Тема 3.2. Философия и религия

Здесь мы остановимся на двух моментах соотношения философии и 'религии: на проблеме веры {соотношения веры и знания) и на проблеме смысла жизни. Обе они составляют важнейшую часть любой религии и в то же время имеют глубоко философское значение.

Вера

Вера — это возможность сверхчувственного опыта. Но что представляет собой такой опыт? Например, слушая прекрасное музыкальное произведение, человек, одаренный музыкальным чувством, слышит, кроме самих звуков и их сочетаний, еще что-то другое, что можно назвать музыкальной красотой. Как бы позади звуков н сквозь них мы воспринимаем еще что-то невысказанное, о чем в словах можно сказать только слабым, несовершенным намеком. Звуки воспринимает наше ухо, а то невысказанное, о чем они говорят, воспринимает непосредственно наша душа.

То же мы испытываем, наслаждаясь живой прелестью человеческого лица. Видимая форма, писал С. Франк, потому прекрасна именно, что воспринимается как совершенное выражение некой таинственной, незримой и все же опытно, воочию предстоящей нам реальности. Звуки музыки, слова стихотворения, образы пластических искусств, природы или человеческого лица, добрые поступки пробуждают в нашем сердце что-то иное, говорят нам о чем-то далеком, непосредственно не доступном, смутно различаемом; нашей души достигает весть о чем-то потустороннем, запредельном. Как будто голос, идущий издалека, говорит нашей душе о неком лучшем, высшем мире. Совершенно несущественно, призываем ли мы это голосом совести или голосом, возвещающим нам волю Божью, — это только два разных названия для одного и того же. Важно только одно: мы испытываем в интимной глубине своего сердца живое присутствие и действие силы, о которой мы непосредственно знаем, что она есть сила порядка высшего, что нашей души достигла некая несть издалека, из иной области бытия, чем привычный, будничный мир.

Таким образом, и эстетический, и нравственный опыт связаны с опытом религиозным. Но поскольку человек в большей степени чувственное существо, внимание которого, как правило, приковано к чувственно данному, видимому, осязаемому, то все незримое и неощущасмос склонно ускользать от него. Конечно, для глухих нет красоты в музыке, а для слепых — в живописи, но гораздо больше людей не глухих, но не музыкальных, не слепых, но не воспринимающих красоту зрительных образов, грамотных, по не ощущающих поэзию. То есть для очень большого числа людей сверхчувственный опыт — пустой звук.

Можно наслаждаться красотой и при этом считать, что красота исчерпывается приятными эмоциями. Можно верить в Бога, но сомневаться в возможности встречи с Ним, считать это иллюзией. Ведь Бог — не каменная стена, о которую можно, не заметив ее, разбить голову и в которой поэтому нельзя сомневаться. Он есть реальность незримая, открывающаяся только глубинам духа.

Вера, согласно Франку, «есть воля открывать душу навстречу истине, прислушиваться к тихому, не всегда различимому «голосу Божию», как мы иногда среди оглушающего шума прислушиваемся к доносящейся издалека тихой, сладостной мелодии, — воля пристально вглядываться в ту незримую и в этом смысле темную глубь нашей души, где тлеет «искорка», и в этой искорке увидать луч, исходящий от самого солнца духовного бытия».

Обычно под верой понимается своеобразное духовное состояние, в котором человек согласен признавать как истину нечто такое, что само по себе не очевидно, для чего нельзя привести убедительных оснований, и поэтому возможно сомнение и отрицание того, во что веришь. Но если принять такое определение, то остается непонятным — как возможно верить в этом смысле, для чего это нужно? Верить в недостоверное — либо обнаруживать легкомыслие, либо заставлять, уговаривать, убеждать себя самого в том, что, собственно, остается сомнительным. Здесь абсолютизи­руется некое состояние искусственной загипнотгоированности сознания.

В принципе вся наша жизнь основана на такой вере: мы ложимся спать и верим, что ночь сменится днем, что мы проснемся, что проснемся именно мы. Но доказать этого мы не можем. На каждом шагу мы руководствуемся верой в неизменность того, что мы называем законами природы, однако эта неизменность ничем не гарантирована, и наша вера в нее есть именно слепая, ничем точно не гарантированная вера. Чаще всего в подобных случаях речь идет о вероятности, а не необходимости.

У религиозных фанатиков пера является актом послушания, покорного доверия к авторитету.

Франк же считал, что вера по своей сущности — это не слепое доверие, а непосредственная достоверность, прямое усмотрение истины веры. Подлинная вера основана на откровении — на непосредственном самообнаружении Бога, на Его собственном явлении нашей душе, на Его собственном голосе, к нам обращенном. Вдруг открываются глаз; души, и она начинает чуять за пределами земного мира проблески некое­го небесного сияния, ее переполняют блаженство и мир, превышающие всякое человеческое разумение. Такая душа знает, что ее достиг голос Божий, и имеет — хотя бы на краткий миг — веру достоверность. А кто этого никогда не испытывал, тот вообще не может почитаться верующим, хотя бы признавал все освященные церковью авторитеты.

«...Вера в своем первичном существовании есть не мысль, не убеждение в существовании трансцендентного личного Бога как такового, а некоторое внутреннее состояние духа, живая полнота сердца, подобная свободной радостной игре сил в душе ребенка; и это состояние дух; определено чувством нашей неразрывной связи с родственной нам божественной стихией бесконечной любви, с неисчерпаемой сокровищницей добра, покоя, блаженства, святости...».

Поэтому жить и вере — значит жить в постоянном напряжении всех своих сил, целиком жить в настоящем, жить сердцем, для которого любой предмет, любая внешняя данность открываются в своей несказанности, значительности, таинственной глубине. Вера — это когда ваше сердце зажигается той сердца силой, которая по своей значительности и ценности с очевидностью воспринимается как нечто высшее и большее, чем вы сами.

Вера не есть ни идея, ни система идей. Она есть жизнь и источник жизни, самосознание, которое само испытывается и действует как живая и животворящая сила. Веру нельзя заменить или ограничить знанием. В религии всякие попытки рационалистического анализа таинств вели к религиозному бессилию и бесплодию, а введение религии в пределы разума (у Канта, протестантов) приводило к тому, что вера вырождалась в морализм. Но и знание не может заменяться верой, нельзя верой решать научные проблемы. Если вера есть свободный подвиг, то _t научное знание есть тяжкий долг труда.

Вера — не только связь с невидимыми вещами, с Богом. Само существование внешнего мира утверждается лишь верой. Все, что лежит в основе знания, недоказуемо, исходное непосредственно не дано, в него [верится. И все недоказуемое, непосредственное оказывается тверже до­казуемого и выводимого. В основе знания лежит нечто более прочное, чем само знание, доказуемость дискурсивного мышления вторичная и зыбкая. Знание питается тем, что дает вера. Обычному человеку окружающий его мир кажется незыблемым и твердым, а все, относящееся к другим мирам— неопределенным, проблематичным, сомнительным. У него так тверда вера в этот мир, что отношение к нему принимает, по выражению Бердяева, принуждающую, обязывающую, связывающую форму, — то есть нетворческую форму, форму знания.

Когда человек достигает внутреннего преображения, духовной просветленности через усилия веры, то ему открывается реальность, которая по своей очевидности, ошеломляющей силе красоты и мудро­сти так захватывает и потрясает, что любые эмпирические факты существования, все радости и невзгоды повседневной жизни кажутся человеку чем-то случайным и совершенно не важным. Состояние веры отличается от состояния повседневной озабоченности, как поэтическое вдохновение — от физически тяжелого и бессмысленного труда.