13.3. Гуманизм и личность

Обращение к античному наследию, однако, не сводилось лишь к его изучению и подражанию ему. Оно было формой, в которой совершался переход к новому идейному содержанию культуры, основой которой стал гуманизм.

Понятие «гуманизм» ввели в XV в. сами творцы новой культуры. Называя себя гуманистами, они выражали этим направленность своих интересов не на божественные, а на человеческие дела. В центре их внимания — живая человеческая личность. Гуманисты восхищались духовной и телесной красотой человека, его разумом и волей, масштабами его творческих достижений. Гуманисты полагали, что достоинство человека определяется не его происхождением, богатством или властью, не аскетическим умерщвлением плоти, а, прежде всего, гуманистической «ученостью». Благородным делает человека не принадлежность к знатному роду, а овладение культурой, широкая многогранная светская образованность, опирающаяся на изучение не только христианских, но и греко-латинских источников. Писатели и художники, по мнению гуманистов, выше воспеваемых ими героев, потому что слава героя — на кончике пера или кисти творца, дарующего ему бессмертие в своем произведении. Благородный человек, иначе говоря, — это гуманист, «аристократ духа». Этот новый, духовный аристократизм стал знаменем гуманистической культуры Возрождения.

Начало нового понимания достоинства человека восходит еще к Данте. Та же тема звучала в творчестве Петрарки и Боккаччо, которые отстаивали идею личных заслуг человека как основы его истинного благородства. Гуманисты XV в. — Поджо Браччолини (1380 — 1459), Кристофоро Ландино (1424 — ок. 1504) и др. посвятили этой проблеме специальное сочинение «О благородстве». Для них характерен общий подход — стремление выяснить само содержание понятия «благородство», его связь с представлениями о знатности, богатстве, власти. В диалоге «О благородстве» (1440) участники описанного Поджо диспута спорят о том, определяется ли благородство исключительно добродетелью или оно зависит от знатности и богатства. «Что более различается между собой, чем мнение о благородстве неаполитанцев, венецианцев, римлян?» — задает вопрос один из участников диалога. И отвечает: «Неаполитанцы похваляются своим благородством, понимая его как бездействие и праздность, они живут за счет своих имений, считая непозволительным самим заниматься сельским хозяйством и предпринимательством»⁶⁸. Поджо выносит нравственный приговор неаполитанской знати с позиций гуманистического понимания труда как важнейшего условия достоинства человека. Он противопоставляет ей венецианский патрициат, для которого с понятием «благородство» было связано непосредственное участие в управлении государством и, например, занятие торговлей не считалось зазорным. Римская же знать, подчеркивает Браччолини, хотя и пренебрегает торговлей, но уделяет внимание сельскому хозяйству.

Что же касается флорентийского нобилитета, то Поджо отмечает его неоднородность — одни благородные фамилии традиционно участвовали в управлении республикой и в торговом предпринимательстве, другие «радуясь благородному титулу, услаждали себя охотой»⁶⁹. Образ жизни последних присущ и ломбардцам, констатирует Поджо. В его диалоге, как в зеркале, отразились различия не только в социальной функции итальянской знати, но и в ее менталитете. Очевидные симпатии гуманиста вызывает та аристократия, которая оказалась всецело вовлеченной в жизнь города, что и определило ее высокий социальный статус. Не отвергая значения знатности рода, Поджо делает акцент на личной доблести, которая достигается усилиями самого человека — в труде и воспитании природных способностей и добродетели. Негативная оценка безоговорочно выносится праздности аристократии, предающейся развлечениям. Еще более последователен в гуманистической трактовке знатности и благородства Ландино, написавший свой диалог в конце 80-х гг. XV в. Он утверждал, «что подлинный смысл понятия «nobilitas» — в добродетели и славных делах, а не в знатности происхождения и богатстве. Благородным можно считать и купца, но не потому, что он накопил состояние, а потому, что достиг его благодаря труду»⁷⁰. Быть или не быть благородным, подчеркивал Ландино, зависит от самого человека, его разума, воли, нравственного совершенства. Как и Поджо, Ландино черпал примеры из жизни разных городов Италии. Он хвалил венецианский патрициат не только за то, что он умело ведет государственные дела, возвеличивая себя и республику, но и за его высокую культуру — занятия искусствами, литературой, философией. Так, Ландино ввел культуру в понятие «благородство» как обязательный элемент.

Делая обобщающий вывод, Ландино настаивал: не может быть благородным человек, предающийся порокам, пребывающий в праздности и не усердствующий в науках и искусствах. Никакое богатство, пышные одежды и пиры не могут придать таким людям благородство, хотя бы их предки и имели определенные заслуги. Не связаны с истинным благородством и титулы, полученные от правителя. Развивая новую трактовку понятия «благородство», Ландино полностью исключал из него родовитость, подчеркивая значение «благородного образа жизни», наполненного трудами в хозяйственной и политической сфере, а также учеными занятиями.

«Совершенство положено всем людям»⁷¹, — утверждал и известный философ Пико делла Мирандола (1463 — 1494). Но достичь совершенства может лишь тот, кто любит «словесность», ученые занятия, художественное творчество и развивает свое природное дарование усердным трудом, возвышающим дух. Условием для этого является свобода распоряжаться собою и своим временем. Гуманисты отстаивают право индивида на выбор своей судьбы. Многие из них стали заниматься художественным и научно-философским творчеством вопреки воле родителей и неодобрению среды, из которой они вышли. На это способны не все. Боккаччо с горечью отмечал, что «ученым людям» постоянно приходится сталкиваться с глупой, приверженной низким привычкам и предрассудками толпой, среди которой наряду с простым людом, встречаются и персоны, «заметные по золотым пряжкам и почти королевским украшениям»⁷². Эти невежды «усматривают высшее благо в кутежах и вожделениях, в ленивом досуге, проводимом в тавернах с чашами, полными пенистого вина» и «силятся хулить бдение ученых людей, труды, занятия, благородные соображения и скромность», говоря, что лучше бы им не тратить силы на сочинения философских трактатов и стихов, а спать, пить и веселиться. Гуманисты с презрением относятся к ленивым, невежественным и кичащимся своей невежественностью людям, как простолюдинам, так и знати. Их сочинения изобилуют словами «плебс», «толпа», «чернь». В характеристике человеческой личности отрицательное достается современникам, а положительное — себе. Так, первый гуманист Петрарка считал, что «разумом и мудростью наделены немногие образованные люди», остальные же «глупцы», «стада лишенных разума животных»⁷³.

Особое внимание гуманисты уделяли проблеме отношений индивида и общества, а также свободе. Так, Бруни решал ее однозначно: социальная гармония требует подчинения личного интереса общему благу. Эту же идею разрабатывал в своем творчестве Маттео Пальмиери (1406—1475). В сочинении «Гражданская жизнь» (ок. 1439 г.) Пальмиери изложил развернутую этико-социальную доктрину, основа которой — принцип служения общему благу и пользы для государства. Истинная добродетель, по мысли гуманиста — труд во имя не только личного, но и общественного благосостояния. Пальмиери, как и другие гуманисты, не осуждает накопительство, лишь бы оно совершалось «чистыми» руками. Богатство, на его взгляд, дает возможность широкого проявления гражданских добродетелей: мужества, великодушия, щедрости, патриотизма.

Свобода личности стала центральным понятием в сочинениях Аламанно Ринуччини (1426—1429). Убежденный республиканец, ярый противник тирании Медичи, Ринуччини рассматривал свободу как важнейшее и непременное условие нравственного совершенствования личности и общества. Равенство и справедливость предстают в его этике как норма социальной жизни, невозможная в условиях нарушения демократической системы выборов в магистратуры и отсутствия гласности в обсуждении важных государственных дел. Отсюда и вывод Ринуччини, что политическая несвобода резко сокращает возможность активной общественной жизни граждан, она ставит под сомнение сам принцип служения государству, если его олицетворяют тиран и его окружение. В таких условиях сохранить достоинство и порядок можно, лишь отстранившись от политической деятельности, уйдя в уединение творческого труда и именно им принося пользу обществу.

Основой этической концепции философа Лоренцо Баллы (1405 или 1407—1457) стали идеи Эпикура, его теория наслаждения. Наслаждение, полагал Балла, — это естественное свойство человека и цель его устремлений. Все богатство материальных и духовных благ должно служить человеку, удовлетворению его разносторонних потребностей и, в конечном счете, радости и счастью в земной жизни. Балла — решительный противник традиционного для христианского учения противопоставления души и тела, он, напротив, настаивает на необходимости гармонии двуединой человеческой природы. Поэтому стремление к чувственным наслаждениям вполне оправданно, так как оно порождено инстинктом самосохранения, присущим человеку. Отсюда и важный этический принцип — избегай страданий и ищи радости. Однако, благо отдельного человека, по убеждению гуманиста, не должно достигаться в ущерб другим людям.

Проблемам земной жизни человека посвящены литературные труды Леона Баггисты Альберти: морально-дидактические диалоги «О семье», «О спокойствии души», «Домострой», басни и аллегории цикла «Застольные беседы», а также сочинение «Мом, или о государе». Идеальный человек, по Альберти, гармонически сочетает силы разума и воли, творческую активность и душевный покой. Он мудр, руководствуется в своих действиях принципами меры, обладает сознанием своего достоинства. Выдвинутый им идеал гармонической личности оказал воздействие на ренессансное искусство. Именно такой тип человека воплощен в образах живописи, графики и скульптуры Италии, в шедеврах Анто-нелло да Миссино, Пьеро дела Франческа, Андреа Манте-ньи и других крупных мастеров.

Своеобразным синтезом гуманистических представлений об идеале личности стал «идеальный придворный» Бальдас-саре Кастильоне (1478—1529), наделенный всеми достоинствами совершенного, всесторонне образованного и утонченно воспитанного человека. Герой Кастильоне умен и красив, широко эрудирован в самых разных областях знания, одарен творчески, поэтически и музыкально, наделен всевозможными добродетелями, скромен, приветлив и обходителен. Он мудрый советчик правителя, преследующий не свой личный, но государственный интерес. Идеальный придворный — само воплощение грации, гармонии, красоты, он эстетически совершенен.

Таким образом, при всем многообразии гуманистических течений и концепций все они базируются на антропоцентризме, согласно которому именно человек является центром и высшей целью мироздания.

Но становление и расцвет гуманизма глубоко противоречивы. Небывалого размаха достигает наука, расцветает поэзия, архитектура, изобразительные искусства. Покровителями искусств становятся многие властители. Однако проблемы общественных отношений решаются кинжалом и ядом, заговорами и войнами. В историю вошло семейство Борджиа во главе с самим папой Александром VI — убийцей, грабителем и развратником, который, однако, был наделен блестящим талантом государственного деятеля. Известный историк, поэт и дипломат Макиавелли находил этому оправдание: идеальный государь, отмечал он, должен уметь сочетать приемы лисы и льва, быть не только человеком, но и зверем. По свидетельству современников, тиран Сигизмунд Малатеста «в жестокости превзошел всех варваров», собственноручно закалывая свои жертвы. Но он же обладал широкими познаниями в философии, при обсуждении произведений искусства проявлял самый тонкий вкус, а среди его придворных было немало гуманистов. Сам кинжал, которым пользовался Малатеста, был образцом ювелирного искусства.

Исследователи многократно отмечали, что добро и зло переплетались в эпоху Возрождения самым причудливым образом. «Люди вышли из средневековья, высокий идеал гуманизма озарил их духовную жизнь, но они еще новички в свободомыслии. Гармония в социальном устройстве не была достигнута и безудержные страсти владели отдельными личностями, побуждая их действовать, не останавливаясь ни перед чем и не задумываясь о последствиях»⁷⁴.