Эволюция героя в проблемном телекино (80-е годы)

Расстояние между двумя конфликтами — водителя Шинова, уво­лившегося из троллейбусного депо «по собственному желанию», и молодого биолога Гармаева, уволенного администрацией школы, -составило десять лет. Первый фильм, как мы помним, зрители не увидели, второй был показан в эфире единожды. Впрочем, Гарма-ев — лишь один из героев четырехсерийной картины И. Зюзюкина и С. Зеликина «Ребячьи комиссары», снятой в 1977 г. (остальные три фильма - «Всего одна смена», «У нас во дворе», «Воспоминания об «Искателе»). Фанатики и энтузиасты, для которых педагогика — не образование, а призвание, — такими предстали на экране участники цикла. Одержимые идеей помочь подростку обрести самого себя, они отважно вступали в сражение с закосневшей системой школь­ного воспитания, преобразовывали подвалы ЖЭКов в центры мо­лодежной культуры, вербовали коммунарские бригады из уличных сорванцов, кандидатов в исправительные колонии. «Как сделать, чтоб ищущим, беспокойным людям было просторно в любой нашей школе?» — этим вопросом Гармаева завершалась посвященная ему лента. В ответ на премьеру на Центральное телевидение и в различ­ные инстанции буквально обрушился поток писем от возмущенной администрации школы. Полгода заняло выяснение ее отношений с «Экраном», и лишь после этого газеты смогли, наконец, опублико­вать рецензии на фильм.

До появления следующего конфликтного характера в про­блемной картине проходит «всего» три года. На этот раз речь шла не о столкновении энтузиаста с бюрократом-директором. Герой М. Голдовской В. Литвиненко — сам директор завода, хотя и не­давно назначенный («Восьмой директор», сц. Д. Белов, «Экран», 1980). «Неужели у всякого нормального человека, я уже не гово­рю о руководителе хозяйственном, сердце не обольется кровью,

147

если он видит пустующие цеха, которые могут работать? - звучит с экрана монолог Литвиненко, восстающего против абсурдных ситуа­ций, сложившихся в экономике. — Стоять в стороне у реки жизни и смотреть, как она течет? Ну, может, мудрецам это и подходит...». В. Литвиненко не был «мудрецом».

Три года спустя режиссер Д. Луньков представляет аудитории еще одного директора — настоящего героя социального действия, о котором мечтали экран и сцена. «У меня нет безвыходных поло­жений и неразрешимых вопросов. Все можно сделать, придумать, пробить», — заявляет Ульянкин едва ли не с первых кадров («Из жизни молодого директора», Саратовское телевидение, 1983). Убеждения руководителя совхоза с поступками не расходятся. «От других только и слышишь - тяжело, времени нет, нервы мотают, в семье не бываю. А этот...» — недоумевают в райкоме партии. «Рост продукции на 1—2% — это топтание на месте, — утверждает Ульянкин. - Нужно шагать шагами не на два, а на сто, на двести процентов». Крестьянину необходимо техническое образование и точность в работе. Директора не смущает то, что понятие «точ­ность» звучит почти вызывающе по отношению к обыденной сель­ской практике. По складу мышления Ульянкин - стопроцентный экономист. Натура резкая и прямая. «Он сам себе дорогу пробил и нас вот учит, — говорит пожилая телятница. — Чтобы мы не были застенчивыми».

Утверждение на экране социального характера нового типа заставило вспомнить и о выдающихся натурах 30-х годов. Картина «В небе и на земле» («Экран», 1984), приуроченная С. Зеликиным к 80-летию со дня рождения Валерия Чкалова, далека от традици­онной хрестоматийности. Первая встреча с летчиком происходит в одиночной тюремной камере, куда он попал за «воздушное ху­лиганство» — попытку пролететь под телеграфными проводами («бреющий полет», сказали бы мы сегодня). Пилот, размышлявший о возможностях истребительной авиации, не думал о противниках, которых наживал своими полетами, нарушавшими установленные инструкции. «Но где и когда люди творили не вопреки, а благодаря инструкции?» — комментировал автор-режиссер.

Во всех этих лентах мы застаем героев в конфликте, в ситуа­ции «за и против», заставлявшей зрителя совершить свой выбор и сформулировать собственную позицию.

148

В наибольшей степени это проявилось со второй полови­ны 80-х годов, начиная с полемики об «Архангельском мужике» (сц. А. Стреляный, реж. М. Голдовская, 1986). Маленький хутор, затерянный среди безбрежных лесов, стал ареной неравного пое­динка между одиночкой-крестьянином, впервые почувствовавшем себя хозяином, и десятилетиями отлаженным аппаратом обкома. Бывший совхозный рабочий, решивший взять на откорм шестьдесят бычков, добился снижения себестоимости говядины вдвое. Неслож­ные расчеты подсказывали, что десятку таких, как он, под силу вы­полнить план совхоза, в одной конторе которого сидят двадцать два чиновника.

Спохватившиеся, что крестьянин, которому дали волю дей­ствовать по своему разумению и соразмерно своей энергии, спосо­бен обогнать не одно хозяйство и оттенить тем самым бездарность руководителей, партийные идеологи области безуспешно пытались предотвратить премьеру картины. На следующее утро после де­монстрации по ЦТ о Николае Сивкове из далекого лесного хутора на берегу Северной Двины заговорили в автобусах и троллейбусах, в магазинах и у станков, успех был таким, что телевидение объявило повторную демонстрацию.

Архангельский обком решил перейти в контрнаступление. Местного журналиста, впервые написавшего о Сивкове, обвинили в попытке «растащить социализм по бревнышку» и уволили из га­зеты.

«Не породит ли такое поощрение частного труда лазейки для махинаторов? Не возврат ли это к кулачеству?» — спрашивали авторы ряда писем. «Оборотистый хозяйчик...», «пособник буржуазии...», «реставратор капитализма» - не самые обидные из определений в адрес героя фильма. Разумеется, были и письма противоположного содержания (и намного больше), пачками приходившие на телеви­дение и в дом на хуторе. (Доходили даже письма без адреса: «Ар­хангельск, Сивкову».)

Перепуганное руководство Гостелерадио поспешило отме­нить повторную демонстрацию (вместо обещанного повтора зри­телям предложили «Фигурное катание»), что вызвало серию едких реплик в печати, после чего о картине заговорили даже те, кто ее не видел. Число сторонников Сивкова стремительно возрастало. Многие называли его «государственным человеком», работягой

149

и умницей. «Не за рекорды его преследуют, а за умение головой трудиться». «Или нам не нужно мясо, которое он производит? Или мясо тоже «не то»?» «Выжига, рвач и хапуга? Да полно. В этом рас­четливом крестьянине сидит романтик. Кто другой в конце шестого десятка будет всаживать деньги в телятник и сеновал?»

Казалось бы, сам ход событий подсказывал телевидению, как следует поступить. Согласившись с авторами, убежденными в том, что отстоять всего лишь одного человека - уже принести пользу делу, устроить общественный просмотр в Архангельске, попросив обкомовских оппонентов публично высказать свое мнение в откры­той дискуссии и на этот раз показать уже обе серии.

И хотя руководство Гостелерадио не решилось (солидаризи­руясь с оппонентами Сивкова) провести на экране подобного рода дискуссию, всенародное обсуждение все же состоялось — на стра­ницах газет. Имя Сивкова стало нарицательным, а за его борьбой с отечественными бюрократами следила едва ли не вся страна.

«Талантливый человек вызывает во мне веселое чувство соучастия потому, что он делает то, что сделал бы и я, если бы умел», — писал Леонид Лиходеев в «Известиях»¹⁶⁸. «Почему они так злились? - спрашивал А. Стреляный, размышляя о психологии «за-претителей». - Мы делали фильм о свободном человеке. Сивков -это один из немногих по-настоящему свободных людей, которых я в своей жизни встречал. Человек, рядом с которым сам себя чувству­ешь свободным»¹⁶⁹.

Крестьянин из Красной горки, первый фермер России, ока­зался героем популярной викторины «Что? Где? Когда?», трансли­руемой по Интервидению. Французская телекомпания прислала ки­носъемочную бригаду, чтобы снять о нем собственный фильм.