Papanova_Urochische_Sto_mogil_nekropol_Olvii_Po

1.1. Первый период изучения ольвийского некрополя

(конец XVIII — 1900 г.)

Конец XVIII века отмечен повышенным интересом общества к античным памятникам

Северного Причерноморья, накоплением ольвийского археологического материала в час_

тных коллекциях, локализацией на географических картах Урочища Ста могил (так в

XVIII веке называли ольвийский некрополь) и «открытием» Ольвии как исторического

памятника.

В XV веке руины древней Ольвии оказались на территории, которую контролировали

Османская империя и Крымское ханство. Их видел в 1576 году, следовавший в Крым Мар_

тын Броневский, посол польского короля Стефана Батория . Его настолько поразила гран_

диозная панорама курганов на некрополе Ольвии, что в своей книге «Tartarie description»

(1595) он посвятил их описанию несколько абзацев, приняв их за скифские могилы

[Bronevsky, 1595, s. 257].

Во второй половине XVIII в. российское правительство активизирует свою внешнюю

политику, направленную на присоединение новых земель и выход к Черному морю. В пер_

вой войне с Турцией (1769–1774) российская армия одержала многочисленные победы,

позволившие России вынудить Турцию пойти на подписание мирного договора. Согласно

Кючук_Кайнарджийскому мирному договору от 10 (21) июля 1774 года Российская импе_

рия получила выход к Черному морю и к ней отошли земли между Бугом и Днепром.

Российское правительство стремилось укрепить свою власть на новых землях, а для этого,

прежде всего, необходимы были достоверные карты. Поэтому военные топографы получа_

ют задание на составление карт новых владений Российского государства.

Именно в это время, генерал_инженер Моргинау создает «Карту точного положения ус_

тьев рек Днепра и Буга» на которой обозначено Урочище Ста могил [РГВИА, ф. 846, оп. 16,

№23648]. Это Урочище на карте локализованно в районе Волошской косы, а не Широкой,

Заячьей, Северной и Парутинской балок. Ценность этой карты заключается в том, что на

ней впервые нанесено Урочище Ста могил.

В 1787 г. вспыхнула вторая русско_турецкая война, носившая затяжной кровопролит_

ный характер, закончившаяся новой победой России. По ее итогам Россия и Турция подпи_

сали в 1791 году Ясский трактат. Турция признавала присоединение к Российской импе_

рии Крыма (1783 г.) и соглашалась передать земли между Днестром и Бугом, в том числе и

Очаковскую область. Россия оказалась перед проблемой освоения новых земель, но преж_

де чем приступать к освоению обширных и практически не заселенных земель, необходимо

было их изучить. Первыми на эти земли приходят военные инженеры_землемеры и топог_

рафы. В 1791 году инженер_майор Франц Павлович Деволан * составляет «Карту геогра_

фическую, изображающую область Озу или Едизань иначе называемую очаковскою зем_

лею и присоединенную ныне к Российской империи в силу заключенного в Яссах мирного

договора» [РГВИА, Ф. 846, оп. 16, № 20150]. Эта карта вместе с картами отдельных райо_

* На карте, о которой идет речь, его фамилия написана на русском языке как Деволант, а Н. Н. Мурзакевич

именовал его Ф. де Волан, то есть он дал транскрипцию его фамилии с французского de Wollan

[см. Мурзакевич].

нов Очаковской земли вошли в атлас, который не имел названия. Все карты атласа выпол_

нены многоцветной акварелью. На многих из них нанесены курганные группы в районе

местонахождения Ольвии. Так на карте южной части Очаковской области между Широкой

балкой и деревней Парутино (на карте она обозначена без названия) нанесен семдесят один

курган и еще два кургана на месте древнего города [Деволан, РГВИА, ф. 846, оп. 16, № 20150,

с. 10]. Шестьдесят один курган отмечен и на «Чертеже топографическом и водоописатель_

ном лиману Днепровскому» из этого же атласа. Интересно, что на этой карте на городище

обозначено не два кургана, как на первой, а пять, причем один из них выделен особо [Дево_

лан, РГВИА, ф. 846, оп. 16, № 20150, с. 22]. Ни на одной из карт раннего или позднего вре_

мени более не указано пяти курганов на месте городища.

В начале 1792 г. Ф. П. Деволан составил на французском языке «Рапорт о географичес_

ком и топографическом положении провинции Озу или Едизань, иначе называемую Оча_

ковской степью, для прояснения карт и планов, снятых по Высочайшему повелению инже_

нер_майором Деволаном». По всей видимости, этот рапорт и атлас вначале были единым

документом. Рапорт состоял их шести разделов, в которых даны географические, топогра_

фические и исторические описания присоединенных земель. В нем есть и описание городи_

ща и Урочища Ста могил. О некрополе автор рапорта написал следующее: «Количество

холмов, окружающих на расстоянии 4_5 верст эти руины, составляет, по_видимому, от двух

до трех сотен, большей частью со склепами различных глубин, высоты и формы...». Однако

он не соотнес эти курганы со временем существования древнего города [Тункина, 1994, с. 9].

Осенью 1791 года для исследований Очаковской земли (области) командируется под_

полковник Херсонского гренадерского полка Андрей Казимирович Мейер, оставивший

также описание ольвийского некрополя: «Так называемые Сто могил представляют ныне

холмы, покрывающие ... развалины древних каковых_либо зданий, состоящих ныне из чет_

вероугольных, обширных каменных жилищ с четвероугольными же узким для света от_

верстиями. Положение сих могил заставляет меня догадываться, что на их месте был или

город ... или, что еще более вероятнее, были здесь гробницы вождей которого_либо из жив_

ших в сей земле отрасли Скифов» [1794, с. 21]. А. К. Мейер не случайно остановился в

Урочище Ста могил. Его интересовали руины древнегреческих городов, нанесенные на кар_

ты, составленные в России после Кючук_Кайнажирского мирного договора. По мнению

И. В. Тункиной, во время работы над своей книгой А. К. Мейер использовал рапорт

Ф. П. Деволана, так как описание Урочища Ста могил у обоих авторов практически иден_

тичны [Тункина, 2002, с. 425].

В 90_е годы XVIII в. Урочище Ста могил и ряд курганных групп на правом берегу Бугс_

кого лимана были нанесены на генеральный план № 9, входивший в рукописный «Атлас

новоприобретенной области от Порты Осаманской и соединенной к Екатеринославскому

наместничеству, состоящему из 4_х уездных и 3_х разным местоположениям планов» [Тун_

кина, 1994, с. 7]. Отмечено Урочище Ста могил на картах «Чертеж устьям рек Днепра и

Буга с лиманом»(1792) [РГВИА, ф. 846, оп. 16, № 23643] и «Гидрографической карте се_

верного берега Черного моря с показанием границы между устьями рек Днепра и Днест_

ра» [РГВИА, ф. 1331, оп. 1, д. 141], выполненных по приказам вице_адмиралов Н. Морд_

винова и И. М. де Рибаса (Дерибаса), а также на карте 1800 года, составленной неизвест_

ным автором [РГВИА, ф. 1331, оп. 4, д. 564].

Курганы некрополя Ольвии поражали увидевших их своей многочисленностью и гран_

диозностью. Поэтому на всех картах юга Российской империи, составленных в конце

XVIII века, мы видим или надпись «Сто могил» или обозначенные с помощью условных

обозначений самые большие курганы.

Таким образом, в конце XVIII в. на географических картах Российской империи устой_

чиво фиксируется местоположение ольвийского некрополя, причем до того, как происхо_

дит локализация самого городища. На картах этого времени употребляется устоявшееся

название местности «Сто могил». Это может косвенно свидетельствовать о давности попы_

ток произвести раскопки множества сосредоточенных в одной округе холмов, но никаких

сведений о находках и захоронениях не сохранилось.

Впервые точная локализация Ольвии была сделана на карте, приложенной к изданию

Льва Савельевича Вакселя «Изображение разных памятников древности, найденных на

берегах Черного моря, принадлежащих Российской империи, снятые с подлинников в 1797

и 1798 годах» (1801), совершившего в 1797–1798 годах путешествие по северному побере_

жью Черного моря [1801, с. 5, рис. 2; Новосадский, 1915, с. 149].

И все же эти карты — это не карты некрополя или городища Ольвии. Первые же такие

карты, а точнее планы, появились только в первой четверти XIX века.

В начале 90_х годов XVIII века управляющий имением Ильинское * нашел клад оль_

вийских монет, который он отправил хозяину графу И. Д. Безбородко. Находки монет, об_

ломков статуй, стел с надписями и остатков зданий с кадждым годом происходили все чаще

и чаще [Муравьев_Апостол, 1821, с. 20–21; Юргевич, 1897, с. 34–35]. Именно они и позво_

лили точно локализовать местонахождения древнего города Ольвии и связать с ним Уро_

чище Ста могил.

Часть предметов, найденных ильинскими крестьянами та территории городища Ольвии

и его некрополе, стали отправлять в г. Николаев. Многие офицеры, служившие в этом го_

роде, имели классическое образование и относились, по определению А. А. Формозова к

«просвещенным любителям старины». Они понимали историческую ценность ольвийских

находок и стремились сохранить их для потомков. К этой плеяде принадлежал и главноко_

мандующий Черномоского флота адмирал И. И. Траверсе.

Центром в Николаеве, куда стекались находки, стало Черноморское Депо гидрографи_

ческих карт, созданное в 1803 г. по приказу И. И. Траверсе. При Депо возник импровизи_

рованный музей — Кабинет редкостей [Юргевич, 1897, с. 35]. В 1809 г., благодаря старани_

ям того же И. И. Траверсе, Кабинет получил право сбора, хранения и изучения античных

древностей [Тункина, 1991, с. 11] и стал первым хранилищем ольвийских находок.

В девяностых годах XVIII века руины древнего города один за другим посещают путе_

шественники. Одни — по своему желанию, а другие — по высочайшему повелению. Так в

1793–1794 годах по приказу Екатерины II совершил поездку по Приазовью, Поволжью и

по Северному Кавказу член Петербургской Академии наук (с 1767) Петр_Симон Паллас

(1741–1811) [Окровецхова, 1962, с. 51], а через пять лет после него путешествовал по югу

России Павел Иванович Сумароков — писатель, сенатор, член Российской Академии наук,

служивший в конце XVIII — начале XIX в. судьей в Крыму [Новосадский, 1915, с. 148].

Именно П. И. Сумароков [1800, с. 17] и П. С. Паллас [Pallas, 1801, s. 511] первыми в лите_

ратуре правильно локализовали местоположение Ольвии у с. Ильинское (Парутино) и ин_

дифицировали с этим античным городом Урочище Ста Могил. Этот факт был признан про_

фесором В. В. Латышев научным открытием. Он писал : «... честь открытия Ольвии ... с

полным правом может быть разделена между двумя лицами: Палласу она принадлежит

потому, что он раньше констатировал местоположение Ольвии около «Ста могил», а Сума_

рокову — потому, что он первый сообщил об этом миру» [1887, с. 321]. Но ни П. С. Паллас,

ни П. И. Сумароков сами на том месте, где находилась Ольвии не были. Да и не они откры_

ли древнюю Ольвию.

* С. Парутино было основано некрасовцами (одна из ветвей раскольников) в 1789 г. Свое название оно

получило от Парутинского оврага. В 1793 г. село вошло в состав земель, пожалованных графу И. Д. Безбород_

ко Екатериной II. В честь нового владельца его переименовали в с. Ильинское. Некрасовцы покинули эти

места тогда, когда по приказу графа сюда переселили украинских крестьян [Уваров, 1851, с. 35].

Исследования последних лет свидетельствуют, что первым точное местонахождение Оль_

вии определил бывший профессор Московского университета Матвей Иванович Афонин,

переехавший на юг по состоянию здоровья и проживавший в Николаеве. Именно он пока_

зал П. С. Палласу, посетившему Николаев в 1794 г., монеты и другие находки из Ольвии.

От кого получил информацию П. И. Сумароков — неизвестно. Он также был в Николаеве

четыре дня в мае 1799 г. Вполне вероятно, что и он встречался с М. И. Афониным [Тунки_

на, 1994, с. 10–11; 2002, с. 426–427].

Годом ранее в этих местах побывал лейтенант морской артиллерии Лев Савельевич Вак_

сель (Leon Waxel). В своей книге «Изображение разных памятников древности, найденных

на берегах Черного моря, принадлежащих Российской империи, снятые с подлинников в

1797 и 1798 годах» (1801) он правильно локализует местонахождение Ольвии и публикует

те же самые ольвийские памятники, что и П. С. Паллас [Тункина, 1994, с. 10]. Но его книга

увидела свет позже, чем книги П. С. Палласа и П. И. Сумарокова. Поэтому лавры первен_

ства ему не могут принадлежат.

Среди ольвийских материалов, которые опубликовали П. С. Паллас и Л. С. Ваксель —

надгробие Стратона, явно найденное на некрополе. Однако ни П. С. Паллас, ни П. И. Су_

мароков, ни Л. С. Ваксель ничего не сообщают о самом некрополе, кроме его названия «Сто

могил», известного с XVIII века. Значение их публикаций заключается в том, что они в

конце XVIII — начале XIX в. обратили внимание на археологические памятники Северно_

го Причерноморья, на которые в России еще многие смотрели как на каменоломни, даю_

щие строительный материал.

Для истории исследования некрополя Ольвии принципиальное значение имеет работа

А. К. Мейера, так как именно в ней дано описание Урочища Ста могил — курганного не_

крополя Ольвии. Из него видно, что большинство курганов ольвийского некрополя пред_

ставляли собой значительных размеров насыпи над каменными склепами, которые не со_

хранились вследствие варварского отношения к древним руинам в конце XVIII — начале

XIX в.

В начале XIX века появляются первые публикации находок из ольвийского некропо_

ля — монет, надписей, погребального инвентаря. Так в 1804 году Иван (Ян) Осипович По_

тоцкий, собиравший и хранивший коллекцию античных предметов в своем имении в Туль_

чине, опубликовал надписи трех ольвийских надгробий, снабдив их комментариями

[Pototsky, 1804, p. 29–31].

Интерес к Ольвии неуклонно возрастает и среди ученых. Руины древнего города дважды

в 1804 г. и в 1821 г. посещает академик Генрих Карл Эрнест (Егор Егорович) Келлер (1765–

1838) — авторитетный специалист в области античной филологии и истории. Уроженец Гер_

мании, большую часть жизни проживший в России, он некоторое время был хранителем

Императорского кабинета эстампов и медалей. В свой путевой дневник

Г. К. Келлер заносил данные о наиболее интересных античных памятниках и находках и,

прежде всего, о монетах, геммах и эпиграфических документах, в том числе из Ольвии и ее

некрополя [Кац, Тункина, 1900, с. 112–113]. Весной 1804 г. Г. К. Келлер по дороге в Крым

заехал в Николаев, а затем отправился в Ольвию, где провел небольшие раскопки. В Ни_

колаеве в коридоре Штурманского училища он увидел античные «мраморы» с рельефами

и надписями, в том числе и ольвийские. Беспокоясь об их судьбе, он просит И. И. Треверсе

отправить их графу А. С. Строганову в Академию художеств (Санкт_Петербург). В 1805 г.

он добивается распоряжения Министерства внутренних дел о запрете вывоза иностранца_

ми античных памятников [Тункина, 1994, с. 11; 2002, с. 430]. Пораженный варварским от_

ношением к ольвийским руинам, он после второго путешествия, в своем отчете рекомендо_

вал правительству выделить достаточные средства на охрану и восстановление древних па_

мятников [Тизенгаузен, 1872, с. 363–364]. Келлер переиздает также ольвийские надгроб_

ные надписи, опубликованные Я. Потоцким.

Г. К. Келлер первым предположил, что курганы, основания которых обложены камнем,

т. е.— крепидами (курганы Зевса и Евресивия и Ареты) — это не башни, а погребальные

сооружения [Kochler, 1822, р. 797; Уваров, 1851, с. 39, прим. I]. Иной точки зрения на эти

курганы придерживался И. П. Бларамберг. В своей книге, вышедшей в один год с работой

Г. К. Келлера, он писал, что курганы с крепидами — это остатки башен Посиевой или Ка_

фигиторовой [Blaramberg, 1822, p. 26]. Точка над «і» в пользу вывода Г. К. Келлера была

поставлена только в начале ХХ века раскопками Б. В. Фармаковского [1902 б, с. 1–20; 1906 в,

с. 7–32].

Уроженец Фландрии, живший с 1797 года в России, Иван Павлович Бларамберг (Jean

Moret de Blaramberg, 1772–1831) вначале был прокурором коммерческого суда в Одессе,

затем начальником одесского таможенного округа, а позже — директором Одесского и Кер_

ченского музеев древностей [Латышев, 1887, с. VIII]. Он не был ни ученым_антиковедом,

ни профессиональным археологом, но любил антику и нумизматику и посвятил им всю

свою жизнь. Ему принадлежала одна из лучших коллекций античных древностей, найден_

ных в Ольвии и на ее некрополе [Зеленецкий, 1850, с. 220].

В своей книге И. П. Бларамберг посвятил всего несколько строк ольвийскому некропо_

лю: «... близ Ольвиополя находят множество ... курганов: от чего некоторое время и назы_

вали сию деревню Сто могил» [Blaramberg, 1822, с. 30, прим. 1]. Наибольшую ценность

для нас в этой книге имеет «План развалин Ольвии», на котором обозначена и территория

некрополя. Небезинтересно, что немецкий ученый Арнет в своей рецензии на книгу Бла_

рамберга И. П. утверждал, что якобы последний открыл Ольвию. На эту ошибку указал в

статье «Начало археологических розысков в Ольвии» профессор Крейцер [Крейцер, 1877,

с. 407–417].

В 1807 г. развалины Ольвии посетил профессор Харьковского университета Иван Сте_

панович Рижский, опубликовавший в 1808 г. в «Технологическом журнале» статью «О го_

родище Ольвии и другие примечания». В ней он сделал вывод, что ольвийский некрополь —

это развалины древнего города [Тункина, 1994, с. 141].

Этот этап в истории исследования Ольвии ознаменовался и первыми ее «раскопками»,

произведенными генерал_лейтенантом Инженерного корпуса Петром Корниловичем Сух_

теленом (van Suchtelen), посетившем Ольвию в августе 1798 года. По приказу Павла I он

совершал инспекционную поездку по осмотру линии крепостей от Херсона до Риги и Реве_

ля. В путевых заметках, написанных на голландском языке, он верно соотнес Урочище Сто

Могил с Ольвией [Тункина, 1994, с. 12].

Долгое время считалось, что П. К. Сухтелен побывал в этих краях в 1801 году [Латышев,

1887, с. 32; Гошкевич, 1904, с. 84; Славин, 1938, с. 5; 1951, с. 20; 1960, с. 47; Форомозов, 1975,

с. 171; Крыжицкий, 1985, с. 19; Леви, 1985, с. 8; Виноградов, 1989, с. 8, прим. 11]. Первым

усомнился в этой дате А. А. Формозов. Его точку зрения поддержала в своей диссертации и

автор [Папанова, 1994, с. 5]. Оба исследователя в подтверждении своих выводов ссылались

на книгу А. Н. Норцова «Архив графов Канкриных_Ламберт_Сухтелен», изданную в Там_

бове в 1910 году. А. Н. Норцов писал, что в марте 1800 года П. К. Сухтелен совершил инс_

пекционную поездку по крепостям от Херсона до Риги [Норцов, 1910, с. 31]. Однако в 1800 г.

это уже была вторая его инспекционая поездка и нет никаких данных о том, посещал ли он

Ольвию в это время.

Первый этап (1774–1807) первого периода исследования Ольвии и ее некрополя имеет

большое историографическое значение. Удалось древний город, о котором писали антич_

ные авторы, привязать к конкретной территории и зафиксировать на картах. Перевод и

публикация работ П. С. Палласа на французский (1801) и английский (1803), а П. И. Су_

марокова на немецкий (1802) и шведский (1805) языки «ознакомили научную обществен_

ность Европы с правильной точки зрения на местоположение Ольвии и найденные там

памятники» [Тункина, 1994, с. 10].

Второй этап (первая половина XIX в.) первого периода в исследовании ольвийского

некрополя связан с первыми раскопками на некрополе, созданием планов городища и не_

крополя, первыми научно_популярными публикациями. В двадцатые годы XIX века выхо_

дят одна за другой работы, посвященные Ольвии и ее памятникам. Так Д. Р. Рошетт и

П. И. Кеппен публикуют надписи ольвийских надгробий [Rochette, 1822; Koeppen, 1823].

Причем в своем издании П. И. Кеппен не только комментирует ольвийские надписи, но и

уточняет их переводы, опубликованные до него Д. Р. Рошеттом [Koeppen, 1823, с. 135–138].

А в 1832 году свет увидел и фундаментальный труд профессора Августа Бека «Введение к

надписям Сарматии». А. Бек опубликовал почти все надписи, найденные на ольвийском

некрополе [Bockh, 1832, p. 5–10], рисунки которых, в том числе и на надгробиях, предста_

вили автору И. П. Бларамберг и И. А. Стемпковский [Новосадский, 1915, с. 163]. Книга

А. Бека была серьезной заявкой на строго научное изложение ольвийского материала. Од_

нако и эта работа, не успев войти в научный оборот, устарела, так как каждый год приносил

новые находки из Ольвии [Латышев, 1887, с. VIII].

Необходимо подчеркнуть, что работы А. К. Мейера, П. С. Палласа, П. И. Сумарокова,

Н. С. Вакселя, И. О. Потоцкого, Г. К. Келлера, И. П. Бларамберга, Д. Р. Рошетта и

П. И. Кеппена не являются, за исключением книги А. Бека, в полном смысле научными

исследованиями. Ценность работ выше названных авторов неоднозначна по охвату источ_

ников и уровню обобщения и интерпретаций. Главная их заслуга в точной фиксации Уро_

чища Ста Могил как некрополя Ольвии, публикации эпиграфического и нумизматическо_

го материалов.

К этому времени относятся и первые раскопки некрополя Ольвии И. П. Бларамбер_

гом, в которых принимал участие А. А. Скальковский и И. А. Стемпковский [Тункина, 2002,

с. 431, 435]. Отметим, что Иван Алексеевич Стемпковский (1788–1832) одним из первых

призывал начать планомерные раскопки курганов на некрополе Ольвии. Об этом он писал

в своей статье «Исследования о местоположении древних греческих поселений на берегах

Понта Евксинского, между Тирасом и Борисфеном, учиненные по случаю найденных в 1823

году остатков древности в Одессе» (1826) [Стемпковский, 1826, с. 373, прим. 81].

Летом 1831 г. в Ольвии впервые побывал и осмотрел раскопанную ранее «гробницу» сек_

ретарь Одесского общества истории и древностей (ООИД) Н. Н. Мурзакевич. В 1833 году

по инициативе Н. Н. Мурзакевича ООИД через графа М. С. Воронцова получило разре_

шение на проведение раскопок от графа А. Г. Кушелева_Безбородко, владельца с. Парути_

но. В августе 1835 года Н. Н. Мурзакевич на деньги, выделенные ООИД, раскопал на не_

крополе Ольвии небольшой курган. Ольвийские курганы он копал в 1841 и 1844–1845 гг.,

но ни отчетов о раскопках, ни чертежей им составлено не было [Тункина, 2002, с. 447].

Для изучения некрополя Ольвии большое значение имеют старые планы Ольвии и ее

окрестностей, снятые в то время, когда многие объекты еще не были уничтожены. Первый

такой план составил инженер_поручик Иван Степанович Бориславский (Бериславский)

для великих князей Николая Павловича и Михаила Павловича, посетивших Ольвию во

время путешествия в Крым [Мурзакевич, 1872, с. 408]. Николай Павлович был на разва_

линах древнего города и «присутствовал при разрытии многих курганов» 11 июня 1816 года,

а Михаил Павлович — осенью 1817 г. [Тункина, 2001, с. 36]. Всего в архиве Российского

государственного военно_исторического архива (бывший ЦГВИА) хранятся три «Плана

развалинам бывшему городу», автором которых является И. С. Бориславский (рис. 1–3).

Причем на третьем плане, кроме фамилии Бориславского, имеется надпись «инженер_ка_

питан фон Мунцель». По всей видимости, И. С. Бориславский сделал один из этих планов

Рис. 1. И. С. Бориславский «План развалинам бывшему городу Ольбио». Не ранее 1809 г. (по И. В. Тункиной).

Рис. 2. И. С. Бориславский «План развалинам бывшему городу Ольбио» 1816 г. (по И. В. Тункиной).

Рис. 3. И. С. Бориславский «План развалинам бывшему городу Ольбио».

Заверен инженер_капитаном Ф. С. фон Мунцелем (по И. В. Тункиной).

в 1816 году. Об этом косвенно свидетельствуют данные его биографии. Так, в звании пору_

чика, 7 июня 1810 года он был откомандирован к инженерной Очаковской команде, а в

ноябре 1816 переведен в Севастопольскую инженерную команду, где 1 декабря 1817 года

получил очередное звание штабс_капитана [Бориславский, 1857, № 486, с. 4, 9–10]. Таким

образом, И. С. Бориславский мог составить план Ольвии и ее некрополя в период между

июнем 1810 и ноябрем 1816 годов, когда он служил в Очакове в звании поручика. В под_

тверждении этого, на плане имеется надпись «снимал с натуры инженер поручик И. Борис_

лавский» [РГВИА, ф. 395, оn. 49, № 486, с. 9–10]. И. Д. Ратнер, автор первой публикации о

плане И. С. Бориславского, о датировке плана написал весьма расплывчато: «после 1809 го_

да» [Ратнер, 1990, с. 77]. По мнению И. В. Тункиной, первый план И. С. Бориславский со_

ставил в 1809 году, а второй с автографом Ф. С. фон Мунцеля — между 1809 — сентябрем

1811 г. [Тункина, 2002, с. 441]. Вероятнее всего, что второй план был снят в 1815–1816 го_

дах накануне приезда великих князей Николая Павловича и Михаила Павловича [Мурза_

кевич, 1872, с. 405]. Во_первых, приезд великих князей послужил основанием для созда_

ния этих планов, а, во_вторых,— оба служили в Очаковской инженерной команде в эти

годы. План рукописный и выполнен в технике отмывки акварелью с применением черной

туши. На нем нанесены 150 курганов, три из которых в черте города и два из них автор

отметил как обложенные камнем [РГВИА, 1816, ф. 418, д. 615].

Следующий по времени выполнения план принадлежит П. И. Кеппену (рис. 4). План

был составлен в 1819 году и, по замыслу Кеппена, должен был войти в его очерк об Ольвии.

Однако из всего материала автор издал в 1821 году только план [1819, № 75–78; 1821; Мур_

закевич, 1872, с. 404–411]. На этот план нанесены 139 курганов, два из них отмечены как

«обложенные тесаным камнем», но на нем неточно указано местонахождения кургана Зев_

са [Diehl, 1937, s. 2405; Денисова, 2001, с. 190].

Планы И. С. Бориславского и П. И. Кеппена схожи как по манере исполнения, так и по

условным обозначениям. Различаются они только по количеству курганов. Еще

А. С. Уваров отмечал, что недостаток плана П. И. Кеппена в том, что на нем пропущены

многие курганы и не обозначены их величины [1851, с. 41, прим. 3]. Сейчас такого рода

замечания делать уже невозможно, так как за два века зрительный облик некрополя потер_

пел значительные изменения.

Новые планы Ольвии с территорией некрополя издаются в 1822–1823 годах (рис. 5–6).

Это план, составленный Loaisel de Treogate для книги И. П. Бларамберга “Choix de medailles

antiques d’Olbiopolis ou Olbia” (1822) и план, приложенный к романтическим запискам

И. М. Муравьева_Апостола «Путешествие по Тавриде в 1820 г.» [1823, с. 30–31]. План для

И. М. Муравьева_Апостола выполнили по его просьбе военные топографы. Автор об этом

факте писал с особым удовольствием: «О планах ... я могу говорить с полным уверением в

их топографической точности, а особливо о первом, Стомогильном урочище, коим я обя_

зан дружбе почтенного адмирала Грейга, посылавшего снимать оный нарочно для меня»

[Муравьев_Апостол, 1823, с. Х].

Сравнительно с планами И. С. Бориславского и П. И. Кеппена, план И. М. Муравьева_

Апостола более «живописен», то есть рельеф местности обозначен с большей условностью

и допусками, однако его исполнителям нельзя отказать в добросовестности. К сожалению,

экспликация в правом верхнем углу этого плана закрывает значительную часть ольвийско_

го некрополя. На плане, составленном для И. П. Бларамберга, доля условности еще более

велика. Все планы различаются деталями: на каждом из них не совпадает число и располо_

жение курганов, рельеф местности на городище, а также указания, какие именно курганы

обложены камнем. У П. И. Кеппена это Зевсов курган и курган, расположенный к западу

от современного раскопа «И». У И. М. Муравьева_Апостола — курган на раскопе «И» и

курган Зевса, а у И. П. Бларамберга — Зевсов курган и курган Евресивия и Ареты.

Рис. 4. План Ольвии П. И. Кеппена (по А. Н. Карасеву).

Рис. 5. План Ольвии И. П. Бларамберга (по А. Н. Карасеву).

Рис. 6. План Ольвии И. М. Муравьева_Апостола (по А. Н. Карасеву).

План П. И. Кеппена долгое время считался первым из всех известных [Мурзакевич, 1872,

с. 404–405; Латышев, 1887, с. 33, прим. 19; Кеппен, 1912, с. 39–42; Славин, 1960, с. 47]. Со_

мнение в его приоритете впервые высказал в середине ХХ века А. Н. Карасев [Карасев, 1956,

с. 15]. Позиция А. Н. Карасева основывалась на дословном восприятии фразы

П. И. Кеппена, из которой следовало, что опубликованный им план он получил от

И. П. Бларамберга, а затем его дополнил. А. Н. Карасев также высказал предположение о

существовании единой первоосновы для планов П. И. Кеппена, И. П. Бларамберга и

И. М. Муравьева_Апостола [Карасев, 1956, с. 15, 17]. Его выводы поддержали Е. И. Леви и

С. Д. Крыжицкий [Леви, 1985, с. 8; Крыжицкий, 1985, с. 10, 18]. Данная точка зрения на_

шла подтверждение в 1990 году в сообщении херсонского краеведа И. Д. Ратнера о находке

плана И. С. Бориславского. И. Д. Ратнер предположил, что именно этот план послужил

первоосновой для всех последующих ольвийских планов [1990, с. 77].

Результат сопоставления автором этих планов подтверждает выводы А. Н. Карасева,

С. Д. Крыжицкого и И. Д. Ратнера. Дополнительным аргументом служит изображение сель_

ского кладбища. На рассматриваемых планах оно расположено с ориентацией диагональ_

ной оси на север_юг, а на планах более позднего времени (Уварова, Прудиуса и др.) диаго_

нальная ось кладбища соответствует его действительному положению, то есть северо_за_

пад_юг_восток. Вместе с тем, различие планов заставляет продолжить мысль

А. Н. Карасева. План, экземпляр которого хранился у И. П. Бларамберга, был использо_

ван в качестве топоосновы, но все три плана являются самостоятельными оригинальными

работами. Подтверждается данная версия следующими документами, хранящимися в от_

деле картографии Национальной библиотеки Украины им. В. И. Вернадского (НБУВ): ру_

кописный черновик «Плана Ольвийской крепости с окрестностями, снятый 26 октября

1891 года астролябиею» (рис. 7), оригинал «Плана города Ольвии с окрестностями» с над_

писью в нижней части «Снят с натуры П. Кеппеном в 1819 году инструментами, получен_

ными из Николаевского депо карт. Гравирован на иждивении графа Кушелева_Безбородь_

ко. Гравировал Баженов» [ОК НБУВ, № 6348, 7578]. В отделе картографии НБУВ хра_

нится и «План разоренного города Ольбіо» [ОК НБУВ, № 7563, 17290]. На этом плане

карандашом исправлен рельеф местности на городище, зачеркнуты четыре кургана на не_

крополе и уточнено местоположение остальных (рис. 8). На плане имеется надпись: «Ко_

пия плана, хранящегося у Г_на Ст[атского] Сов[оетника] Ивана Павловича Бларамберга.

Одесса 9 ноября 1819 года» [ОК НБУВ, № 172901]. По всей видимости, П. И. Кеппен при

встрече с И. П. Бларамбергом снимает себе копию с имеющегося у него плана и дарит ему

копию своего [Бертье_Делагард, 1888, с. 38, № 35, 53, 54]. В свою очередь И. П. Бларам_

берг получает в 1820 году от И. Н. Муравьева_Апостола копию плана, сделанного для него

[1822, с. 30]. Очевидно, что хранившийся у И. П. Бларамберга план,— это копия плана

И. С. Бориславского. При сопоставлении планов И. С. Бориславского и плана_копии, сде_

ланного П. И. Кепеном, видно совпадение буквенного обозначения объектов и легенды. Раз_

личие планов небольшое — только в названии. У И. С. Бориславского мы читаем «План

развалин бывшему городу Ольбia», а на копии — «План разоренного города Ольбia». Все

названия на плане_копии исправлены карандашом так, как они затем обозначены на плане

П. И. Кеппена. На копии, кроме того, как и на плане И. С. Бориславского, обозначены клад_

бище, курганы, 5 мельниц. Таким образом, в НБУВ хранится копия плана И. С. Борис_

лавского. Именно та копия с его плана, которая хранилась у И. П. Бларамберга и исполь_

зовалась в качестве топоосновы для последующих планов [Папанова, 1994, с. 99–100; 2005,

с. 263]. Несмотря на неточности и явное несовершенство, все четыре плана несут ценную

для современного исследователя информацию и, дополняя друг друга, дают общее пред_

ставление о топографии ольвийского некрополя в конкретное время.

Рис. 7. «Планъ разореннаго города Ольбіо» П. И. Кеппена.

Рис. 8. Копия «Планъ разореннаго города Ольбіо», сделанная П. И. Кеппеном (публ. впервые).

В 30–40 годах XIX века материалов, представляющих какую_либо значимость с точки

зрения историографии некрополя, не издавалось.

Вторая половина XIX в.— это третий этап первого периода в исследовании ольвийского

некрополя, связанный с созданием новых топографических карт и началом относительно

планомерных раскопок на нем. Этот этап в историографии ольвийского некрополя связан,

прежде всего, с именем графа Алексея Сергеевича Уварова (1825–1884), сына министра

народного просвещения России и президента Петербургской Академии наук С. С. Уваро_

ва.

В 1847 году император Николай I разрешил производить раскопки древних памятников

на побережье Черного моря Петербугскому Археолого_нумизматическому обществу (поз_

же Императорское русское археологическое общество — РАО) в Санкт_Петербурге, одним

из основателей которого был и А. С. Уваров. Он предложил свои услуги обществу взяв все

расходы по экспедиции в Ольвию на себя. Вместе с ним поехал еще одни член РАО — Петр_

Юстин Сабатье (1792–1872), который во время раскопок в Ольвии сделал зарисовки мно_

гих объектов [Веселовский, 1900, с. 208–209].

«Исследования о древностях южной России и берегов Черного моря» (1851) А. С. Ува_

рова — это первый и пока единственный источник, свидетельствующий о разнообразии ар_

хитектуры ольвийских каменных склепов. Он первым обратил внимание на присутствие в

похоронном обряде ольвиополитов биритуализма — трупосожжения и трупоположения.

А. С. Уваров дважды производил раскопки некрополя Ольвии в 1848 и 1853 годах. Нам не

совсем понятно, на каком основании А. А. Формозов утверждал, что А. С. Уваров в 1848 году

в Ольвии не копал [1993, с. 231]. Точку зрения А. А. Формозова разделяет и

И. Б. Тункина [2002, с. 449]. По нашим данным, А. С. Уваров в первый приезд раскопал

девять курганов в районе Широкой балки, а во второй — шесть, но все курганы оказались

разграбленными [Уваров, 1853, табл. VIIIA; Уварова, 1910, с. 13]. Раскопки А. С. Уварова —

это первые раскопки в Ольвии, имевшие своей целью выяснения исторической картины, а

не добывание коллекционных предметов.

Помимо раскопок, молодой археолог поставил перед собой задачу сделать топографи_

ческую съемку всех курганов ольвийского некрополя c указанием их величины и сохран_

ности. По этому поводу он писал «При разрытии курганов необходимо отмечать, что откро_

ется в каждом из них. Когда же могила будет разрыта, то поддерживать ее в том состоянии

можно почти без всяких издержек: для этого стоит только прикрывать вход в нее в зимнее

и осеннее время» [Уваров, 1851, с. 41–42].

Итоги своих раскопок А. С. Уваров опубликовал в 1853 году, издав атлас находок, в кото_

рой вошли два плана — «План города Ольвии» (VIII В) и «План акрополя и народной пло_

щади» (VIII A) (рис. 9). Первый план — это визуальная съемка, а второй — инстументаль_

ная. Прежде чем опубликовать второй план, А. С. Уваров скоректировал его с помощью

инструментальной съемки местности ольвийского городища, проведенной военными то_

пографами [Леонтьев, 1851, прим. на с. 29]. Оба плана, с современной точки зрения, весьма

несовершенны. На первом и втором планах не совпадает количество и расположение кур_

ганов, количество раскопов, направление траншей на раскопанных курганах. Если рельеф

на «Плане города Ольвии» можно условно считать приближенным к действительности, то

на «Плане акрополя ...» он очень отдаленно его напоминает. И все же, информативная на_

грузка этих планов дала исследователям широкие возможности для их анализа. Так пер_

вый углубленный анализ этих планов сделал А. Н. Карасев в статье «Планы Ольвии XIX века

как источники для исторической топографии города» (1956).

Планы А. С. Уварова являются первым свидетельством о разнохарактерности ольвийс_

ких курганов по объему насыпей и демонстрируют метод их раскопок в середине XIX в. с

помощью траншей. Обилие курганов на планах говорит о том, что А. С. Уваров стремился

Рис. 9. Второй план Ольвии А. С. Уварова (VIII A).

не только дополнить план П. И. Кеппена, но и показать все существующие на то время

насыпи на некрополе.

В 1861 году в Российской империи проводится аграрная реформа, отменяется крепост_

ная зависимость крестьян и они становятся собственниками земли. Решение земельного

вопроса включает процесс размежевания помещичьих и крестьянских земель. Поэтому и

возникает необходимость в землемерных планах. Такой план, включивший и земли, на ко_

торых находились руины Ольвии, составляет в 1861 г. экономический землемер К. Приди_

ус (рис. 10) [НА ИИМК, № 5504, д. 721]. Ценность этого плана заключается в том, что на

нем отмечены курганы с каменными склепами. Этот план профессионально проанализи_

ровал и подчеркнул его значение в своец работе А. Н. Карасев [1956, с. 27–29]. К выводам

А. Н. Карасева можно добавить следующее. Так называемые «промоины» плана А. С. Ува_

рова, воспринятые А. Н. Карасевым как следы древних дорог, существовали на ольвийс_

ком некрополе и в середине XIX века. Они отчетливо видны на плане К. Прудиуса. На_

правление этих дорог полностью совпадает с направлением «промоин» (дорог) на плане

А. С. Уварова. Интересно, что эти дороги продолжают использоваться и в настоящее вре_

мя. В 1995 году автором были раскопаны ниже уровня современной 4_й Южной дороги

(район Широкой балки) остатки древней грунтовой дороги шириной около 4,5 м, идущей

в меридиальном направлении. Вполне вероятно, что эта дорога возникла одновременно с

первыми захоронениями на этом участке некрополя, то есть в конце V в. до н. э. [Папанова,

1995/1в, с. 26].

В научном архиве Института истории материальной культуры Российской Академии наук

(НА ИИМК РАН) хранится безымянный «Топографический план села Парутина и при

нем городища древней Ольвии, лежащие на правом берегу Бугского лимана», датирован_

ный 1864 годом [НА ИИМК, № 5496, д. 721]. А. Н. Карасев, принимая во внимание толь_

ко время его исполнения, приписывал его авторство А. П. Чиркову [1956, c. 29]. Анализ

«Топографического плана села Парутина и при нем городища древней Ольвии, лежащие на

правом берегу Бугского лимана» (рис. 11) и работ А. П. Чиркова не позволяет признавать

атрибуцию бесспорной. Действительно, подполковник А.П. Чирков в 1863 г. по просьбе

Одесского общества истории и древностей составляет ряд планов городищ, расположен_

ных вдоль Днепра и Днепро_Бугского лимана. Однако, в приведенном им перечне, план

Ольвии отсутствует [Чирков, 1867, с. 545–550]. Вполне вероятно, что А. П. Чирков наме_

ривался дополнительно составить еще два плана — Ольвии и села Знаменки. Их располо_

жение заинтересовало его и он собирался описывать «оба городища особо». Сведений же о

том, что это намерение было осуществлено, нет. Нет его и в каталоге А. Л. Бертье_Делагар_

да, подписанного А. П. Чирковым.

Сопоставление же «Топографический план села Парутина и при нем городища древней

Ольвии, лежащие на правом берегу Бугского лимана» (1864) с планами А. Чиркова, опуб_

ликованными в «Записках» ООИД, позволило выявить ряд особенностей. Прежде всего,

эти планы выполнены в разной манере [1863, табл. IV–V]. Автор плана 1864 г. работал по

«старым» картографическим правилам, принятыми в первой половине XIX века. Так при

изображении рельефа местности обозначались ее выступающие части, а для низин отводи_

лось оставшееся пространство. Кроме того, в это время не использовали и четкую контур_

ную линию. В такой манере созданы планы П. И. Кеппена, И. П. Бларамберга и И. М. Му_

равьева_Апостола. Планы же А. Чиркова отличаются тем, что они были нанесены на скопи_

рованную топооснову. Причем, графическое исполнение топоосновы соответствует манере

исполнения военных карт второй половины XIX века. Новые правила предполагали ис_

пользование контурной линии, которой очерчивалися низины или возвышенности. При

этом линия служила основанием для исходящих от нее коротких штрихов, означающих

подъем местности. Штрихи наносилися более плотно и зачастую в несколько рядов. Необ_

ходимо отметить, что копировка на планах А. Чиркова сделана весьма небрежно — линии

рваные, пересекающиеся. Почерк же автора «Топографический план села Парутина и при

нем городища древней Ольвии, лежащие на правом берегу Бугского лимана» (1864) иной.

Ему свойственна аккуратность и, в известной мере, педантичность. Не совпадает, напри_

мер, на «Карте устьев рек Буга и Днепра» А. Чиркова и на «Топографический план села

Парутина и при нем городища древней Ольвии...» и система обозначений, отражение рель_

ефа и расположение курганов на ольвийском некрополе. Поэтому нельзя согласится с вы_

водом А. Н. Карасева о том, что данный план составлен А. П. Чирковым. Имя автора «То_

Рис. 10. План Ольвии К. Прудиуса (по А. Н. Карасеву).

пографического плана села Парутина и при нем городища древней Ольвии, лежащие на

правом берегу Бугского лимана» (1864) еще предстоит выяснить.

План Ольвии А. П. Чиркова, входящий в «Карту устьев рек Буга и Днепра», более по_

хож на предварительный рисунок, нежели на точный план. По всей видимости, на топоос_

нове, которой А. Чирков пользовался, рельеф участка выглядел сглаженным. Поэтому он

резкими линиями выделил основные массивы, но его изображение мало соответствовало

действительному положению возвышенностей и впадин. Довольно большое число курга_

нов (84 кургана) распределено в условном порядке.

В 80_е годы XIX века создаются и новые карты Черноморского побережья. Определен_

ный интерес представляет «Карта западной части Днепровского лимана» (1871–1878), хра_

Рис. 11. План Ольвии, приписываемый А. Чиркову (по А. Н. Карасеву).

нящаяся в Центральном архиве Военно_Морского Флота России в Санкт_Петербурге

(рис. 12) [ЦАВМФ, ф. 1331, оп. 9, д. 490]. На ней имеется надпись «Под руководством ка_

питана 2 ранга Михайлова составлял корпуса военных топографов титулярный советник

Федоров, корректировал корпуса флотских штурманов поручик Кожевников». Все они

работали в составе Черноморской гидрографической экспедицией. Карта была издана в

1884 г. гидрографическим департаментом Морского министерства. На эту карту нанесен и

ольвийский некрополь. Однако достаточно мелкий масштаб (600 сажень в дюйме, то есть

504 м в 1 см) обусловил малую расчлененность городища и некрополя. Несмотря на это,

сведения о количестве курганов и их расположении на некрополе Ольвии дает интересную

информацию. Из ста девяноста холмов, нанесенных на карте, шестнадцать обозначенны в

южной части города, а в северной части — только две дороги. Холмы нанесены с учетом

различия занимаемой ими площади, то есть обозначены только наиболее крупные. Основ_

ное количество курганов сосредоточено на юге и севере некрополя, вдоль Широкой балки,

а в центре некрополя курганные группы отсутствуют. На карте впервые зафиксированы

Парутинская башня и сигнальная станция, а также отходящая от станции телеграфная ли_

ния, долгое время служившая «точкой отсчета» для фиксации места раскопок.

Вероятно, что в составе Черноморской гидрографической экспедиции работал и капитан

Бьерн, составивший «Глазомерную съемку правого берега Бугского и Днепровского лима_

нов» [РГВИА, 1858, ф. 846, оп. 16, № 23680]. На нее он нанес 213 курганов в районе некро_

поля Ольвии. Кроме того, он впервые обозначил девять курганов на юго_восточном мысе

Северной балки и такое же количество на северо_восточном мысе Буга в районе Широкой

балки. Причем, в этом районе группа курганов была выделена особо.

Таким образом, в работе по составлению планов и карт, на которых обозначен некрополь

Ольвии, можно выделить следующие этапы: первый этап — третья треть XVIII в., второй —

первая четверть — середина XIX в., третий — 70_е годы XIX в. Первый этап — это составле_

ние карт новых владений Российской империи с фиксацией Урочища Ста могил и наиболее

крупных курганов. Наибольший интерес представляет атлас карт, составленных инженер_

майором Ф. П. Деволаном, на картах которого нанесены курганы и курганные группы на

некрополе и городище. Второй этап — составление первых планов Ольвии — городища и

территории некрополя. Это планы И. С. Бориславского, П. И. Кеппена, И. М. Муравье_

ва_Апостола, И. П. Бларамберга. Они отличаются количеством курганов, планировкой от_

дельных курганных групп, расположенных в урочище Ста могил, имеют отклонения в де_

талях топографии Ольвийского городища и др. Планы И. С. Бориславского не публикова_

лися. Они хранилися в архивах военно_морского ведомства. Поэтому все исследователи

Ольвии до 20_х годов ХХ века пользовались или брали за основу план П. И. Кеппена [Фар_

маковский, 1906 б, с. 340; Minns, 1947, р. III; Diehl, 1929, s. 297–298, fig. I]. План А. С. Ува_

рова, несмотря на большую информативность, более схематичный с недостаточно точной

топографией. Этим он уступал планам П. И. Кеппена, И. М. Муравьева_Апостола и

И. П. Бларамберга [Крыжицкий, 1985, с. 42].

Третий этап — характеризуется выполнением новой топоосновы для карт и фиксацией,

сохранившихся на них курганов ольвийского некрополя.

Необходимо отметить, что на всех картах и планах ольвийский некрополь не был выде_

лен из территориии городища. Даже на самых подробных планах Ольвии и ее окрестностей

не нанесена его северная часть, которую в конце XVIII века заняли под селение. Несмотря

на это, известные нам карты и планы сохранили неоценимую информацию о курганном

некрополе Ольвии XVIII–XIX вв. Основной целью раскопок, которые проводились в этот

период, было желание владельцев имения, крестьян и пришлых людей раздобыть вещи

для пополняли личных коллекций или для продажи. Такую цель преследовали и раскопки

ольвийских курганов в 1832, 1841, 1842, 1844 годах, которые проводились как владельцами

Рис. 12. Фрагмент карты западной части Днепровского лимана (публ. впервые).

Ольвии так и парутинскими крестьянами на своих наделах [Мурзакевич, 1844, с. 623–624;

Уваров, с. 43]. Так например, в 1862 г. барон Берг, управляющий графа А. Г. Кушелева_Без_

бородко, раскопал курган в урочище Ста могил, в котором была найдена мраморная плита

с надписью. Статуи и монеты, найденные в курганах, отправлялись владельцам имения, а

крестьяне свои находки продавали [Брун, 1879, ч. I, с. 147–152]. На своих заседаниях, а

также при издании памятников культуры из Ольвии, члены ООИД неоднократно упоми_

нали о раскопанных могилах и о судьбе материалов из них. Поэтому в 1846 г. ООИД пред_

приняло раскопки курганов, но «по безуспешности предприятия прекратило» их [Лето_

пись.., 1850, с. 794; Юргевич, 1886, с. 56].

Пожелания же графа А. С. Уварова Императорская археологическая комиссия (1859–

1917), сосредоточившая в это время свое внимание на изучении античных памятников Кры_

ма, осуществила только через двадцать лет. В 1873 году Императорская археологическая

комиссия, наконец, приняла решение о проведении раскопок в Ольвии, поручив их Е. И. За_

белину и В. Г. Тизенгаузену.

В мае этого же года в Ольвию приехал Иван Егорович Забелин (1820–1908) российский

историк и археолог, известный по раскопкам скифских курганов Цимбалка, Чертомлык,

Гермесов курган и др. [Анучин, 1900, с. 42–70]. Он копал на ольвийском городище в раз_

ных местах. Интересно, что во время работ на территории нижнего города им было откры_

то детское погребение [Забелин, 1873, с. 81; Забелин, Тизенгаузен, 1876, с. XVIII]. К сожа_

лению, ему не удалось раскопать Зевсов курган из_за отсутствия средств.

Летом 1873 года, после отъезда Е. И. Забелина, раскопки некрополя Ольвии произво_

дил Владимир Густавович Тизенгаузен (1825–1902) — нумизмат, товарищ председателя

Императорской Археологической комиссии [Строганов, 1873, с. 3; Забелин, Тизенгаузен,

1876, с. XXVII]. В. Г. Тизенгаузен раскапывал «холмообразные насыпи», окружающие го_

родище — небольшие курганы и «сплошные насыпи» к западу от Ольвии. Он раскопал не_

сколько каменных склепов с двухскатным перекрытием, грунтовые, подбойные и «жже_

ные» могилы, которые, по всей видимости, являлись остатками погребальных костров или

тризн [Забелин, Тизенгаузен, 1876, с. XXVIII]. Результаты своих раскопок Е. И. Забелин и

В. Г. Тизенгаузен опубликовали в отчете Императорской Археологической комиссии (ОАК)

за 1876 год.

Отчет В. Г. Тизенгаузена имел трагические последствия для дальнейшего научного ис_

следования памятника, так как по результатам своих работ он внес предложение в Импера_

торскую Археологическую комиссию «об уменьшении раскопок в Ольвии» [1873, с. 25].

Вывод вполне характерный для того времени, когда результаты раскопок определялись,

прежде всего, количеством и ценностью отдельных предметов. Следствием этого предло_

жения явилось прекращение научных раскопок на городище и некрополе Ольвии на трид_

цать лет.

Значение раскопок Е. И. Забелина и В. Г. Тизенгаузена заключается в том, что они наме_

тили местоположение отдельных участков ольвийского некрополя и раскопали погребаль_

ные сооружения разных типов [Фармаковский, 1906 в, с. 21].

В 1886 году по поручению Императорской археологической комиссии на ольвийском

некрополе, за свой счет проводил раскопки кишиневский помещик и собиратель древнос_

тей, член Императорского Русского археологического общества (СПб) И. К. Суручан [1891,

с. IX–XIV], который раскопал десять курганов в разных местах некрополя и открыл под

ними девять склепов, в большей части каменных. В своих отчетах И. К. Суручан не описы_

вал склепы и технику кладки, а давал только их размеры. Он зафиксировал следы деревян_

ного саркофага, остатки деревянных гробов, погребальную урну, следы красной краски на

человеческих костях, присутствие морской травы на дне склепа.

Несмотря на то, что И. К. Суручан предполагал раскопать еще неколько курганов с не_

разграбленными склепами, владельцы имения дважды запрещали продолжение раскопок

на территории некрополя. Возможно, своими раскопками он как_то задевал интересы гра_

фини Мусиной_Пушкиной, которой до 1902 года принадлежали эти земли. Поэтому не_

крополь копали только сами хозяева да удачливые кладоискатели. Кем_то из них и был

открыт в 1891 году каменный склеп с золотыми вещами и богатым инвентарем. Исследова_

ние этого склепа и описание вещей из него содержатся в публикациях Э. Р. фон Штерна и

А. В. Орешникова [1892, с. I сл.; 1906, с. I сл.]

В 1894 г. на общественных землях (у сельского кладбища в северной части некрополя)

раскопки производил Владимир Николаевич Ястребов (1855–1898) — этнограф, археолог,

член Императорского Русского археологического общества, преподаватель Елисаветград_

ского училища [Белин_де_Балю, 1930, с. 173–174; ИМАО, 1915, с. 425]. На раскопках

В. Н. Ястребова присутствовал и П. А. Маррогордато, любитель древностей из Одессы, вла_

делец одного из частных музеев в России [Фармаковский, 1906 б, с. 340; Штерн, 1911, с. 10].

Раскопки осуществлялись по приказу подполковника Н. И. Баравиковского солдатами мин_

ной роты, квартирующей в Очакове. Он же бесплатно предоставил и необходимый инвен_

тарь для экспедиции [Ястребов,1894/32, л. 55; Бобринский, 1894/32, л. 56]. Работы зачас_

тую велись по следам раскопок местного населения. Поэтому многие захоронения оказа_

лись ограбленными. В результате раскопок В. Н. Ястребов обнаружил могилы с подбоем,

одну с двумя подбоями, семь «катакомб» (склепов), в том числе и «каменную катакомбу».

В. Н. Ястребов отметил в своем отчете следы дерева в катакомбе № 10 и извести на дне

гробницы № 4, жертвенник в засыпи могилы № 7. Им также были исследованны продол_

говатые насыпи на север от Ольвии, раскопаны два небольших кургана по дороге на д. Са_

ры_Камыш, частично раскопанных крестьянами, которые брали из насыпи глину для сво_

их нужд [Ястребов, 1896, с. 11–12, 98–103]. Подобно предшественникам, В. Н. Ястребов не

сделал в своем отчете никакого научного анализа материала и результатов раскопок в це_

лом.

К 1896 г. относятся первые раскопки некрополя Ольвии Б. В. Фармаковским. Посколь_

ку его вклад в изучение Ольвии представляет собой новый этап в исследованиях городища

и некрополя, его раскопки будут рассмотрены ниже .

В начале 1900 года председатель Императорской археологической комиссии граф

А. А. Бобринский поручил члену комиссии К. Е. Думбергу ознакомиться в течение лета с

местоположением ольвийского некрополя и представить свои соображения о целесообраз_

ности раскопок в 1901 году. В связи с болезнью К. Е. Думберг от работ отказался [Думберг,

1891/37, л. 23 б, 241–242; Бобринский,1899/105, л. 25; 1899/99, л. 9]. Поэтому в 1900 году

Императорская археологическая комиссия поручает производство раскопок на некрополе

Ольвии профессору Киевского университета Св. Владимира Юлиану Андреевичу Кула_

ковскому (1855–1919), специалисту по истории России и Византии, греческих и византий_

ских колоний на юге России [Кулаковский, 1899/99 а, л. 8; 1902, с. 3–12, рис. 1]. Он прово_

дил раскопки на крестьянских наделах (рис. 13), открыл двадцать два земляных склепа и

семдесят восемь ямных и подбойных могил, в основном ограбленных. Не описывая конст_

рукцию склепов, Ю. А. Кулаковский все_таки отметил, что она идентична для всех земля_

ных склепов — вход в камеры расположен с востока и заложен камнем. Описывая погре_

бальный инвентарь, он отмечал, что в ногах погребенных (в различных типах могил) часто

находится амфора, а в головах — килики, фимиатерии. Наиболее существенной его «наход_

кой» оказался целый деревянный саркофаг, купленный у парутинских крестьян и переве_

зенный на хранение в музей Одесского общества истории и древностей [Кулаковский, 1902,

с. 101–103, 150]. Раскопки Ю. А. Кулаковского завершают первый период исследования

ольвийского некрополя.

На протяжении XIX в. на ольвийском некрополе проводились раскопки, цель которых

заключалась в добывании ценных вещей

для продажи и пополнения коллекций.

Только во второй половине XIX в. пред_

принимаются работы с научными задача_

ми. Необходимо отдать должное А. С. Ува_

рову, который в отличие от современников

понимал важность планомерных раскопок,

целью которых является научное изучение

памятника.

Отчеты о раскопках Е. И. Забелина,

В. Г. Тизенгаузена, И. К. Суручана,

В. Н. Ястребова и Ю. А. Кулаковского,

опубликованные в «Отчетах» Император_

ской Археологической комиссии, свиде_

тельствуют о том, что уже в ту пору ими

были открыты основные типы захоронений

ольвийского некрополя. Однако задача их

изучения перед исследователями не стояла,

так как целью раскопок, по_прежнему было

отыскание музейного материала.

Результатами раскопок любителей и

профессиональных археологов в течении

XIX века стало накопление археологичес_

кого материала. Однако результаты проде_

ланной работы были описаны ими недоста_

точно полно, хронологически не локализо_

ваны, топографическая привязка ольвий_

ского некрополя не произведена, план рас_

копок приложен только к отчету Ю. А. Ку_

лаковского. Его отчет единственный, в ко_

тором есть попытка классификации погре_

бальных сооружений по типам. Значение

раскопок Ю. И. Кулаковского заключает_

ся в том, что они «давали новые указания

насчет протяжения и размеров некрополя древней Ольвии» [Фармаковский, 1903 б, с. 2].

Особо необходимо отметить появление первых карт, на которых нанесено городище и

некрополь, а также первых планов гордища и некрополя Ольвии. Более исследованным и

опубликованным в разных изданиях оказался эпиграфический и керамический материал,

в том числе и из некрополя. Так в 1885 году вышел первый том “Inscriptiones antiquae orae

septentrional is Ponti Euxini Graecae et Latinae” В. В. Латышева, в котором были собраны и

переведены все известные к тому времени надписи Ольвии. Несколько позже вышла его

работа «Исследования об истории и государственном строе города Ольвии», основанная на

эпиграфических данных. Профессор Новороссийского университета Эрнст Романович

фон Штерн, уделявший много внимания изучению эпиграфического наследия Ольвии,

публиковавший керамические находки, отметил в одной из статей значение керамики как

важного источника для построения исторической концепции торговых связей античного

мира [1900, с. 1–2].

Этот период изучения Ольвии ознаменовался точной локализацией местоположения

городища и некрополя на картах; публикацией археологического материалов, среди кото_

Рис. 13. План раскопов

Ю. А. Кулаковского в 1900 г.

рых были материалы из некрополя; началом планомерных раскопок на городище и некро_

поле. Но истинное открытие древнего города еще было впереди и Ольвия ждала своего

исследователя.

Содержание