163. А. П. Чехову

   Понедельник

13 октября 1903

Москва

Дорогой Антон Павлович!

   Я сержусь на Вас? Какое же я имею на это право? Не вижу и оснований. Очевидно, Вы не знаете, насколько я Вас чту. Если б я услыхал, что Вы сделали преступление, я бы ни на секунду не усомнился в Вашей правоте.

   Разве я не понимаю, что Вы не можете писать пьесу к сроку и по заказу? Для этого нужно быть бездарным Крыловым¹, а не гениальным Чеховым. Я не могу умерить своего нетерпения прочесть пьесу и начать ее репетировать... Это правда.

   Меня тревожит боязнь, что Ваша пьеса появится на сцене в конце сезона и не успеет нашуметь настолько, чтоб публика, проглотив все глупости, которые о ней будут писать, составила бы себе надлежащее о ней представление... Правда и то, что со вчерашнего дня мы все затосковали о Вашей пьесе. Вчера был радостный день. Мы все ожили после "Цезаря"... Мы играли после долгого перерыва "Трех сестер". Повторилась прошлогодняя история на репетиции. Сошлись, чтобы проговорить пьесу, увлеклись и сыграли ее для себя во весь тон. Вчера играли вторично перед публикой.

   Давно я не играл с таким удовольствием.

   Прием восторженный и по окончании пьесы овации у подъезда. Кажется, мы вчера играли хорошо.

   Один из самых неприятных для меня людей на свете, г. Любошиц (Бо -- из "Новостей дня") ², был в театре. Он не видал пьесы с первого спектакля и вчера пришел в неописуемый восторг. Я не сомневаюсь в том, что только вчера он ее понял, хотя неоднократно писал о ней глупости. Зинаида Григорьевна Морозова с компанией была также в театре. Она редко приезжает к нам, и потому ее выезд на старую пьесу меня удивил. Оказывается, она соскучилась по Антону Павловичу. Восхищалась пьесой и целый антракт вспоминала о Вашем визите к ней. Говорила умно и тонко.

   Покаюсь Вам, что я недавно только пришел в себя после моего жестокого провала в Бруте. Он меня до такой степени, ошеломил и спутал, что я перестал понимать: что хорошо и что дурно на сцене. В день спектакля, ночью, я написал Вам отчет о первом представлении, но должен был разорвать его, до такой степени он был написан в мрачных тонах. Теперь настроение изменилось, хотя я не выяснил себе: в чем моя ошибка в исполнении Брута. Жизнь создалась каторжная, так как приходится играть 5 раз в неделю неудавшуюся и утомительную роль -- в одной рубашке и в трико. Тяжело, холодно и чувствуешь, что "никому ж это не нужно!" Жду пьесу с большим нетерпением.

Преданный и любящий Вас К. Алексеев