Народные истоки средневекового театра

Театр не погиб. Его возродила к жизни та плодоносная си­ла, которую принесло в древний мир варварство — новый строй жизни.

«Но в чем состояло то таинственное волшебное средство, при помощи которого германцы вдохнули новую жизненную силу умиравшей Европе?» — спрашивает Энгельс и тут же отвечает: — «Омолодили Европу не их (германцев.— Г. Б.) специфические национальные особенности, а просто их варварство, их родовой строй»¹.

Именно в родовом быту варварских племен, а позже в быту феодального крестьянства нужно искать первоначальные обрядо­вые истоки зрелищ раннего средневековья. *

Производственной основой феодализма было земледелие, а основной массой трудового населения были крестьяне, официаль­но принявшие христианство, но все же находившиеся еще под сильным влиянием древних языческих верований, выражающихся в поклонении силам природы и непосредственно связанных с тру­довыми, производственными процессами.

Несмотря на жесточайшие преследования церковью пере­житков язычества, в народе продолжали исполнять обря­довые игры в течение многих веков после принятия христиан­ства. Крестьяне удалялись в лес или поле, шли к морю или к ручью и приносили в жертву животных, пели песни, плясали и возносили хвалу богам, олицетворяющим собой добрые силы природы.

Церковь, строго осуждавшая проявления живых человеческих радостей, налагала запрет и на природу. Ослепительный в своей диеной красоте живой мир природы должен был представляться истинному христианину мрачной обителью грехов и скверны.

Но если фанатичный монах мог прежде смерти отказаться от всего живого, то простой человек, с зарей выходящий трудиться на поле, всем сердцем любил сияние дня, шелест лесов и рокот реки. И хотя у него были отняты земли, леса и реки, все же

16

труженик-крестьянин чувствовал в творящей силе природы доб­рый ответ на свой труд и потому любил природу, обожест­влял ее.

Именно в культовых песнях, плясках и играх, посвященных силам природы и связанных с трудовыми производственными процессами, заключались самые ранние зачатки театральных действ европейских народов.

Связанные с временем посева и сбора урожая, эти культовые игры содержали в себе аллегорическое изображение борьбы зи­мы и лета. Эта борьба персонифицировалась в виде столкновения двух отрядов, символизирующих различные времена года. Общее представление о добрых и пагубных стихиях воплощалось в этих играх в фигурах добрых и злых героев маскарада. Примитивное, фантастическое толкование законов природы обретало в народ­ной фантазии образную, действенную форму.

Во всех странах Западной Европы в деревнях устраивались майские игры. В Швейцарии и Баварии борьбу лета и зимы изображали два деревенских парня. Первый был одет в длинную белую рубаху и держал в руке ветку, обвешанную лентами, ябло­ками и орехами, второй же, представлявший зиму, был закутан в шубу и держал в руке длинную веревку. Соперники сперва вступали в спор о том, кто из них владычествует над землей, а затем в плясовых движениях изображали борьбу, в результате которой лето торжествовало над зимой. К спорщикам присоеди­нялись и зрители, и тогда переклички, переговоры, песни, пляски становились всеобщими.

В Германии шествия в честь пробуждающейся весны были особенно многочисленными и шумными. Устраивались инсцени­ровки, в которых участники выступали в масках медведя, кузне­ца, рыцаря. В ритуальные игры порой проникали бытовые моти­вы. Появлялась, например, дочь зимы; ее просватали за лето, но жених раздумал жениться и гонит от себя невесту, как тепло го­нит зимнюю стужу.

Обрядовые игры с течением времени вбирали в себя и фольк­лорные героические темы. В Англии весенние праздники были связаны с образом народного героя Робин Гуда. Робин Гуд ехал верхом на коне с майской «царицей», их окружала большая ка­валькада всадников, вооруженных луками и стрелами и увенчан­ных зелеными венками. Многолюдная толпа останавливалась на поляне, и происходило торжественное водружение майского ше­ста, вокруг которого устраивались пляски, хоровое пение и состязание в стрельбе.

Особенно богаты драматическим элементом были майские игры в Италии. Действие происходило у огромного пылающего костра, символизирующего, по старинному языческому обычаю

17

солнце. Выступали две группы, каждая во главе с «королем». Одна — весенняя — была одета в пестрые костюмы, увешанные колокольчиками и погремушками, а другая — зимняя — в белые рубахи с горбами на спине. Игра заканчивалась традиционным пиршеством — ели майские лепешки и запивали вином.

Подобные же игры, порожденные близкими условиями земле­дельческого труда, бытовали у народов Восточной Европы. Не затрагивая здесь богатейшего материала русских, украинских и белорусских народных обрядовых игр, мы назовем лишь некоторые, наиболее яркие примеры театрального фоль­клора южных и западных славян — сербов, болгар, чехов и поляков.

В Чехии майские обряды проводились в виде «игры в коро­ля». По деревенским улицам носили соломенное чучело «старого короля», которое затем сжигали или бросали в реку. Это симво­лизировало смерть зимы. Весну изображал «молодой король» — пастух; ему вручали деревянный меч и короновали венком из полевых цветов. Разнообразные обряды похорон зимы встреча­лись и у других славянских народов — сербов, поляков. Чучело зимы сжигали на костре или, положив в гроб, бросали в воду.

Славянские сельские игры были особенно богаты песнями, ли­рическими сказами, музыкой, танцами. Одной из самых поэти­ческих игр была сербская игра «кралица», в которой принимали участие только девушки. Эта игра устраивалась в троицын день, избиралась «кралица» — весна, и в честь ее водили хороводы, пели песни, плясали.

Все эти игры символизировали трудовые процессы и сохра­няли отдельные моменты ритуальных языческих обрядов. Ярким примером такой игры было болгарское обрядовое действо «ку-керы», где землю изображала девушка, которую старались по­хитить, так как похитивший обретал надежду на то, что лучший урожай будет на его поле.

Со временем обрядовые действа теряли свое первоначальное ритуальное содержание и становились излюбленными традицион­ными игрищами, связанными с трудовой жизнью крестьян.

Исчезновение ритуального начала благоприятно сказывается на развитии художественной стороны обряда; слово, освобож­денное от магического значения, обретает свой прямой поэтиче­ский смысл; песня, перестав быть заклинанием, развивается как выражение живого человеческого чувства!

В мрачные времена раннего средневековья в сельских пред­ставлениях, может быть, ярче, чем где-либо, сказывается жизнерадостный дух народа, его органическая приверженность к земным, а не к небесным делам, жизненность его устремлений, по природе своей чуждых аскетическим воззрениям христианства.

18