Этнос, язык, культура

Культурный феномен, наряду с универсальными, которых мы уже коснулись, имеет и различные парциальные измерения. К ним относятся, в частности, расовые, этнолингвистические, классово-групповые, этнонациональные, половозрастные и региональные аспекты.

Подчеркивание расового фактора породило расизм во всех его формах: как «классический» белый, теоретиком которого выступил еще Ж.А. Гобино и который произвел такие уродливые явления, как преследования и дискриминация негров и цветных в США, ЮАР и Европе, так и современный африканский негритюд, постулирующий, наоборот, исконное превосходство цивилизационной модели Черного Континента. Аналогичные настроения применительно к людям своей расы бытуют также в Китае, Японии, арабском и тюркском мирах. Расизм как одно из наиболее отвратительных порождений человечества в настоящее время несколько ослаб. Но несмотря на то что с точки зрения истории культуры (как мы выяснили, универсальных опти-мумов тут не существует) он абсолютно несостоятелен, до полного его истребления еще далеко.

91

Живучесть расизма объясняется главным образом двумя обстоятельствами. Во-первых, низким, дальше некуда, уровнем требований к его адептам: от них самих не требуется ровным счетом ничего, поскольку расовая идентификация принадлежит всем от рождения, т.е. с биологической точки зрения от нас не зависит. Тем самым, для ленивой души он подсовывает оптимальный способ самоутверждения («царствуй, лежа на боку»): можешь ничего не делать, не заботиться о своем росте ни в каком смысле, ты лучше по самому факту своего существования. Просто ты (на выбор) — белый, ариец, черный, китаец, араб... Этим все сказано. Во-вторых, кроющийся в его основе этноцентризму постулирующий всеобщую эталонность своих обычаев и доходящий в наше время до ксенофобии и агрессивного национализма (наиболее страшный образчик последнего — германский нацизм), стар как мир. 6 науке такое мировоззрение получило название «правило Геродота»: известно, что отец истории придерживался в своих трудах представления об априорном превосходстве эллинов над остальными народами. К тому же и сейчас человечеству, судя по всему, еще долго предстоит идти к проникновенному осознанию своего единства в многообразии.

По сути, этноцентризм есть бытовая форма культурного релятивизма. Но им переболели и философия, и антропология. Аристотель думал так же, как Геродот, а М. де Монтень полагал, что каждая нация способна создать только какой-то определенный тип объединяющей ее творческие силы доктрины, что и является ее уникальной национальной идеей. Подарив миру торбу, с которой до сих пор носятся наши штатные патриоты, О. Шпенглер вслед за Н.Д. Данилевским выступил с тезой об обособленности цивилизационных моделей и непроницаемости культурных перегородок между ними. А К. Леви-Строс и Г. Гумилев подхватили ее на новом материале. Всем этим, благодаря Э. Хантингтону, сейчас заразилась политология.

Расизму противоположен космополитизм или культурный универсализм. Это «правило Гомера»: у легендарного автора

92

«Илиады» и «Одиссеи» все народы выступают на равных. Реальность общемировой культуры признавали уже Ж Ж. Руссо, И. Кант, И.В. Гёте. Последний ставил ее выше национальной.

Гигант русской философии Владимир Соловьев называл «соборностью» процесс постепенного объединения, «собирания» воедино разъединенных национальных («локальных» как промежуточного этапа к мировой) культур. И отводил в нем решающую роль христианству. На дилемму «Запад-Восток» в версии Р. Киплинга («вместе им не сойтись»), заимствованную впоследствии К.Г. Юнгом, Соловьев отвечал: они сольются в единую мировую цивилизацию, завершив реализацию соборности. Таким образом, его позицию можно считать предтечей современной теории глобализации.

Мировую цивилизацию и культуру плодотворно не противопоставлять, но находить в них взаимодополняющие элементы. Основу первой в нынешнем виде составляют наука, техника, технологии: налицо ускоренное становление ее планетарного измерения. Нет национальной математики и электроники, они универсальны. И они определяют лицо объединяющей землян цивилизации.

Мировая культура — иное дело. Ее золотой фонд представляет собой сумму лучших достижений национальных культур. Сейчас, правда, происходят их некоторые нивелировка, усреднение, приведение их по многим параметрам к единообразию. Но, вне зависимости от данного процесса, каждая из них остается национальной в своей основе. Да и в наступившем этапе гомогенизации надо видеть предтечу трансформации в грядущую на новом витке и иной основе диверсификацию. Это как прилив и отлив: на протяжении истории человечества уже несколько раз случалось так, что примитивизация и стандартизация (на переходе от неолита к бронзовому веку, от микенской к классической Греции, от античности к Возрождению...) рождали качественно более высокое разнообразие. Вопрос во времени: раньше подобный оборот занимал столетия и даже тысячелетия, теперь он должен идти быстрее, — все ускоряется.

93

Переходя в социальную область, напомним, что массовой и народной культуре было отведено место выше. Здесь надо сказать несколько слов, прежде всего об элите: ее узусы привержены соблюдению старых, а то и древних, общенациональных и корпоративных традиций, строгого этикета, манер, вежливости, интересу к отточенности и изысканности (иногда излишней) культурных форм* требованию во всем, в том числе применительно к искусству, следовать такту и безупречному вкусу. Именно поэтому приходится констатировать, что в нашей стране данный слой пока почти напрочь отсутствует. Из признаков элиты те, кто претендует ею у нас быть, большей частью располагают только корпоративной замкнутостью и ориентацией на свои сословные обычаи, а не на общие нормы права. Те же, кто подходит по перечисленным критериям, не имеют, как правило, должных имущественного статуса и влияния, без которых элитарности тоже не бывает.

Что же касается средних слоев, то они повсеместно ориентируются на массовую культуру с локальным оттенком. Однако к ним относится и основная часть интеллигенции, которая как носитель высшего уровня интеллекта и творческого потенциала и во многом пионер обновления общественных установок получает материал для него из того же источника.

Кроме того, вторая половина XX в. принесла с собой продолжающийся расцвет целого набора субкультур, из которых отметим три. Все они, лишенные каких бы то ни было отличительных этнических черт, созданы и эксплуатируются искусственно: женская навязчиво канализируется исключительно в направлении моды, косметики, диет, прочих псевдомедицинских и иных способов ухода за телом, индустрии туризма и развлечений и т.п.; молодежная — музыки, спорта, модного жаргона, эпатажа в одежде, видео, напитков, компьютерных суррогатов общения и пр.; мужская — моды, техники, оружия, охоты, алкоголя, табака и бодибилдинга; все три— в направлении секса и любых типов экстрима.

Фундаментом, внутренним нервом культуры является национальный язык. Вот только некоторые наиболее яркие суждения

94

о его феномене. М. Хайдеггер называл язык домом бытия. Еще ранее Ф.М. Достоевский ставил знак равенства между языком и народом. А позднее А. Камю сказал: «моя родина — французский язык», явив, тем самым, кстати, блестящий пример классического космополитизма.

Степень грамотности владения языком дает вам в руки наиболее простой и эффективный инструмент определения культурного уровня общества. А.Ф. Лосев и Д.С. Лихачев всерьез считали, что интеллигенция в СССР почти пропала тогда, когда, желая блеснуть «ученостью», представители ее советской генерации стали в любом контексте употреблять глагол «довлеть», означающий «долженствовать, быть должным» (почему грамотно говорить «мне довлеет» как синоним «мне должно, я должен»), в смысле «давить».

Язык есть базовый критерий при типологизации культуры, без которого она не получает внятной этнической привязки. Давая всему определения, он представляет собой главный инструмент познания и освоения внешнего мира и универсальное сред ство общения (оттого разные формы взаимодействия людей и способов произвести на других желаемый эффект также частенько называют языками: жестов, мимики, музыки, изобразительного искусства, математики, архитектуры, одежды и т.д.). Показательна уже одна тесная филиация с его именем соответствующего этнонима. Как таковой язык неотвратимо разделяет судьбу создавшего его народа. Например, он может умереть или совершить экспансию. Сформировать в слиянии с иным лингвистическим материалом некое качественно отличное от обоих единство, или стать прародителем целого веера диалектов, которые потом выделятся в самостоятельные языки.

Это некогда случилось с латынью, которая сначала захватила все Средиземноморье, затем, в широких слоях народа, не пережила гибель Римской империи, но вырастила из своего корня мощную романскую ветвь, интегрировавшуюся потом с германской в единую семью. Нам, нынешним, повезло: и на наших глазах тоже одновременно развиваются обе тенденции. С одной

95

стороны, идет образование новых языков — пока в виде сленга, по принципу слияния («франгле» или «френглиш», кому как больше нравится). С другой — по линии разделения (уже четко выделившиеся американское, канадское, австралийское, новозеландское наречия на базе классического британского варианта английского).

Характерно, что параллельно аналогичные процессы переживает вместе с ними и вся культура Западной и Центральной Европы. Здесь, в рамках ЕС, происходит фольклоризация ее национальных вариантов. Подобно тому, как прежде то же самое случилось с некогда самостоятельными региональными культурами внутри национальных государств: Нормандии и Вандеи во Франции, Уэльса и Шотландии в Британии, Баварии и Саксонии в Германии, Ломбардии и Сицилии в Италии, и т.д. Список может быть продолжен как по этим, так и по другим государствам. Ведь во Франции возобладала над другими областями модель маленького района Иль-де-Франс, в Британии — Англии, в Германии — Пруссии...

96