Творчество Симона Ушакова.

Наиболее горячими сторонниками первой концепции были «жалованный» царский иконописец Симон Ушаков и его друг художник Иосиф Владимиров. Они ставили живопись выше про­чих видов «иконотворения» (то есть изобразительного искусст­ва), потому что она «деликатнее и живее изображает представ­ляемый предмет, яснее передавая все его качества». Ушаков на­писал «Слово к любителю иконного писания», где первым среди русских живописцев требовал от мастера правдивого изображе­ния «как в жизни бывает», ссылаясь при этом на отражение в зеркале /20/. Однако Ушаков видел в искусстве гораздо больше, чем просто отражение действительности. Он писал, что образы, приносящие красоту,— это «жизнь памяти, памятник прежде жившим, свидетельство прошлого, возглашение добродетелей... бессмертия хвала и слава, возбуждение живых к подражанию, воспоминание о прошедших делах». Симон Ушаков был знаком с искусством современных ему западных художников, которые «всякие вещи и бытия в лицах представляют и будто живых изображают».

Друг Ушакова, художник Иосиф Владимиров написал «Трак­тат об иконописании», где самостоятельно развивал схожие по­ложения, утверждая, что икона, в первую очередь, должна быть красивой. Он особенно протестовал против канонической ико­нописи. Почему, спрашивал он, надо писать святых на одно лицо, обязательно смуглыми и темновидными? Разве все люди одина­ковы? Называя живопись «благообразным живоописанием», Ио­сиф подразумевал под этим художество, которое передает «богодарованую красоту» человека и его «живоподобный» образ.

Ярым противником подобного метода был знаменитый прото­поп Аввакум — один из самых замечательных русских писателей XVII столетия.

«Живоподобные» образы вызывали у протопопа омерзение, он считал, что нет ничего хуже, чем «будто живые писать», утверждал, что в иконе священна даже доска, поэтому какое-либо изменение в ней — это святотатство. Лица снятых не могут быть похожи па лица обычных людей. В поощрении же подобных новшеств он обвинял патриарха Никона, хотя в этом вопросе позиция официальной церкви была столь же неприми­римой. Никон пытался установить жесткую регламентацию ико­нописного дела, он даже требовал поругания икон, написанных не по «греческому чину». После падения Никона церковь продолжала исповедывать ту же идею. В 1668 году патриархи алек­сандрийский, антиохский и московским написали грамоту, в ко­торой утверждали, что первый художник есть Бог, создавший человека «по своему образу и подобию», я живопись - зеркало, отражающее дела провидения.

В этой полемике впервые с такой определенностью были вы­сказаны взгляды на искусство, заявлены два мироощущения. Однако ни одному из них не было отдано предпочтение, так как время первого еще не наступило, а второго - истекло. Неповто­римость и своеобразие придавала живописи этого периода жи­вая струя народного творчества, душа парода облагораживала ее, придавала нарядность, декоративность, сказочность. «Дивное узорочье» определяло тогда содержание русского искусства.