4. Почитание дендрототемов и связанные с ними запреты

Хорошо известно, что для древних славян деревья были не просто строительным материалом. Из дерева, согласно некоторым легендам, были сотворены самые первые люди. В Скандинавии боги Один и его братья Вили и Ве создают людей также из деревьев: мужчину из ясеня, женщину из ольхи.

Срубить дерево - все равно, что убить человека. Но ведь и избу строить надо! Как поступить? Существовал запрет на использование в строительстве деревьев, посаженных человеком. В первую очередь садовых деревьев, при том, находящихся внутри ограды усадьбы. Ученые считают, что дело тут в мифологическом осмыслении таких противоположностей, как «свой» - «чужой», «природный» - «культурный», «дикий» - «домашний». Дерево, взятое в лесу и используемое для строительства человеческого жилья, непременно должно было перетерпеть «смену качества», из «чужою» сделаться «своим». С садовым деревом такого превращения заведомого не могло произойти, а, кроме того, садовые яблоки и вишни были для наших языческих предков едва ли не членами семьи.

В разных областях существовали и запреты на рубку некоторых пород. В первую очередь это, конечно, относилось к «проклятым» деревьям, таким как осина и ель. Считалось, что эти породы энергетически неблагоприятны для человека, «выкачивают» из него жизненную энергию, и это свойство сохраняют даже предметы, сделанные из их древесины. Так что, нежелание наших предков жить в еловом или осиновом доме было опять-таки не лишено оснований.

Особая и очень опасная разновидность запретных деревьев - «буйные». Такое дерево как будто стремится отомстить человеку за свою гибель. «Буйные» деревья, согласно поверьям, чаще всего вырастали на заброшенных лесных дорогах, в особенности - на перекрестках таких дорог.

С представлениями о смерти, загробном мире связан запрет, налагавшийся на деревья, упавшие при рубке макушками в северную сторону, «на полночь». Эту сторону света наши предки ассоциировали с вечным мраком, зимой, безжизненным холодом - словом, потусторонним миром.

В отличии от большинства современных людей, древние славяне твердо знали: когда дерево рубят, оно «плачет» от боли. Кстати, научные исследования подтверждают языческие представления. Стало быть, рассуждали наши предки, следует объяснить дереву, что ты не выродок, скуки ради замахнувшийся топором. Надо снять перед ним шапку, поклониться земным поклоном и рассказать о нужде, заставившей покушаться на его зеленую жизнь. А еще, положить рядом с деревом угощение (например, кусочек хлеба с маслом), чтобы древесная душа выбежала из ствола полакомиться и не испытала лишних страданий.

В лесу выделялись особые, «почитаемые» деревья, обычно непомерной высоты или толщины, овеянные местными легендами. Подобное дерево считали хранителем и помощником человеческого селения, оно «не подпускало» к нему врагов - проходя мимо, те неминуемо должны были ослепнуть или, по крайней мере, сбиться с дороги.

Исследователи регулярно отмечают стойкую веру в целительную и оберегательную силу деревьев, что наглядно проступает хотя бы в народном обычае стучать по любому деревянному предмету, дабы предотвратить беду. В памяти поколений сохраняются образы тотемов – растений. Во многих районах Сибири и Севера, в целом России и странах мира деревьям и кустам по-прежнему приносят плоды, а ветки украшают лентами. Сохранился обычай считать дуплистые деревья наделенными целительной силой. Воспользоваться ею, значит прислониться к стволу, залезть в дупло, пролезть через него, если оно сквозное.

Русские песни из века в век продолжают традицию почитания дендрототемов («Калинка-малинка», «Дубинушка», «Во поле березонька стояла» и др.).

Берёза в русской культурной традиции издавна является сакральным тотемным деревом. Красота этого дерева радует глаз, врачует душу. Обладая целебными свойствами, березовый сок очищает кровь; используемый в бане веник служит средством ритуального очищения. Семантика березы - белый цвет.

Использование березовых веток в качестве заменителей самой березы широко распространено в русской обрядности, например, Троицкой. У крестьян существовал обычай запасаться вениками на весь год: делали это обычно на Троицу или на Ивана Купала. На время этих праздников снимался соблюдавшийся в течение года запрет рубить деревья и ломать ветки.

Береза символизирует девичество, поэтому в лирической поэзии береза аллегорически изображает девушку. На «зеленые святки» в России девушки производили обряд «заламывания березы». На дереве скручивали ветви, заплетали их в косички, обвешивали бусами и платками. Считалось, что этот ритуал помогает девушкам выйти замуж. Гадали и по брошенным в реку березовым веткам.

Часто береза использовалась в качестве символа России.

В представлении народов Севера она выступает шаманским деревом, соединяющим землю и небо; зарубки от мечения шаманом на ней символизируют лестницу.

У древних славян береза связывалась с душами умерших, отсюда амбивалентное отношение к ней: почитание в качестве символов предков и характеристика как нечистого дерева. В ветвях березы обитают русалки, а на березовых метлах совершают свои облеты ведьмы, так они думали. Но вместе с тем, это самый распространенный у славян оберегов. Березовые ветви преграждали нечистой силе путь в жилище человека.

Это дерево символизирует весну и воскресение. Культ березы был характерен для стран севера и востока Европы. Почти во всех народных праздниках, во всех памятных днях сельскохозяйственного года обращает на себя внимание присутствие обычаев, так или иначе связанных со взаимодействием с различными породами деревьев. Во многих странах, особенно Центральной Европы, парни по обычаю ставили в весенние и летние праздники перед домами любимой девушки какое-нибудь деревцо, «майское дерево», клали какую-нибудь зелень.

Заинтересованность общины в увеличении своей численности сказалось косвенно, но очень резко, даже грубо в обычаях публичного осуждения и высмеивания неженатых парней и незамужних девушек. Осмеянию, правда, подвергались не только эти лица, но также и другие, заслужившие общественное неодобрение своим поведением. Наказание бывало иногда шуточное и символическое, но порой весьма чувствительное, даже унизительное. Так, например, у австрийских крестьян был обычай во время масленицы высмеивать девушек (а также холостяков) - заставлять их тащить из леса тяжелое бревно.

Брак и следующее за ним рождение ребенка есть жизненный процесс «производства самого человека», который составляет один из основных разделов (наряду с «производством средств к жизни») общего процесса «производства и воспроизводства непосредственной жизни». К этому универсальному процессу сводятся корни народных обрядов, связанных или нет с использованием какой-либо разновидности дерева. Одним из самых устойчивых запретов, тем не менее, оставался запрет не давать щепок от строящегося дома во избежание несчастья: болезни детей или бездетности.

У скандинавов берёза - атрибут богини земли Нертус. Между тем, кельты одевали на головы умершим погребальные шапки из березовой коры, а у кельтских друидов мотив березы использовался в праздновании солнцестояния. Тюркская богиня снизошла на землю с двумя березами.

Цыганские гадатели обворачивали вокруг березы нательную рубаху, после чего первый услышанный звук истолковывался как предсказание.

С наступлением и победой патриархата появляются новые тотемные предпочтения и соответствующие символы. У древних славян таким священным (и одновременно тотемным) деревом стал дуб, символизирующий в отличии от березы, мужское начало. У западных славян долгое время сохранялся обычай получать благословение на бракосочетание у заветного дуба. Вековой дуб нужно было обойти трижды, после чего брак считался заключенным.

Но кроме благ, даруемых человеку, лес всегда таил немало загадок и смертельных опасностей. Собираясь в лес, всякий раз надо было быть готовым ко встрече с его хозяином – Лешим («лесным»). Внешность Лешего переменчива. Он то представал великаном выше самых высоких деревьев, то съеживался, прячась за низкорослым кустом. В разных местах о лешем рассказывали по-разному. Однако чаще всего он похож все же на человека, но одежда на нем запахнута «наоборот», не так, как обычно носят мужчины (иногда, впрочем, вместо одежды на нем лишь собственный мех). Волосы у Лешего длинные, серо-зеленые, зато на лице - ни ресниц, ни бровей, а глаза как два изумруда, горят в лесных потемках зеленым огнем. Чаще всего Леший ходит не подпоясанным, а если присаживается на пенек, то всегда кладет левую ногу на правую.

Старинные рассказы про Лешего, как правило, странноваты. Оно и понятно: могучая лесная стихия, кормившая древнего человека, в тоже время держала его в постоянном напряжении - как бы не пропасть в дремучей тайге, не угодить в зубы хищнику, не стать жертвой злых духов. В наши дни многое изменилось: все более актуальным становится не «покорять» природу, а жить с нею в ладу. Вот тут и оказывается, что Леший, как и вся живая природа, умеет воздавать добром за добро. А нужно ему лишь одно: чтобы человек, входя в лес, уважал лесные законы. И очень обрадуется леший, если вслух сказать ему спасибо за ягоды и грибы, если оставить где-нибудь на пеньке лакомство, которое в лесу не растет: пирожок, пряник, подсоленный блин...

В славянских предсвадебных песнях часто встречается мотив горящей сосны как брачной метафоры. В польской песне: горит сосна, под нею стоит девушка, искры жгут ей платье, проезжающий мимо молодец приглашает ее сесть к нему на коня и уехать вместе. По другому варианту девушка лежит под горящей липой, Ясь пожалел ее, укрыл платком от искр, финал - формула предпочтения холостого кавалера вдовцу.

В чешской песне горящая под липой девушка просит ее не оплакивать, потому что и без нее девчат много. В сербской песне не сожжение, но казнь девушки у дерева расшифровывается как свадебный символ: мать наказывает Маре не встречаться с холостым Томашем, но дочь не послушала совета, Томаш привозит ее на край поля и указывает на явор: тут ей висеть, здесь вороны будут пить ее очи, а орлы бить крыльями - но тут же утешает девушку, так как не явор ждет ее, а двор Томаша, его хозяйство.

Все эти мотивы тяготеют к более общей теме «древа жизни» и дерева женщины как символа, дарующего жизнь; в дальнейшем развитии появляется образ сплетенных деревьев как знамения любви дерева-женщины - это ее дети: злая сноха обратила невестку в рябину, мимо проезжает ее муж, и Рябинка просит: «Не руби ты отросточки - Это мои косточки, Не руби ты веточки - Это наши с тобой деточки!»

Не случайно русская богиня, покровительница домашнего очага, рукоделия и любви, Параскева Пятница, в легендах обращается в дерево, ища таким образом спасения от любовных домогательств. Почитание священных сосен связано в основном с культом предков и умерших.

Таким образом, в народном мнении сосна, являясь символом мира мертвых, служила границей между тем и этим светом. Неритуальные контакты с нею считались губительными, обрядовое общение - обязательным. Наряду с гуляньем у сосны в Петров день известны сосны - «пронимательницы», с большим отверстием в стволе, сквозь которое весной пролезали «для здоровья». То значение, которое приобрела сосна в контексте представлений о предках и умерших, выдвигало ее на роль брачного символа обрядовых песен, колядных и свадебных. Сосна и даже сосновый бор в функции подателя жизненных благ часто встречаются в славянском обрядовом фольклоре: пан «в сосновом бору Соснойку вторит, богу ся помолит: Дай же ми, боже, три користойки» (пчел, воск и мед). В колядке ребенку сосна - «золото-рясна, тонка, высока» - дерево, в кроне которого раскачивается колыбель, в колыбели - «гордое дитя в кости и грае, красне спевае».

В свадебных песнях сосна называется счастливым деревом: именно под сосной должен встать сват, потому что под ее корнем живут черные соболи в середочку пчелы складывают мед, а на вершине поют райские птицы. «Угодья» (користойки), нужные человеку, находятся как бы внутри сосны: «пушные звери на шубу, пчелы для меда, перепелки на обед величаемому пану», отсюда - мотив заключения в сосну корабля с невестой.

Девушка-невеста в сосне - также одно из ее угодий, как мед, куны или птицы. В некоторых колядках получение благ связано с осуществлением действий, направленных на сосну или ее обитателей, которые недовольны тем, что их тревожат хозяйские собаки, ручьи и ветра.

По преданиям, волшебное дерево произрастает из пепла или костей, погребенных в земле или у дороги. Пепел, развеянный по ветру, символизирует окончательную смерть, так уничтожали колдунов, упырей. Мертвый колдун рассказывает солдату, как с ним сладить: набрать костер осиновых дров в сто возов и сжечь так, чтобы из огня не выполз ни один червяк, пепел нужно разбросать по ветру.

В магической практике: гаданиях, обрядах, связанных с приобретением нужных качеств, например, силы и здоровья, широко использовались «остатки» или «отбросы». Так, сучки не срубали с очепа, на котором висит колыбель, чтобы дети рождались в семье. Осколки, сор, крошки имели значение проводников - здоровья и болезни, жизни или смерти.

По связи с функцией сора особая роль в обрядах и верованиях приписывались венику. В венике перед смертью колдун мог передать свою силу преемнику или спустить с веника свой чародейский дар в воду. Веник мог оказаться «древом жизни»: повитуха, первый раз паря ребенка в бане, садилась на полок, клала ребенка на колени, стучала обрубленным концом веника в полок со словами: «Как эта береза стояла, так и ты будь здрав и невредим». Затем окачивали дитя водой с веника. В таком контексте не пустой отговоркой звучит ответ на детский вопрос «откуда я взялся?» - «от березки откатился». В мифологических рассказах веник, как сор или золото, может быть оборотнем: увидишь прядущую кикимору, брось на нее крест, утром обнаружишь его на венике. Одно из мест обитания кикиморы - угол, куда сметают мусор, внешний облик этого духа малоприятен: кикимора неопрятна, безобразна, стара, нищенски одета. Во многом она похожа на Горе, или Лихо, которое поселяется в домах бедных, несчастных людей.

Образ Горя в сказках и эпических песнях - олицетворение нищеты, оно подпоясано мочальцем, одето в лапти и ветхую одежду, и все же это дух судьбы, и лохмотья его платья - лишь маскарад, этот дух всесилен, в его власти довести человека до могилы и одарить золотом. Когда Горю удается полностью разорить своего хозяина, оно, для того чтобы вновь обречь его на мучения, ведет мужика к камню, под которым клад - «яма полна золотом насыпана».