1780-Е годы — годы наибольшей славы Левицкого. Он «переписал» весь петербургский свет. В его камерных портретах заметно берет верх

Портрет Фавста Петровича Макеровского в маскарадном костюме (1789, ГТГ). Портрет — костюмированное изображение В отношении этого портрета употреблялся термин «романтизм». Но это «условный романтизм»: в образе нет ни слиянности с ландшафтом, ни, наоборот, противоборства с природой, лицо мальчика абсолютно равнодушно, без эмоций, а романтическое произведение подразумевает контрасты и силу чувств. ти годы художник вводит тип портрета, который исследователи называют промежуточным между камерным и парадным. В таком портрете много блеска, виртуозности в передаче всегда праздничного костюма, он представляет модели определенного социального статуса. как правило, это портреты поясные, иногда вписанные в овал, с минимумом аксессуаров, что не характерно для портретов парадных. Отличительная их черта — отсутствие поэтизации модели, стремления проникнуть в ее духовную жизнь.

Открывает этот ряд портрет Прасковьи Николаевны Репниной (1781, ГРМ), но наиболее выразительны — портрет Урсулы Мнишек и актрисы Анны Давиа Бернуцци. эти портреты чем-то сродни работам Рокотова этих же лет: та же светская полуулыбка, так же слегка прищурены глаза, только не миндалевидные, как у Рокотова, а «рачьи», блестящие, чуть навыкате. Хотя написано «по-левицки»: характерно эмалевидное гладкое письмо, нарядный колорит, декоративная изысканность.

В 80-е годы работает над портретами репрезентативными. сама императрица, которую художник изображал неоднократно на протяжении 30 лет, начиная с триумфальных ворот 1762 г. Около 1770 г., по утверждению Штелина, Левицкий изобразил Екатерину в «красной русской одежде» (местонахождение неизв.). в образе законодательницы: «Екатерина II в храме богини Правосудия» (1783, ГРМ), повторенное несколько раз самим автором и другими художниками и описанное Державиным, единомышленником Левицкого, в оде «Видение Мурзы». В портрете, написанном по программе вездесущего Львова, императрица представлена «первой гражданкой отечества», служительницей законов. передовые люди видели в ней идеальное воплощение образа просвещенного монарха, призванного мудро управлять державой. Аллегорический язык портрета — дань классицизму: Екатерина указывает на алтарь, где курятся маки, символ сна и покоя (читай: ей чужд сон и покой и она без остатка отдает себя на алтарь служения отечеству), над нею — статуя Правосудия, у ног — орел — символ мудрости и божественной власти, в проеме колонн — корабль как символ морской державы.В «Собеседнике любителей российского слова» (1783 г.) поэт И.Ф. Богданович откликнулся на портрет стихами, и художник вскоре написал ответ, напечатанный там же, раскрыв содержание произведения: «Средина картины представляет внутренность храма богини Правосудия, перед которою, в виде Законодательницы, Ее Императорское Величество, сжигая на алтаре маковые цветы, жертвует драгоценным своим покоем для общего покоя. Вместо обыкновенной императорской короны увенчана она лавровым венцом, украшающим гражданскую корону, возложенную на главе ея. Знаки ордена св. Владимира изображают отличность знаменитою за понесенные для пользы отечества труды, коих лежащия у ног Законодательницы книги свидетельствуют истину. Победоносный орел покоится на законах и вооруженный перуном страж рачит о целостности оных. Вдали видно открытое море, а на развевающемся российском флаге изображенный на военном щите Меркуриев жезл означает защищенную торговлю».

Композиция картины не нова, она была разработана еще в Западной Европе в XVI—XVII вв., позднее была развита Риго, Ларжильером, Токке, а в России — прежде всего учителем Левицкого Антроповым (портреты Елизаветы Петровны, Петра III, Екатерины II).

портрет Александра Дмитриевича Ланского (1782, ГРМ). фаворит императрицы 22-летний Ланской изображен в мундире генерал-майора инженерных войск с орденом Станислава на шее и орденом Белого орла. Портрет по личному заказу императрицы и исполнен по типу обычных репрезентативных европейских портретов. Ланской стоит у скульптурного бюста Екатерины, фон — колонна и драпировка, традиционный проем в небо.

Некоторые из портретов изображают членов его масонской л

Некоторые из портретов изображают членов его масонской ложи («Портрет неизвестного молодого человека со сфинксом», Париж, частное собрание; вспомним, что вместе с Новиковым Левицкий был членом масонской ложи «Умирающего сфинкса»). Но лучшие из произведений этой поры — портреты детей близкого ему семейства Воронцовых, исполненные на рубеже 80—90-х годов. Еще в конце 80-х годов он написал портрет Артемия Воронцова (будущего крестного отца Пушкина и владельца Воронцовского дворца в Петербурге, чей портрет в юности — одно из замечательных созданий Рокотова), и его жены Прасковьи Федоровны, урожденной Квашниной-Самариной. около 1790 г. пишет их детей, сначала старших — Марию и Анну, а в начале 90-х годов младших — Екатерину и Прасковью (все — в ГРМ).На портретах еще маленькие девочки. Гершензон-Чегодаева справедливо говорила о тонко уловленном живописцем национальном типе и о национальном характере моделей. Это особенно ощущается в сравнении с портретами великих княжон, детей Павла Петровича и Марии Федоровны, явившимися последним царским заказом художнику. Великие княжны Елена (портрет 1791 г.), Александра (1790-е), Екатерина (1790-е) и Мария (1790-е гг., все — Павловский дворец-музей) приблизительно того же возраста, что и Воронцовы. Фигуры не вписаны в овал, как «Воронцовы», а написаны на прямоугольных холстах, отличаются и туалеты — это бальные платья с орденами св. Екатерины большого креста, а не домашние платья Воронцовых. здесь совсем иной национальный тип, Гершензон-Чегодаева называет их «немочки», «принцессы» (а никак не царевны). Письмо этих портретов, по меткому определению исследователя, столь точному, что это искупает его «ненаучностъ» — какое-то «блондиновое», как у иностранных мастеров.

Портрет Анны Степановны Протасовой, камер-фрейлины и конфидентки императрицы, На раннем портрете 90-х годов (ГРМ) она предстает во вполне разработанной уже концепции ампирного портрета, в которой так преуспевает в первое десятилетие нового века Боровиковский (заметим, Левицкий откликается на веяния времени раньше!). Композицией второго портрета Протасовой, предположительно 1800 г. (тоже ГРМ), художник делает заявку как бы на диалог со зрителем, что предваряет тенденции если не романтического, то во всяком случае предромантического портрета.