Мелкое крошево из всего на свете
С наступлением перестройки нормативы придворной хроники утратили социальный смысл. Партийные, комсомольские и ударно-производственные церемониалы перестали быть обязательным предметом изображения. Многие сочли это обнадеживающим признаком. Человек, как он есть, казалось бы, стал доступнее. Но на смену прежней стилистике демонстрации жизни пришел ее новый облик, куда более отвечающий характеру «мыльных опер» и шоу-бизнеса.
«Не рассказывайте нам сказки...» - классическая риторика. Человечество обожает сказки и мелодрамы — в книгах, на сцене и на экране. Сказочников щедро вознаграждают. Критики называют их произведения «массовой культурой», а продюсеры оплачивают по высшей ставке. Рабыни Изауры, графини де Монсоро, прекрасные няни... Такие произведения становятся необходимыми как снотворное. Но достаточно увеличить дозу, и они превращаются в сильнодействующий наркотик.
Уличные киоски заполонили глянцевые журналы - первообразы клиповой режиссуры. «Сделайте мне красиво» — не современно. Современно — «Сделайте мне роскошно». Когда-то советский официоз и хроникально-обзорный взгляд на действительность породили паркетную съемку и протокольный сюжет. Современная светская жизнь и разнообразные виды богемных тусовок способствовали
303
эволюции сценических представлений - от паркетного до фуршет-ного.
«Он вездесущ и многолик, он чрезвычайно лукав, амбициозен и агрессивен». Так описывают телевизионный гламур участники дискуссии в «Искусство кино» № 11 за 2006 год (Вера Зверева, Нина Зархи, Александр Тимофеевский, Даниил Дондурей...) Собственно, весь номер журнала посвящен анализу этого эфирного всепроникающего явления. Гламур абсолютизирует настоящее. В нашем мире нет ни старости, ни морщин, ни выпадения волос. Отсутствуют интонации сомнения, отрицания или конфликта. Одна ликующая бессодержательность.
Но не напоминает ли эта характеристика дух и стиль советского телевидения, которое, претендуя быть средством массовой информации, всегда выступало как средство массовой дезинформации? Когда жизнь страны представала на экране (особенно в информационно-публицистическом «Времени») ежедневным спектаклем в жанре утопии.
«Культ поверхностности, доведенный до совершенства», — заключает одна из участниц журнальной дискуссии. Новая идеология, вечный праздник. Сахарный сироп, покрывающий не только десерт, но и все обеденные блюда - салаты, суп, бифштекс... Все это расфасовано в яркой глянцевой упаковке, представляя продукты «улучшенными» и лишенными своеобычности и остроты. Изображение и текст нарезаются так, чтобы разрушить непрерывность повествования. Основное усилие - быстро проговорить материал, чтобы зритель не догадался, что же было произнесено. Бегло проговариваются важные вещи, они камуфлируются высоким темпом речи, перескоком с темы на тему и сменой кадров. Многословие заглушает суть полемики. «Фрагментарность привлекает внимание, но она же устанавливает барьер, который не пропускает смыслы, превосходящие уровень констатации факта».
Да ведь это всего лишь технология, утверждают одни, своего рода искушение роскошью. Ни к идеям, ни к их отсутствию она отношения не имеет. Нет, возражают другие, перед нами не технология, а потребительская культура. Это общепринятый ныне экранный язык.
Телевизионная гламурность - «мелкое крошево из всего на свете». Непременная выразительность безотносительно к смыслу —
304
своего рода эффект мелькания. «Есть два рода болтунов, - заметил как-то историк В. Ключевский. — Одни говорят, чтобы скрыть, что они думают, другие — чтобы скрыть, что они ничего не думают».
Чтобы участвовать в светской беседе, думать совершенно не обязательно. Стремление думать такому общению только мешает. Поэтому самый будничный и общепринятый здесь разговор — разговор ни о чем. Гламурное мировосприятие в этом смысле, подобно прежней обзорной хронике, обусловлено функционально и исторически. Не репортер светской хроники выбирает событие. Событие выбирает своих репортеров, которых интересует не «жизнь, как она есть» (как снимать такую жизнь — они не знают), а скорее опять же «ритуал, как он есть». Хроникеры в обоих случаях фиксируют поведение людей в наиболее «узнаваемых» его формах. Различие между двумя поколениями хроникеров — по сути, различие между ритуалами. Человек в «момент неигры», выступавший вертовским идеалом, становится еще более недоступным, чем в эпоху киноков. Вся жизнь предстает как пестрый набор, как мишура пустословных игр, вовлекающих человека в свой карнавал, который охотно и ежедневно демонстрируется на домашних экранах.
Возвращаясь к размышлениям П. Флоренского о загадках человеческого лица (в том числе об «образе» или «лике»), мы не можем не видеть, что сегодня наиболее типичная ситуация, когда антиподом лика выступает «личина» или «маска». Нечто «подобное лицу, похожее на лицо, выдающее себя за лицо и принимаемое за таковое, но пустое внутри». Смысл лица становится в этом случае отрицательным, а само оно оказывается, по выражению Флоренского, призраком, фикцией, мнимостью — не лицом, а личиной.
Неустанное лицедейство - ежедневный парад личин или мнимостей - атмосфера теперешнего эфира и навязанных им аудитории правил игры. Они исключают присутствие человека (если он не находится в невменяемом состоянии) и внимание к его индивидуальности. Не паркетные съемки и протокольные сюжеты, знакомые нам по прежней хронике, а экспансивные типы публичной реальности. Перед нами не реальные люди, а узаконенные эфиром и уподобленные друг другу экранные амплуа для наружного потребления. Но чем чаще телевидение демонстрирует такие публичные действия «напоказ» (а оно демонстрирует их с утра до ночи), тем скорее они становятся частью самой реальности. Как в маскараде у Леонида
305
Андреева, где герой, изнемогший от страшной внешности окружающих, пытается заглянуть им под маски, чтобы увидеть лица, и с ужасом убеждается, что перед ним не маски, а именно лица.
Поневоле приходит на память протест киноков, выступавших против «киноколдовства» и «киномистификации», и еще понятнее становится стремление Вертова противопоставить этой наркотической псевдореальности «обыкновенных смертных людей, заснятых в жизни за своим обычным делом».
Экстраверты, чье поведение рассчитано на внешнее впечатление, — желанные герои репортеров скандальной хроники, которые выступают по отношению к ним своего рода имиджмейкерами. Жириновский, Митрофанов и подобные им натуры, склонные к самодемонстрации и уже этим отличающиеся от характеров заурядных, обнаружили в телевидении наиболее удобную для себя среду. Без него они остались бы попросту неизвестными. А разве не относится это к самим ведущим? «Всякая журналистская работа, - объяснял в свое время Невзоров, автор «Паноптикума» и «Дикого поля», - на мой взгляд, есть торговля своей репутацией и своим имиджем»299.
Но что представляют собою эти ведущие в человеческом измерении? Каковы их житейские качества, внутренний мир и особенности их собственной личности? За несменяемым и хорошо знакомым нам поведением Андрея Малахова или Ксении Собчак гла-мурному оператору и в голову не придет приоткрыть конкретные черты индивидуальности. Наиболее известные персонажи остаются самыми незнакомыми.
«Мы занимаемся не творчеством, мы занимаемся аудиовизуальным обслуживанием населения, и должны это делать на высочайшем уровне». Высочайший уровень предполагает не только демонстрацию качеств, рассчитанных на эффект, но и ту коммерческую цензуру, которая представляет собой не реакцию, повторим еще и еще раз, на опасные мысли, как было когда-то, а реакцию на само наличие мыслей.
Такая цензура не оставляет следов. Она не запрещает произведений. Она просто не допускает появления того, что можно было бы запретить. Устраняется не произведение, а сами условия для его рождения. Не ребенок, а возможность его зачатия. Идеи, не гарантирующие рейтинга в наши дни, отклоняются не на уровне готовых программ или готовых сценариев, но все чаще — уже в за-
306
явке и даже в замысле (исключением остается канал «Культура»). Многочисленные заявки на фильмы, предлагаемые вчерашними классиками телекино, — Самарием Зеликиным, Дмитрием Лунь-ковым, Владиславом Виноградовым, Мариной Голдовской, уже не приветствовались каналами и оставались, как правило, без ответа. Мастера, чьи премьеры еще вчера становились событиям в эфире, по существу, оказались отлучены от своей профессии.
Производство документальных телефильмов, таким образом, было лишено не только прежней материальной поддержки, но и какого бы ни было общественного заказа, оказавшись в стихии рыночной экономики — экономики, рассчитанной на чистую прибыль, которая и давала единственную возможность попасть в эфир. Коммерческая цензура противодействовала любым стремлениям заставить зрителя думать и размышлять.
Одним словом, документальный фильм, отвечающий своему призванию, мог оказаться в программе лишь вопреки условиям, царящим на коммерческом телевидении.
- Телевидение — это кино
- Телевидение — это антикино
- Телефорумы-антиподы
- Промежуточная эстетика. Эпидемия максимализма
- Сиюминутность восприятия
- Тв как экранная периодика
- Парадоксы многосерийности
- Тв как экранная периодика (продолжение)
- Возвращаясь к пресловутой специфике
- Поиски самоопределения
- «Привычная» или «забытая» камера
- Возвращение к героям
- Противоречие как предмет экранного анализа
- Публицистика «деловая» и «нравственная»
- Эволюция героя в проблемном телекино (80-е годы)
- Телефильм без зрителя
- Киноки и их оппоненты
- От «жизни как она есть» к «человеку каков он есть»
- Человек в ситуации хроникальной съемки
- Драматургические принципы фильма-портрета: монологическое решение
- Драматургические принципы фильма-портрета: групповое повествование
- Еще раз к проблеме тождества образа и прообраза
- Театр социальной маски
- Эти неподдающиеся характеры
- Двойной человеческий документ
- Неподведённые итоги
- Слово о будущем
- Удушение в прокате
- Свобода без культуры
- Не наш формат
- Мелкое крошево из всего на свете
- Секрет выживаемости в эфире
- Этюды о гениях и злодеях
- «Жизнь в телевизоре» или конец специфики
- Лицо лица308
- Земноводные выходят на сушу
- Личинка экранной культуры
- Путь от человечества к человеку
- Сам себе телецентр
- Новые горизонты
- Я присутствую
- Что такое фильм!
- Фильм как частный случай экранной культуры
- «Мой кинозал - моя крепость»
- Не раньше, чем в XXII веке
- Примечания