. Мы начинаем не с нуля, у нас есть уже сформировавшаяся структура отношений между нами и нашими народами. Она позволяет во многом устранить конфликтность, сделать возможным плодотворное сосуществование.

Сама по себе бесконфликтность, конечно, не является самоцелью. Империя предполагает служения высшим целям, которое требует дисциплины. Но, прежде всего оно требует дисциплины от самого имперского народа.

Почему одни народы создают империи, а другие - нет? Иногда говорят, что все народы стремятся к империи, удается ли реализовать это стремление - зависит от возможностей, то есть внутриполитических и внешнеполитических предпосылок. Последнее, конечно, важно, но это не все. Еще говорят, что это зависит от внутренней силы народа. Верно, но слишком расплывчато. Верно ли, во-первых, что империи хотят все? В некотором смысле, да. У каждого народа есть свое представление о должном состоянии мира, и ему кажется, что его точка зрения лучше, и он бы хотел, чтобы ее разделяли другие. При этом каждый народ считает, что его точка зрения не только лучше, но и правильней, поскольку она имеет важные онтологические основания. Весь вопрос в интенсивности этого чувства, а именно Богом данной народу правды. Бывают случаи, когда такое чувство, будучи очень интенсивным, ведет к самозамыканию, но это скорее исключение, чем правило. Главное же, готов ли народ нести жертвы ради своей правды, и не только в том, что касается завоевания других. Империя это и завоевание самих себя, встраивания себя, порой ценой жестких самоограничений, в собственный идеальный образ. Это первый признак имперского народа.

Второй признак касается содержания мессианской идеи. Она должна быть в принципе приемлемой для других. В противном случае возникнет империоподобное экономическо-политическое образование, а не империя в полном смысле этого слова.

Дополнительно к этому можно назвать умение транслировать свою правду другим народам. Если первые две характеристики имперского народа являются культурологическими, то здесь мы переходим уже к его этнопсихологическим характеристикам. Это прежде всего повышенная способность к взаимодействию с другими народами, что является следствием наличия у имперского народа развитого культурного сценария межэтнического взаимодействия. Внешне это проявляется как инстинкт, позволяющий правильно вести себя с представителями других этносов, так, чтобы ненавязчего привить им определенные культурные черты. Русские крестьяне-колонисты были в этом смысле образцом и по наитию действовали часто вернее, чем имперская администрация.

Вторая важная для имперского народа этнопсихологическая особенность - способность к колонизации. Колонизации в прямом смысле этого слова - способности и склонности образовывать колонии вне места своего компактного проживания. Не на солдате держится колонизация, а на крестьянине. Именно народные поселения являются форпостами империи.

И наконец, умение выносить и преодолевать те внутренние противоречия, которые неизбежно несет в себе империя как всякий живой организм. Здесь требуется налаженный мощный механизм отреагирования конфликтности.

Мы обладаем всеми вышеперечисленными качествами, но они нуждаются в развитии. Чтобы приступить к новому имперскому строительству, мы должны, прежде всего, работать над собой. Это потребует мужества, собранности, самоотверженности. Нам нужно воспитать из себя имперский народ, способный служить Идеалу.

Скажу несколько слов о теоретической основах моей работы.

Выделяют два вида империализма: миссионерский и коммерческий. Но ни российская империя, ни империи западно-европейских стран XIX века не представляли собой в чистом виде того или другого. Однако это разделение операционально очень удобно, особенно если выразить его несколько иными словами: территориальная экспансия может быть культурно-детерминированной и прагматически-детерминированной. Я предлагаю условно обозначить культурно-детерминированную экспансию (когда народ, сознательно или неосознанно, преследовал ту или иную идеальную цель по крайней мере наравне с прагматическими, экономическими и военно-стратегическими целями, то есть стремился прежде всего к культурно-идеологической экспансии) как имперское действие, а прагматически детерминированное, какимпериалистическое действие.

В этой книге речь пойдет исключительно об имперском действии, экономических вопросов формирования империи я касаться не буду.

Обычно под словом “империя” историки и политологи понимают конгломерат территорий, имеющий те или иные формы институциализированных связей (тот феномен, который называют “неформальной империей”, так же имеет свои институциализированные структуры, только скрытые), сложившиеся в ходе экспансии какого-либо народа. Однако, на мой взгляд, было бы правильнее относить слово “империя” к результату не прагматически-детерминированной, а культурно-детерминированной экспансии. Я признаю, что провести четкую грань между “результатом имперской экспансии” и “результатом империалистической экспансии” невозможно как потому, что идеальные мотивы экспансии в жизни часто переплетаются с экономическими, так и потому, что экспансия, внешне представляющаяся сугубо прагматически-детерминированной, на самом деле может иметь глубокие идеально-культурные корни (как в случае Британской экспансии XIX века). Определяя операциональным образом имперское действие как культурно-детерменированное (в отличии от прагматически детерминированногоимпериалистического действия) я выделяю две несводимые одна к другой составляющие культурной экспансии.

Первая из них - механизм освоения народом территории его экспансии, который выражается прежде всего в специфической для каждого этноса модели народной колонизации. Этот механизм связан, в частности, с восприятием народом заселяемого им пространства, его "интериоризации", и получает, если вообще получает, идеологически-ценностное обоснование постфактум. Он вытекает из “этнопсихологической конституции” народа, комфортности для народа того или иного способа действия.

Вторая - центральный принцип империи,то идеальное основание, которое лежат в основании данной государственной общности и может быть истолковано как ценностная максима - представление о должном состоянии мира. Центральный принцип империи всегда имеет религиозное происхождение, и, каким бы образом он ни проявлялся внешне, он может быть выражен словами пророка Исайи: “С нами Бог, разумейте, народы, и покоряйтеся, ибо с нами Бог” (Исайя, 7, 18-19). Если “должное состояние мира” подразумевает ценность определенных государственных форм, а кроме того, обязанность распространять “должный порядок” на окружающий мир, то эта ценностная максима требует от народа, ее принявшего,имперского действия. При этом она, во-первых, требует определенного насилия имперского народа над самим собой, подавления собственных непосредственных импульсов и порой вступает в противоречие с механизмом народной колонизации; во-вторых, в принципе нереализуема во всей полноте; в-третьих, может не иметь законченного эксплицитного выражения, а лишь фрагментарное и ситуативное.

Для того чтобы понять ценностное основание той или иной империи, мы должны обращаться к ее зарождению, к той ценностной доминанте, которая дала ей импульс. Можно возразить, что этот первоначальный импульс может восприниматься рядом последующих государственных деятелей как анахронизм, в то время как империя занимает свое собственное место в традиции народа, существует как “вещь в себе”. Действительно, не всё в политике империи является следствием ее центрального принципа. Так, русская государственность складывалась под сильным ордынским влиянием. В XVIII - XIX веках Россия находилась под значительным влиянием Запада. Заимствовались некоторые государственные формы и методы управления, идеологии, популярные в то или иное время, все то, что можно было бы назвать международными “культурными доминантами эпохи”, которые зачастую грозили фатальным образом разрушить логику имперского строительства, заданную центральным принципом империи. Эта логика сохранялась порой уже не в силу личной ценностной ориентации конкретных государственных деятелей, а благодаря их “шестому чувству” - ощущению целостности и последовательности государственного процесса.