§ 4 Советская культура: падения и взлеты, надежды и свершения

Взгляд на историю мировой культуры позволяет увидеть одну закономерность: чем дальше в глубь веков обращаем мы взор, тем большими отрезками времени приходится нам оперировать. Сначала мы имеем дело с тысячелетиями, потом — с большими эпохами, охватывающими несколько веков, потом с веками, каждый из которых имеет свою специфику, затем счет начинает идти на десятилетия. Естественно и то, что чем ближе к нашим дням, тем большее количество имен и фактов требуют пристального внимания и анализа. Такова и культура советского периода: в ней множество явлений, каждое из них входит в несколько различных систем взаимодействий; переплетаясь, они составляют специфику культурной жизни эпохи.

Многое в советской культуре еще требует своего изучения, пересмотра, еще не создано сколько-нибудь стройного взгляда на это обширное по времени и событиям, противоречивое по своей структуре и сущности явление. Большинство имен, событий, идей, действий и свершений еще ждут своих теоретиков. Мы же попытаемся выделить лишь некоторые, с нашей точки зрения, существенные стороны культуры социалистической России.

Октябрьская революция подняла с мест огромные человеческие массы, которые пришли в движение в процессе непримиримого противостояния. Одни считали, что рушится мир и вместе с ним привычный, казавшийся незыблемым и вечным порядок, другие видели в революции осуществление многовековой мечты о свободе, мире, земле и полагали, что пришел час особой справедливости, при которой все, что создается, будет принадлежать самим создателям. Но ни у тех, ни у других в сознании еще не было ясного представления о том, какие проблемы встанут на пути общества, каким образом должна складываться жизнь за гранью революционного процесса. И сторонники, и противники революции вступили в иной круг отношений с миром и друг с другом, полагаясь более на эмоциональное восприятие мира, чем на трезвый анализ и четкое видение целей. Можно сказать, что мощным психологическим двигателем поступков целых социальных слоев была та или иная эмоция. Через эту эмоцию воспринимались привычные понятия добра и зла, чести, совести, верности и предательства, порядочности и непорядочности. “С нами или против нас” — таков был определяющий принцип отношений. Он ложился в основу перераспределения мест в обществе, взаимодействия социальных слоев друг с другом и с государством. Именно это рождало те крайности в оценках, действиях, политике, которые привели к репрессиям и, в конечном счете, к последующему тоталитаризму.

Процесс такой перемены во всей своей глубине отразился в трилогии А.Н.Толстого (1882/83—1945) “Хождение по мукам”; книга И. Бабеля (1894—1941) “Конармия” достаточно явно выделяет противоречия, которые формировали жесткую конструкцию будущего “военного коммунизма”. Но в круговороте гражданской войны рождались и романтические идеалы мирового коммунизма:

Он хату покинул, пошел воевать,

Чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать...

[М. Светлов, “Гренада”]

Трагедия этих светлых идеалов, искренней веры в торжество человеческого начала заключается в том, что, столкнувшись с реальной действительностью, они вынуждены были либо разбиться в борьбе за свое утверждение в жизнь, либо выродиться в громкую фразу, лозунг, либо смениться скепсисом и цинизмом.

Но тем не менее именно вера как особого рода эмоциональное состояние, состояние, за которым стоит будущее (а оно всегда прекрасно!), легло в основу беспримерного энтузиазма, связанного с подъемом экономики, с индустриализацией, с созданием своей армии, своих кадров. Эта вера рождала веселый молодой азарт преодоления трудностей, ощущение свежего ветра, как в известной картине Рылова “В голубом просторе”. Даже такие поэты, как С. Есенин, М. Цветаева, А. Блок, В. Брюсов, отнюдь не на основе социального заказа писали слова о признании революции, о ее светлых перспективах и о надеждах, связанных с этими перспективами. Так отозвалась М. Цветаева на экспедицию челюскинцев:

Сегодня да здравствует

Советский Союз!

За вас каждым мускулом

Держусь — и горжусь:

Челюскинцы — русские!

[316, с. 183]

Созданное в России государство было уникальным по самой своей сути: ни одного аналога нигде в мире не было, и то горделивое чувство, которое испытывали его создатели, было искренним, не вымученным, не конъюнктурным. Многие люди переживали состояние, похожее на бесшабашность юности.

После Октябрьской революции возникли сложные отношения новой власти с деятелями культуры. С одной стороны, представители интеллигенции всячески поддерживались и поощрялись: даже в голодной Москве в период гражданской войны художникам и ученым выделялись, хоть и скудные, пайки. С другой стороны, общий низкий уровень культуры не позволял развернуться таланту многих, среди них трагические судьбы М. Цветаевой, И. Гумилева (1886—1921), О. Мандельштама и таких столпов, ка,к С. Есенин, В. Маяковский, чье понимание этого обстоятельства привело к конфликту с официальной идеологией и к смерти.

Две противоположности двигали русскую культуру довоенного времени: немыслимая тяга к свету знаний, к строительству долгожданного царства свободы для всего трудового народа и тяжелое недоверие к проявлению любого рода интеллигентности, свойственное средневековому обскуранту. Оба эти взаимоисключающих фактора в соединении с развившимся тоталитаризмом создали для России условия изолированности от развития европейской культуры, что привело страну к отставанию в области материальной культуры и к последующим трагическим обстоятельствам Великой Отечественной войны и более поздних лет.

Тем не менее Россия этого времени дала миру огромное количество прекрасных произведений в самых разных областях культурной деятельности: в науке, искусстве, общественной мысли. Может быть, в том и выражалась главная особенность культурного феномена России: она на протяжении многих веков развивалась скорее вопреки, чем благодаря тем или иным обстоятельствам. Все, что представляет для западных теоретиков “загадку русской души”, сформировалось именно в противостоянии захватчикам и правителям, Востоку и Западу, стихийным и военным бедствиям, а часто и просто самим себе. Это противостояние позволило выкристаллизовать особый искренний голос, звучащий в каждом проявлении истинных ценностей русской культуры.

На гребне этой волны в России рождается такое уникальное явление как особая детская литература, с установкой, что “для детей надо писать, как для взрослых, только значительно лучше”. Можно сказать, что возникает особый пласт культуры — культура детства, с ее специфическими формами организации, с детским театром, музыкой, формами самодеятельности детей. Культура для детей несла в себе самый большой заряд оптимизма и веры в советские идеалы.

Во многом этот радостный оптимизм был частью идеологического воздействия, которое велось всеми способами, используя любые формы передачи информации; образование, воспитание, повседневная жизнь — все было пронизано идеологией социализма. Инакомыслие не только не принималось, но и было тяжелейшим образом наказуемо, о чем написано в наши дни довольно много. Но мы не должны сбрасывать со счетов и то, что все искусство, вся система воспитания создавали положительный образ человека, наделенного лучшими чертами, о которых мечтало человечество многие века. Пусть во многом этот образ был искусственным, плакатным, а проблемы, возникавшие вокруг деяний этого идеального героя, сводились в основном к частным случаям и были легко преодолеваемы, а враги — во многом смешны и несерьезны, но это был образ порядочного, справедливого, честного и, главное, гуманного человека. Можно сказать, что главным напряжением времени практически во все времена советского периода было резкое несоответствие идеала и реальности, искусства и действительности. В искусстве советского периода чаще преобладало долженствование, чем данность, желаемое, а не реалии времени. То же самое положение было и в области морали, и в области философии. Может быть, эта уверенность в достижимости идеального состояния в каком-то вполне обозримом будущем и была главным двигателем достижений в производстве, науке, образовании.

Б. Яковлев. Транспорт налаживается. 1923 год

Культура этого времени пестра, многослойна, мозаична, но при этом она составляет сложную системную целостность. Гуманизм, человечность, искренние чувства и высокие идеалы соединялись в ней с бесстрастной и бесчеловечной машиной административно-командной системы власти, с тоталитаризмом, а гордость историческими достижениями народа выливалась в официальное прославление государственной системы.

Уже в начале советского периода сложилась и выросла проблема многих последующих лет — противоречие между лозунгом и реальностью. Лозунг обычно обращен к внешней, формальной стороне поведения людей, он формирует и внешнюю сторону идеологии. Демонстративная сторона жизни должна была соответствовать новым, советским установкам и призывам. Существо же этих установок не осмысляется, не дискутируется. Для массы слабо образованных или вообще не образованных людей лозунг заменяет многие истины, он функционирует как доктринальная вера, вера в букву, а не смысл лозунга. Это обстоятельство представляет собой прямую дорогу к формализму, как в каждом проявлении повседневной жизни, так и в искусстве (хотя именно здесь формализм официально порицается), в философии, морали. Это явление ярко описано в повести А. Н. Толстого “Гадюка”, героиня которого, силой обстоятельств брошенная в пекло гражданской войны и поверившая простым и понятным представлениям о коммунистической морали, сталкивается с такими сторонами обывательского образа жизни, которые в ее сознании так и не смогли совместиться с лозунгами эпохи. Примерно об этом же “Котлован”, “Чевенгур”, “Ювенильное море” А. Платонова (1899—1951).

При всех тяжелых и тягостных факторах советской действительности, при всей ее двойственности нужно все-таки отметить мощный рост образования, создание системы обучения, доступного самой широкой публике. Строительство школ, вузов, университетов, массовое стремление молодежи к получению образования, а не документа о нем,— такой же признак новой эпохи, как и всеобщая идеологизация всей страны, как преследование инакомыслия, как всеобщая и тотальная зависимость общества от раз и навсегда выработанных лозунгов.

Э

Г. Ряжский. Рабфаковка

(Вузовка). 1927 год

Одним из самых тягостных и угрюмых этапов существования отечественной культуры в советский период был начавший усиливаться с 30-х годов культ личности Сталина — явление сложное, неоднозначное и противоречивое. Именно в этот период сложилось своеобразное состояние общества, почти магически воспринимающего слово как свершившийся факт. Страна была объявлена государством, создавшим самую передовую культуру в мире, а все успехи общества связывались с одним-единственным человеком, который представлялся компетентным буквально во всех сферах государственной, экономической, научной, художественной и любой другой деятельности. Газеты и радио довершали эту картину, а реальные достижения в индустриализации и некоторых социальных сферах, подкрепленные надеждой на светлое будущее, были основой энтузиазма масс. Все, что противоречило оптимистической картине, созданной в средствах массовой информации, считалось временными трудностями или происками вредителей. Любые попытки реалистического взгляда на общество, предложения оптимальных способов решения трудных проблем оценивались как разрушительные, вредительские и противоречащие великим целям общества.

Но главным парадоксом времени оставалось то, что провозглашенное республиканское государство на самом деле было государством почти самодержавным (не действовало лишь право наследования власти). Выборы постепенно превратились в фикцию, во всенародный праздник демонстрации единого взгляда на политику и того Единственного, который может осуществлять ее.

На этом фоне развитие образования, научной и художественной жизни подвергается все большей регламентации. Желание же рапортовать о нескончаемых победах рождало самые большие пороки общества — показуху и штурмовщину. В системе образования эти пороки оборачивались снижением уровня общей образованности, а следовательно, утверждались раз и навсегда заданные школьные и вузовские программы и расписанные поурочно курсы учебных дисциплин. Не особенно образованным “выдвиженцам” поручается руководство самыми различными сферами производства, сельского хозяйства, науки и искусства. Наука начинает ставиться во все большую зависимость от идеологии, инициатива делается наказуемой, а непокорные или мыслящие люди попадают под беспощадную метлу “чисток”.

Может быть, несколько менее пострадали от бесконечных чисток и некомпетентного руководства точные и прикладные науки. Благодаря этому смогли развиваться физика, в том числе и ядерная, космонавтика, биология, физиология, медицина. Однако и здесь началось наступление на такие сферы науки, как генетика и кибернетика. Обе эти отрасли знания (генетика в 30-е годы, а кибернетика — в послевоенные) были названы “буржуазной псевдонаукой”, а ученые, работавшие в этих областях,— Я. И. Вавилов (1887—1943), А. И. Берг (1893—1979) подвергнуты репрессиям. Гуманитарные же науки должны были соблюдать “принцип партийности”. Здесь также произошло то, что характеризует мировоззренческий уровень культуры этого времени — превращение марксизма в особую форму религии, требующую доктринальной веры. Все сложнейшие философские проблемы были заменены “Вопросами ленинизма”, написанными Сталиным, и “Кратким курсом истории ВКП(б)”.

В

П. В. Шервуд.

На страже. 1933 год

Эти и другие художники не считались активными участниками идеологической борьбы. Они подпадали под действие вполне категоричного и бескомпромиссного лозунга: каждый из представителей художественной интеллигенции “Не попутчик, а союзник или враг”.

В этих, довольно трудных условиях все-таки развивалось искусство удивительной силы. И сила этого искусства заключалась в том, что революция с ее мощным энергетическим зарядом всколыхнула талантливых людей, которыми так богата российская земля. Именно эти таланты буквально во всех сферах действительности составили основу достижений советской культуры. Как бы ни были похожи на лозунг слова знаменитой песни “Марш энтузиастов”, они отражали существенную часть реальности: “Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых!” Достаточно напомнить, что в этот период в литературе работали М.Булгаков (1891—1940), А. М. Горький, Н. Островский (1904—1936), М. Шолохов (1905—1984), И. Ильф (1897—1937) и Е. Петров (1902—1942), М. Зощенко (1894—1958), А. Ахматова, М. Цветаева, Б. Пастернак, О. Мандельштам; в живописи — А. Дейнека (1899—1969), К. Петров-Водкин (1878—1939), М. Нестеров (1862—1942), П. Корин (1892—1967). Музыка обогатилась произведениями Д. Шостаковича (1906—1975), С. Прокофьева (1891 —1953), Д. Кабалевского (1904—1987), И. Дунаевского (1900—1955). Появился новый театр, в его репертуар вошли лучшие классические произведения и та новая драматургия, которая осмысляла реальность построения нового общего и прошлое, представавшее героическим.

Особое место в российском искусстве занял кинематограф. В знаменитой фразе В. И.Ленина, о том, что “сейчас для нас важнейшим является кино” заложен большой смысл. Неграмотная, не читающая страна, далекая практически от любого вида искусства, нуждалась не только в актуальной и видимой агитации, но и в понятном, доступном и дешевом массовом искусстве. Особенно большие успехи сделал советский кинематограф вместе с приходом в него звука и — затем — цвета. Сочетая технические достижения с чисто российской страстностью в выражении своих культурных приоритетов, отечественные кинематографисты создали поистине непреходящие художественные ценности.

Многие произведения искусства, дошедшие до нас только в 90-е годы, изумляют богатством тематики, глубиной постижения истины, талантом и часто гениальностью их создателей. Если бы не твердокаменная уверенность партийных функционеров в необходимости бесконечной борьбы с кем бы то ни было — с формализмом, с космополитизмом, со всем, что не вписывалось в рамки социалистического реализма! Но все было именно так, как было, а не иначе. К концу 30-х годов страна могла гордиться тем, что преодолена безграмотность населения. “Грамота — великое таинство буквиц, чудом складывающихся в слова, разлилась по все стране. Недавнее достояние эксплуататоров сделалось достоянием эксплуатируемых, и необъятное, невиданное ни в каком воображении море этих буквиц — малых, больших, огромных, черных, белых, красных выплеснуло из нетей, из ничего на бумагу, на заборы, на стены, на кумач, на фанеру, на железо, — складываясь в горячащие слова, призывы, заклинания”, — пишет Леонид Лиходеев в романе “Семейная хроника”. Разразившаяся война была полной неожиданностью для многих, поскольку население беспрекословно верило всему, что сообщали газеты и радио, обязательные киножурналы, шедшие перед каждым фильмом и на каждом сеансе. Все они твердили одно — “малой кровью и на чужой территории!” Государство не было готово к войне, хотя бодрые спортивные лозунги предлагали быть готовыми не только к труду, но и к обороне. Для стороннего наблюдателя страна была обречена.

Однако как ее достоинства, так и недостатки стали залогом победы. Во-первых, общество в массе своей было отучено сомневаться в действиях правительства. Во-вторых, оно прошло школу сплоченности в совместных действиях как во зло, так и во благо. Привычка к лозунгу и встречным планам воспитала взрывы энтузиазма. В-третьих, страна стала многонациональной. Несмотря на репрессии, в том числе и по национальному признаку, лозунг пролетарского единства срабатывал на многих уровнях сознания советских людей. Мы не станем специально затрагивать национальный вопрос — это тема отдельного исследования, но отметим, что расчет фашизма на национальную рознь, которая должна была способствовать скорой победе над Советским Союзом, не оправдался. Фашизм, деливший народы на “полноценные” и “неполноценные”, уничтожал культурное наследие многих народов, осквернял национальные святыни. Поэтому пресловутое “превосходство арийской культуры”, которое завоеватели несли на остриях своих штыков, вызывало реакцию отторжения. В-четвертых,— и это важнее всего — на поверхности сознания оказалось самое лучшее, что было заложено в советской культуре того времени. Фашистское же варварство в пушкинских, толстовских, тургеневских местах, разрушения в Петергофе, Ломоносове, Павловске и других культурных центрах ясно показали, что уничтожение культуры практически любого народа (не исключая и собственный) — одна из стратегических целей фашизма. Поэтому для российского народа обрели новый смысл произведения отечественной классики, которые сопровождали многих воинов на фронте. Советскому народу, который сам кровью и потом строил свой мир и имел богатую культурную историю, было что защищать.

В первые дни войны в борьбу с захватчиками вступило искусство. Ни один вид искусства этого времени не представлял собой социального заказа — каждое произведение было искренним и выражало действительные чувства народа. Практически в первые часы войны появилась песня Г. Александрова на стихи В. И. Лебедева-Кумача (1898—1949) “Священная война”, ставшая гимном военных лет, а стихи К. Симонова (1915—1979) “Жди меня”, написанные в августе 1941 года, переписывали и знали наизусть чуть ли не поголовно все. Буквально в первые дни войны было сформировано Советское Информационное бюро, при котором возникли различные антифашистские организации научной и художественной интеллигенции, молодежи, женщин. На базе Совинформбюро сложилась и окрепла патриотическая публицистика. Многие ветераны до сих пор помнят передачи по радио “Огонь по врагу”, “В последний час” и другие. Большое значение приобретают пресса и кино.

Многие из художественных произведений этого времени несли в себе главную ценность — они утверждали гуманистическое начало человеческой жизни. Этот процесс противостоял бесчеловечной практике фашизма, уничтожавшего людей по национальному, расовому признаку. Советское искусство раскрывало как самое характерное движение человеческой жизни, народного характера готовность к самопожертвованию во имя людей. Появляются задевающие самые заветные струны души произведения А. Н. Толстого “Русский характер”, фронтовые рассказы А.Платонова, поэзия П. Антокольского (1896—1978), Н. Тихонова (1896—1979), О. Берггольц (1910—1975). Поэма А. Твардовского (1910—1971) “Василий Теркин” стала поистине народным произведением. Искусство было настолько искренним и действенным, что к авторам обращались фронтовики, признавая место и роль его во всенародной борьбе с фашизмом. Настоящим подвигом было создание Д. Шостаковичем знаменитой “Ленинградской симфонии”, равно как и исполнение ее в блокадном Ленинграде.

Ю. М. Непринцев. Отдых после боя ("Василий Теркин")

Российский театр также не оставался в стороне от общего патриотического порыва. Многочисленные фронтовые актерские бригады выступали перед бойцами прямо на передовой. Среди наиболее популярных артистов фронтовых театров были Л. Русланова, Л. Утесов, К. Шульженко.

Отечественная наука также не оказалась сметенной военным ураганом. Многие научные учреждения были эвакуированы, и исследовательская деятельность не прерывалась. В военное время были изысканы и освоены месторождения бокситов на Южном Урале, вольфрамовые, молибденовые, медные, марганцевые залежи в Казахстане, найдена нефть в Татарии. Были созданы новые марки высококачественной стали, появились новые технологии в военной промышленности. Были созданы станки-автоматы, разработанные Институтом автоматики и телемеханики АН СССР. В военный же период шли разработки в сфере ядерной физики, в области военной медицины.

Культура военных лет сплотила народ, она смогла стать цементирующим началом, позволившим противопоставить истинно гуманные ценности человечества фашизму.

Первые послевоенные годы были наполнены надеждой на лучшее будущее, поскольку победа в столь великом и неравном противостоянии внушала оптимизм. Многие взгляды людей базировались на том, что главное — это мирная жизнь, а в ней все зависит только от собственных рук и усилий. Оптимизм победителей рождал некоторую эйфорию и ожидание устройства лучшей жизни, чем та, которая была до войны. Не всем из этих надежд суждено было сбыться.

Сталин и его послушный аппарат начинают вновь разрушать национальное единство, которое помогло выстоять в войне, и вносить раскол в общество. Снова разрабатываются вопросы идеологии. Теперь главный акцент делается на борьбу с космополитизмом, низкопоклонством перед Западом и — как и прежде — вредительством, что привело к еще большей травле талантливых ученых, художников, деятелей культуры. Послевоенный период предстает совершенно безудержным разгулом “лысенковщины” практически во всех сферах жизнедеятельности.

Конец сороковых—начало пятидесятых годов, пожалуй, самое тяжелое время для советской культуры. Снова появились официальные установки для искусства. На этот раз они требовали воспевать “пафос восстановления”, подчеркивая только положительные моменты действительности. Все, что в действительности не соответствовало желаемому, объявлялось случайными отклонениями. Непременным условием для искусства считалось отражение в нем роли партии практически в любом сюжете. А. А. Фадеева (1901—1956), который был секретарем Союза писателей и отличался лояльностью по отношению к властям, подвергли жестокой критике за то, что он не слишком ярко осветил в романе “Молодая гвардия” партийное руководство комсомольским подпольем. М. Исаковский (1900—1973) подвергся нападкам за стихотворение “Враги сожгли родную хату”, как недостаточно патриотическое. А. Платонова, чьи романы “Котлован”, “Чевенгур” и “Ювенильное море” были не допущены к печати еще в довоенное время, лишили права жить писательским трудом. Новый виток получили нападки на “формализм” в искусстве. По этому обвинению были отвергнуты произведения композиторов С. Прокофьева и Д. Шостаковича, резкой критике подверглись журналы “Звезда” и “Ленинград”. В результате этой критики оказались в творческом изгнании А. Ахматова, М. Зощенко, режиссер С. Эйзенштейн. Казалось, что никакие заслуги перед отечественной культурой не могут быть приняты в расчет новой опричниной. С. Эйзенштейн (1898—1948), еще к десятилетию революции создавший кинофильм “Броненосец Потемкин”, признанный лучшим фильмом всех времен и народов, болезненно переживал запрет фильма “Иван Грозный”. Однако процветали авторы, создававшие лубочные произведения, тщательно украшавшие действительность и выдававшие желаемое за действительное, такие, как С. Бабаевский (“Кавалер Золотой Звезды”) и другие.

В эти годы единственной отдушиной в культурной жизни стало освоение, новое прочтение классического наследия. Это окзалось ближе всего и доступнее театру. Единственной ахиллесовой пятой этого вида искусства было то, что театральная жизнь концентрировалась в Москве и Ленинграде, провинция же в этом плане чаще всего могла довольствоваться гастрольными выступлениями.

К

М. В. Нестеров.

Портрет хирурга Юдина

Во второй части запрещенного кинофильма С. Эйзенштейна “Иван Грозный” есть сцены безудержного разгула опричников. Месиво красок, вихрь пляшущих людей, бессмысленность всего, что происходит, отдает какой-то первобытной дикостью. Главное в этом эпизоде — безумие людей, не знающих, куда они несутся. Казалось, великий мастер кино предвидел те процессы, которые оборвала смерть вождя в 1953 году.

Сталинский период, связанный с развитием отечественной культуры, был слишком длительным, он совпал с переломом, произошедшим в сознании людей в период революции и гражданской войны, и поэтому не мог быть отброшенным или забытым в короткий период времени. Противоречия между желаемым и действительным, между лозунгом и жизнью, между богатым творческим потенциалом общества и ограничениями самого различного характера не исчезли вместе с исчезновением вдохновителей этих противоречий. Осуждение культа личности еще не обозначало его преодоления, что сказалось в полной мере в последующие годы. Двойственность в отношениях к миру, обществу, своей собственной деятельности вызвали к жизни еще один феномен, особенно сильно проявившийся в сознании общества: пренебрежение к настоящему, при котором более высокую ценность приобретает либо прошлое, либо будущее. Взгляд в прошлое рождает часто ностальгию, но чаще чувство бесконечной привязанности к своему отечеству, о котором говорил еще Пушкин:

Два чувства дивно близки нам —

В них обретает сердце пищу —

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

Устремленность в будущее, ожидание от него осуществления самых светлых своих надежд становится залогом бесконечного трудолюбия и готовности терпеть многие лишения. В результате настоящее критикуется и с позиций прошлого, и с позиций будущего.

В силу двойственности существования практически каждого советского человека, в силу патриотизма и преданности своей стране, с одной стороны, и скепсиса, если не полного отрицания по отношению к политике, формализму всей жизни общества, с другой, наряду с официальной идеологией появляются идеология и культура андеграунда — “подпольной” литературы, образа мыслей, поисков (в который раз!) выхода из состояния грубого давления партийной бюрократии на все новое, не похожее на привычные, ставшие формальными стандарты жизни. Эта неофициальная культура сформировала тот пласт диссидентов, который во многом пополнил слой русской эмиграции. В связи с этим существует особое явление культуры — культура русской эмиграции. Ее составили люди, вынужденные покинуть Россию, но сохранившие язык, привязанность к своим культурным корням, русский менталитет и создавшие за границей многие произведения, вписавшие их имена как в русскую, так и в мировую культуру.

Однако ни культура русской эмиграции, ни андеграунд, ни скепсис, периодически обостряющийся в обществе, по сути своей не стремились к разрушению. Скорее наоборот — ими двигало стремление сохранить и приумножить русскую культуру, охранить ее от тлетворного влияния официоза. Этому было посвящено творчество поэтов-шестидесятников (Е. Евтушенко, Р. Рождественского, А. Вознесенского), об этом говорили лучшие киноленты, романы, театральные спектакли. Как и всегда, лучшие произведения искусства пронизаны горечью и гордостью: горечью потерь и гордостью достижений и, как всегда — надеждой:

Что ж,

пока туристы

и ученые

не нашли

Земли обетованной,—

надо жить на этой самой,

чертовой,

ласковой,

распаханной,

кровавой.

Надо верить

в судьбы и традиции.

Только пусть

во сне и наяву

жжет меня,

казнит меня

единственно

правильный вопрос:

“Зачем

живу?”

[Р. Рождественский,

“Поэма о двух точках зрения”]

Советским периодом не завершается путь русской культуры в мире. Культура — явление подвижное, непрестанно меняющееся, и каждое новшество в общественной жизни, в промышленности, в науке и в любом другом социальном феномене вызывает расходящиеся кругами последствия, которые коснутся любого человека. Эти изменения только формируются, поэтому нам еще предстоит их заметить, понять, проанализировать и найти в них закономерности.

Россия вместе во всем миром входит в новый век и новое тысячелетие. Она, как часто и в прошлые периоды своей истории, в процессе перемен и в состоянии надежды на то, что будущее будет действительно светлым, что в нем будет место не только подвигам, но и творческим свершениям.