§4. Могучая Кучка

«Могучая кучка» или «Балакиревский кружок», возник как новая русская музыкальная школа. Это было творческое содружество российских композиторов, которое возглавлял Милий Алексеевича Балакирева, куда входили его единомышленники Александр Порфирьевич Бородин, Цезарь Антонович Кюи, Модест Петрович Мусоргский, Николай Андреевич Римский-Корсаков, сложившееся в конце 1850-х и начале 1860-х годов. Название музыкальному кружку дал критик Владимир Васильевич Стасов. Впервые название встречается в статье В.В. Стасова «Славянский концерт господина Балакирева» (1867г.): «Сколько поэзии, чувства, таланта и умения есть у маленькой, но уже могучей кучки русских музыкантов». Музыканты кружка называли себя наследниками Михаила Ивановича Глинки и целью своего творчества видели в развитии русской национальной музыки. Композиторы «Могучей кучки» систематически записывали, изучали и разрабатывали образцы народного творчества фольклора. Композиторы смело использовали народную песню и в симфонических, и в оперных произведениях («Царская невеста», «Снегурочка», «Хованщина», «Борис Годунов»). В деятельности композиторов «Могучей кучки» было выработано тяготение «новой русской школы» к программности. «Программными» принято называть такие инструментальные произведения, в которых идеи, образы, сюжеты разъяснены самим композитором. Разъяснение автора может быть дано или в тексте-пояснении, прилагаемом к произведению, или в его заголовке. Программными являются и многие другие сочинения композиторов «Могучей кучки»: «Антар» и «Сказка» Римского-Корсакова, «Исламей» и «Король Лир» Балакирева, «Ночь на Лысой горе» и «Картинки с выставки» Мусоргского. Композиторы «Могучей кучки» стремились к непосредственному живому отклику на требования и запросы современности, пытливо искали новые сюжеты, новые типы людей, новые средства музыкального воплощения. Эти новые собственные дороги им приходилось прокладывать в острых столкновениях с засильем иностранной музыки. Отечественное искусство не пользовалось сочувствием и поддержкой. Влияние западноевропейских театров в России обеспечивалось всеми государственными привилегиями: итальянские труппы монопольно владели оперной сценой, иностранные владельцы театров пользовались широчайшими льготами, недоступными для отечественного искусства. Преодолевая преграды и нападки со стороны критиков, композиторы «Могучей кучки» упорно продолжали своё дело развития родного искусства и, как писал впоследствии В.В. Стасов, «товарищество М.А. Балакирева победило и публику, и музыкантов. Оно посеяло новое благодатное зерно, давшее вскоре роскошную и плодовитейшую жатву». Собрания балакиревского кружка протекали всегда в очень оживлённой творческой атмосфере. Члены этого кружка часто встречались с писателями А. В. Григоровичем, А. Ф. Писемским, И. С. Тургеневым, художником И. Е. Репиным, скульптором М. А. Антокольским. Тесные, хотя и далеко не всегда гладкие связи были и с Петром Ильичом Чайковским. Деятельность «Могучей кучки» стала эпохой в развитии русского и мирового музыкального искусства, несмотря на то, что к середине 1870-х годов она как сплочённая группа перестала существовать. Однако с прекращением регулярных встреч пяти русских композиторов развитие и живая история «Могучей кучки» отнюдь не завершилась. Центр кучкистской деятельности и идеологии в основном благодаря педагогической деятельности Н.А. Римского-Корсакова переместился в Петербургскую Консерваторию, а затем, в середине 1880-х годов - и в «беляевский кружок». В свою очередь, и Милий Алексеевич Балакирев не потерял активность и продолжил распространять влияние, выпуская всё новых учеников, служа на посту главы придворной Капеллы. Но дело не ограничивалось только прямым преподаванием и классами свободного сочинения. На сценах императорских театров исполнялись новые оперы Н.А. Римского-Корсакова и его оркестровые сочинения, были осуществлены постановки бородинского «Князя Игоря» и второй редакции «Бориса Годунова» М.П. Мусоргского. Всё это и множество критических статей В.В. Стасова постепенно умножало ряды национально ориентированной русской музыкальной школы. Многие ученики Н.А. Римского-Корсакова и М.А. Балакирева по стилю своих сочинений совершенно вписывались в продолжение генеральной линии «Могучей кучки». Они могли быть названы если не поздними членами, то верными последователями. А иногда случалось даже так, что последователи оказывались значительно «вернее» (и ортодоксальнее) своих учителей. Следует отметить наиболее значительные имена продолжателей музыкальных традиций пятёрки композиторов «Могучей кучки» и составивших основную плеяду русских почвенных композиторов начала и даже середины XX века: Антон Степанович Аренский, латышский композитор Язеп (Витоль Иосиф Иванович), Александр Константинович Глазунов, Александр Тихонович Гречанинов, Василий Андреевич Золотарёв, Михаил Михайлович Ипполитов-Иванов, Василий Павлович Калафати, Василий Сергеевич Калинников, Анатолий Кондратьевич Лядов, Сергей Михайлович Ляпунов. Конечно, список выдающихся музыкантов необходимо продолжить. Невзирая на некоторую анахроничность и старомодность, даже во времена Александра Николаевича Скрябина, Игоря Фёдоровича Стравинского и Сергея Сергеевича Прокофьева, вплоть до середины XX века эстетика и пристрастия большинства этих композиторов оставались совершенно «кучкистскими» и чаще всего - незыблемыми.

Следует отметить, что влияние русских композиторов «Могучей кучки» распространилось на творчество французских музыкантов. Интересен тот факт, что знаменитая французкая «Шестёрка», собранная под предводительством Эрика Сати (как бы «в роли Балакирева») и Жана Кокто («в роли Стасова») - была прямым откликом на «русскую пятёрку» - так называли в Париже композиторов «Могучей кучки». Статья известного критика Анри Колле, оповестившая мир о рождении новой группы композиторов, так и называлась: «Русская пятёрка, французская шестёрка и господин Сати».