Драматургия третьего периода

Исторические рамки этого периода совпадают с царствованием двух габсбургских последышей: Филиппа IV (1621—1665) и Карла II (1665—1700), при которых Испания, раздираемая внут­ренними противоречиями, нищая, разоренная, лишившаяся зна­чительной части своих владений в Европе и Америке, была све­дена на роль второстепенной державы, потерявшей свое прежнее международное значение.

Когда спустя несколько месяцев после занятия престола Фи­липпом IV были созваны кортесы для очередного выкачивания налогов из обескровленной страны, некоторые делегаты смело выступили против преступной политики королевской власти и всемогущих временщиков. Особенно яркую картину катастрофи­ческого состояния страны нарисовал в своей речи представитель Гранады Лисон-и-Вьедма. «Население, — говорил он, — сгоняет­ся с насиженных мест и превращается в бродяг, питающихся травой или кореньями. Откупщики налогов и чиновники отбирают у населения решительно все. Малейшая ошибка или нарушение закона влечет за собой судебное преследование, расходы же на ведение судебного процесса столь велики, что бедняки вынужде­ны продавать себя в рабство во избежание немедленной гибели. Бесчисленные монополии: на игральные карты, ртуть, перец и т. д. — имеют свои собственные суды, свою процедуру, своих

347

–приставов, так что откупщики являются одновременно и истца­ми и судьями, а бедняк бессилен и бесправен».

«Чтобы облегчить наши беды, — писали депутаты Катало­нии, — испанцы должны оставаться в своих домах, надо вновь заселить ставшее безлюдным государство, приступить к обра­ботке полей, укрепить города, открыть гавани для торговли, вос­становить фабрики. Вот на что следует употреблять заморские богатства, а не на безрассудные и постыдные войны. Зачем про­должать губительную войну в Германии за счет нашей крови и наших состояний? Какую пользу извлечем мы из войны в Гол­ландии, из этого колодца, который жадно поглощает наших сол­дат и наше достояние?»

Король и его ближайшие советники не прислушивались к этим трезвым голосам. Государственная машина продолжала катиться по инерции. Средства, которые применялись для ослабления все­общего кризиса, были по меньшей мере смешны и нелепы. Так, в 1627 году происходили горячие споры между временщиком Оливаресом и духовенством по вопросу о кринолинах, в связи с чем было созвано совещание министров Филиппа IV; «грехов­ность» кринолинов не на шутку считалась одной из основных причин падения нравов.

Многие испанские монахи были купцами или поверенными заморских (американских) купцов. Частые в то время дискуссии между отдельными монашескими орденами скрывали под маской богословских терминов самые доподлинные экономические инте­ресы.

Банды разбойников нападали на мирных прохожих, отбирая у них деньги и ценные вещи. Сопротивление влекло за собой убийство. Организаторами этих грабежей нередко бывали ре­круты, которые по пути к театру военных действий нападали на населенные пункты. В 1642 году части наемного войска, направ­лявшегося в Каталонию, превратили Мадрид в настолько опас­ное место, что в течение нескольких дней был даже прекращен подвоз продовольствия из окрестных деревень.

К 40-м годам XVII века монархия обнаруживает полное бес­силие. Хозяйничанье высокомерной знати и фанатичного духо­венства, упадок сельского хозяйства, промышленности и торгов­ли, неудачная внешняя политика — все это порождало широкое недовольство. Сатирические стихи расклеивались в людных ме­стах, распространялись в списках и устно. Мятежи возникали по любому поводу. Широко распространялись подметные листки, печатные и рукописные, направленные против короля и его фаво­ритов и призывавшие народ к восстанию.

Власти и церковь жестоко обрушивались на малейшее прояв­ление оппозиционных настроений. Когда крупнейший испанский

348

–сатирик XVII века Франсиско Кеведо (1580—1645) в стихо­творной «памятке», направленной королю, напомнил ему о долге правителя, обрисовав яркими красками состояние страны, идущей к катастрофе, он был заключен в темный сырой каземат. Из тюрьмы Франсиско Кеведо вышел только четыре года спустя, после падения временщика Оливареса, почти ослепший, с подо­рванным вконец здоровьем.

В результате пауперизации появились так называемые пика-ро (босяки, плуты) и хермании (уголовные шайки); первые — это отлынивающие от работы бродяги, вторые — смесь сутенера и уголовного преступника. Живопись и поэзия нередко делали эти образы предметом своего изображения. Сутенеры и про­ститутки, вымогатели и убийцы выводятся в романах и на сцене, их именами называют популярные танцы, а «романсеро воров» пишут такие выдающиеся поэты, как Франсиско Кеведо. Этот жанр составляет особую отрасль испанского народно-песенного творчества.

В это время в Мадриде можно было видеть дворян, драпи­рующихся в пышные плащи, под которыми нет рубашки, раболеп­ных поэтов, продажных сатириков, игроков, плутов и мошенни­ков, студентов, ведущих бесстыдную жизнь и живущих милосты­ней, бесчисленное множество монахов и попов, для которых сан служил только прикрытием сытой и бездельной жизни, нарумя­ненных кокеток, старавшихся подражать в своих манерах беспут­ным женщинам, — всю эту накипь, всплывшую на поверхность в обществе, переживавшем глубочайший упадок. Чтобы поддержи­вать этот фальшивый блеск, крестьянство отдавало последние гроши, изнывая под бременем местных налогов и непосильных поборов арендаторов и откупщиков.

Театр в это время становится очередной жертвой разнуздан­ного террора светских и церковных властей. Народная сцена при­ходит в окончательный упадок. Главным театральным зрелищем для народа становятся пышные представления одноактных пьес на тему «святого причастия» (аутос сакраменталес), имеющие целью усилить религиозное чувство в массах и отвлечь их вни­мание от правления Филиппа IV и его фаворитов. Король и гранды тешат себя оперно-балетными представлениями, обстав­ленными с предельной роскошью. Кальдерон становится моно­польным поставщиком мифологических пьес и феерий для при­дворного театра, а также аутос сакраменталес для публичных зрелищ. Он не только сочиняет их из года в год, но и составляет планы их постановок.