Литература
Большое влияние на литературу эпохи оказали идеи просветителей, многие из которых сами были прекрасными писателями. XVII и особенно XVIII в. сделали очень популярным такой жанр, как роман. К наиболее знаменитым писателям эпохи относятся: в Англии — Даниель Дефо, Джонатан Свифт (1667-1745 гг.), Генри Филдинг (1707-1754 гг.), Джон Мильтон (1608-1674 гг.); во Франции — Вольтер, Жан-Жак Руссо; в Германии — Готхольд Эф-раим Лессинг и Иоганн Вольфганг Гете (1749—1832 гг.), расцвет творчества которого пришелся на XIX в.
Из «Орлеанской Франсуа-Мари Аруэ (1694-1778 гг.), известный более девственницы»' по его псевдониму — Вольтер, один из самых блестящих Вольтера представителей французского Просвещения; писатель,
поэт, драматург, историк, философ — в течение нескольких десятилетий он был «властителем дум» в Европе. Одной из основных своих жизненных задач Вольтер считал борьбу с церковью и клерикализмом, но не с религией как таковой; ему принадлежат слова: «Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать».
Ниже приводится отрывок из поэмы, в котором монах Грибурдон попадает в ад и видит там не только язычников и грешников, но и римского императора Константина Великого, при котором христианство стало государственной религией, и короля Хлодвига, при котором произошло крещение Франции, пап и даже христианских святых.
657
Но Грибурдон был крайне удивлен,
Когда в большом котле заметил он
Святых и королей, которых ране
Себе примером чтили христиане.
Одним из первых был король Хлодвиг.
Я вижу, мой читатель не постиг,
Как может статься, что король великий,
Который в рай открыл дорогу нам,
В аду кромешном оказался сам.
Я признаюсь, бесспорно, случай дикий.
Но объясняю это без труда:
Не может освященная вода
Очистить душу легким омовеньем,
Когда она погибла навсегда.
Хлодвиг же был ходячим преступленьем,
Всех кровожадней слыл он меж людьми;
Не мог очистить и святой Реми
Монарха Франции с душой вампира...
Но тот дивиться каждый миг готов, Встречая в сумраке ущелий диких Повсюду казуистов, докторов, Прелатов, проповедников великих, Монахов всяческих монастырей, Духовников различных королей, Наставников красавиц горделивых, В земном раю — увы! — таких счастливых! Вдруг он заметил в рясе двух цветов Монашка от себя довольно близко, Так, одного из набожных скотов, С густою гривой, с ряшкою, как миска, И, улыбаясь: «Эй, кто ты таков? — Спросил наш францисканец у монашка. — Наверное, изрядный озорник!» Но тень ответила, вздыхая тяжко: «Увы, я преподобный Доминик».
Услышав это, точно оглушенный, Наш Грибурдон попятился назад. Он стал креститься, крайне пораженный. «Как, — он воскликнул, — вы попали в ад? Святой апостол, божий собеседник, Евангелья бесстрашный проповедник, Ученый муж, которым мир велик,
658
В вертепе черном, словно еретик! Коль так — мне жаль мою земную братью, Обманутую лживой благодатью. Подумать только: за обедней им Велят молиться этаким святым!»
Тогда испанец в рясе бело-черной
Унылым голосом сказал в ответ:
«Мне до людских ошибок дела нет.
Их болтовне я не внимаю вздорной.
Несчастные, мы изнываем тут,
А люди нам акафисты поют.
Иному церковь строится до смерти,
А здесь его поджаривают черти.
Другого же осудит целый свет,
А он в раю, где воздыханий нет.
Что до меня, то вечные мученья
Я по заслугам на себя навлёк.
На альбигойцев я воздвиг гоненья,
А в мир был послан не для разрушенья,
И вот горю за то, что сам их жег».
О, если б я имел язык железный,
Я б говорил, покуда время есть,
И не успел бы — подвиг бесполезный
Святых, в аду горящих, перечесть.
(Вольтер. Орлеанская девственница. С. 82—85)
Из «Кандида» В знаменитой философской повести «Кандид, или Оп-Вольтера тимизм» рассказывается о приключениях простодушно-
го юноши Кандида, его возлюбленной Кунигунды и их учителя философии Панглоса. Оптимистическое учение Панглоса — это злая (и неправильная) пародия на философское учение немецкого философа идеалиста Готфрида Лейбница (1646—1716 гг.); Вольтер пользуется идеями Лейбница о том, что наш мир — это лучший из возможных миров, и что все в мире имеет свое основание (закон достаточного основания) для беспощадной сатиры на действительность. Поэтому в самых жутких и ужасных ситуациях герои постоянно повторяют, что наш мир — лучший из возможных.
Кандида, изгнанного из замка Кунигунды, хитростью завербовали в армию, и он оказывается на войне:
Что может быть прекраснее, подвижнее, великолепие? и слаженнее, чем две армии! Трубы, дудки, гобои, барабаны, пушки создавали музыку столь гармоничную, какой не бывает и в аду. Пушки уложили сначала около шести тысяч человек с каждой стороны; потом ружейная перестрелка избавила лучший из миров не то от девяти, не то от десяти
659
тысяч бездельников, осквернявших его поверхность. Штык также был достаточной причиной смерти нескольких тысяч человек. Общее число достигало тридцати тысяч душ. Кандид, дрожа от страха, как истый философ, усердно прятался во время этой героической бойни.
Наконец, когда оба короля приказали пропеть «Те Deum», каждый в своем лагере, Кандид решил, что лучше ему уйти и рассуждать о следствиях и причинах в каком-нибудь другом месте. Наступая на валявшихся повсюду мертвых и умирающих, он добрался до соседней деревни; она была превращена в пепелище. Эту аварскую деревню болгары спалили согласно законам общественного права. Здесь искалеченные ударами старики смотрели, как умирают их израненные жены, прижимающие детей к окровавленным грудям; там девушки со вспоротыми животами, насытив естественные потребности нескольких героев, испускали последние вздохи; в другом месте полусожженные люди умоляли добить их. Мозги были разбрызганы по земле, усеянной отрубленными руками и ногами.
Кандид поскорее убежал в другую деревню; это была болгарская деревня, и герои-авары поступили с нею точно так же...
После ряда приключений Кандид встречает (в самом жалком виде) своего бывшего учителя философии Панглоса и узнает от него, что замок, в котором он вырос, уничтожен, его бывшие хозяева погибли, его возлюбленная Куни-гунда изнасилована и убита:
Во время этого рассказа Кандид снова лишился чувств; но, придя в себя и высказав все, что было у него на душе, он осведомился о причине, следствии и достаточном основании жалкого состояния Панглоса...
Панглос ответил так:
— О мой дорогой Кандид, вы знали Пакету, хорошенькую служанку высокородной баронессы; я вкушал в ее объятьях райские наслаждения, и они породили те адские муки, которые, как вы видите, я сейчас терплю. Она была заражена и, быть может, уже умерла. Пакета получила этот подарок от одного очень ученого францисканского монаха, который доискался до первоисточника заразы: он подцепил ее у одной старой графини, а ту наградил кавалерийский капитан, а тот был обязан ею одной маркизе, а та получила ее от пажа, а паж от иезуита, который, будучи послушником, приобрел ее по прямой линии от одного из спутников Христофора Колумба. Что касается меня, я ее не передам никому, ибо я умираю.
— О Панглос, — воскликнул Кандид, — вот удивительная генеалогия! Разве не диавол — ствол этого дерева?
— Отнюдь нет, — возразил этот великий человек, — это вещь неизбежная в лучшем из миров, необходимая составная часть целого; если бы Колумб не привез с одного из островов Америки болезни, заражающей источник размножения, часто даже мешающей ему и, очевидно,
660
противной великой цели природы, — мы не имели бы ни шоколада, ни кошенили; надо еще заметить, что до сего дня на нашем материке эта болезнь присуща только нам, как и богословские споры. Турки, индейцы, персы, китайцы, сиамцы, японцы еще не знают ее; но есть достаточное основание и им узнать эту хворь, в свою очередь, через несколько веков. Меж тем она неслыханно распространилась среди нас, особенно в больших армиях, состоящих из достойных, благовоспитанных наемников, которые решают судьбы государств; можно с уверенностью сказать, что когда тридцать тысяч человек сражаются против войска, равного им по численности, то тысяч двадцать с каждой стороны заражены сифилисом...
После ряда приключений Кандид и Панглос попадают в Лиссабон, где как раз в это время произошло страшное землетрясение:
После землетрясения, которое разрушило три четверти Лиссабона, мудрецы страны не нашли способа более верного для спасения от окончательной гибели, чем устройство для народа прекрасного зрелища аутодафе. Университет в Коимбре постановил, что сожжение нескольких человек на малом огне, но с большой церемонией, есть, несомненно, верное средство остановить содрогание земли.
Вследствие этого... были схвачены сразу после обеда доктор Панглос и его ученик Кандид, один за то, что говорил, другой за то, что слушал с одобрительным видом. Обоих порознь отвели в чрезвычайно прохладные помещения, обитателей которых никогда не беспокоило солнце. Через неделю того и другого одели в санбенито и увенчали бумажными митрами. Митра и санбенито Кандида были расписаны опрокинутыми огненными языками и дьяволами, у которых, однако, не было ни хвостов, ни когтей; дьяволы же Панглоса были хвостатые и когтистые, и огненные языки стояли прямо. В таком одеянии они прошествовали к месту казни и выслушали очень возвышенную проповедь под прекрасные звуки заунывных песнопений. Кандид был высечен в такт пению... а Панглос был повешен, хотя это и шло наперекор обычаю. В тот же день земля с ужасающим грохотом затряслась снова.
(Вольтер. Кандид, или Оптимизм. С. 413—420)
Из «Молль ДаниельДефо (ок. 1660—1731 гг.) известен в первую оче-
Флендеро Дефо редь как автор «Робинзона Крузо», но он написал еще целый ряд блестящих романов; один из них — «Молль Флендерс» или «Радости и горести знаменитой Молль Флендерс, которая родилась в Ньюгетской тюрьме и в течение шести десятков лет своей разнообразной жизни (не считая детского возраста) была двенадцать лет содержанкой, пять раз замужем (из них один раз за своим братом), двенадцать лет воровкой, восемь лет ссыльной в Виргинии, но под конец разбогатела, стала жить честно и умерла в раскаянии. Написано по ее собственным заметкам». Приводимый ниже
661
фрагмент рассказывает о начале первой любовной связи Молль Флендерс; он достаточно показателен для характеристики героини, которая при каждом повороте судьбы обязательно подсчитывает свои доходы и убытки.
Посидели мы немного, вдруг он поднялся и, чуть не задушив поцелуями, снова повалил меня на кровать; но при этом позволил себе такие вещи, о которых неприлично рассказывать, а я в ту минуту не в силах была отказать ему в чем-либо, даже если бы он зашел гораздо дальше.
Но хоть он и допустил эти вольности, все же дело не дошло до так называемой высшей благосклонности, которой, нужно отдать ему справедливость, он и не добивался; эта сдержанность послужила оправданием всех вольностей, которые он впоследствии допускал со мной. В этот раз он очень скоро ушел, отсыпав мне чуть ли не целую горсть золота и рассыпаясь в уверениях, что любит меня безумно, больше всех женщин на свете.
Не удивительно, что после этого я начала размышлять, но, увы! размышления мои были не очень основательны. Тщеславия и гордости у меня было хоть отбавляй, о добродетели же я почти не думала. Правда, иногда я спрашивала себя, чего собственно хочет молодой барин, но на уме были только ласковые слова да золото; есть ли у него намерение жениться, или нет, казалось мне делом маловажным; не думала я также, какие ему поставить условия, пока он не сделал мне определенного предложения, о чем вы скоро услышите.
Так шла я к падению, не испытывая ни малейшего беспокойства; пусть моя участь послужит уроком девушкам, у которых тщеславие торжествует над добродетелью. Оба мы натворили кучу глупостей. Если бы я вела себя благопристойно и оказала сопротивление, как того требовали честь и добродетель, он или отказался бы от своих приставаний, видя, что нечего рассчитывать на успех, или честно предложил бы мне руку; за это его, может быть, кто-нибудь и порицал бы, зато мне никто не сделал бы упрека. Словом, если бы он знал меня, знал, как легко добиться пустяка, которого он желал, то, долго не задумываясь, сунул бы мне четыре или пять гиней и овладел бы мной в следующую же нашу встречу. С другой стороны, если бы мне были известны его мысли, если бы я знала, какой кажусь ему неприступной, то поставила бы условия, потребовав от него или немедленно жениться, или содержать меня до женитьбы, и получила бы все, чего хотела: ведь мой обожатель был очень богат да еще ожидал наследства. Но мне и в голову не приходило подумать об этом, я только гордилась своей красотой да тем, что меня любит такой барин. По целым часам любовалась я золотом, пересчитывала гинеи тысячу раз в день. Никогда еще бедная тщеславная девушка не пребывала в таком заблуждении, как я; мне не было никакого дела до того, что ждет меня; не помышляя о гибели, я стояла
662
на краю пропасти; мне даже кажется, что я скорее бы бросилась в нее, чем постаралась обойти.
(Дефо Д. Молль Флендерс. С. 31-32)
Из •«Мемуаров В эпоху Просвещения большое распространение полу-д'Артаньяна» чил эпистолярный жанр (даже многие романы строятся
в форме переписки героев), сохранившиеся письма того времени — ценный источник сведений о культуре. Но еще более интересны в этом смысле мемуары. Ниже приводятся фрагменты мемуаров капитана королевских мушкетеров д'Артаньяна, написанные им самим. Именно они послужили основой для знаменитого романа А. Дюма «Три мушкетера».
Едва прибыв в Париж, я отправился на поиски Месье де Тревиля, жившего прямо возле Люксембурга. Я вез рекомендательное письмо для него от моего отца. Но, к несчастью, у меня его забрали в Сен-Дие, и кража только увеличила мой гнев против Росне...
Я расположился в его (де Тревиля.— Сост.) квартале, чтобы быть поближе к нему. Я снял маленькую комнатку на улице Могильщиков... На следующее утро я отправился к утреннему туалету Месье де Тревиля; вся его прихожая была забита Мушкетерами. Большая часть из них была моими земляками, что я прекрасно услышал по их разговору; и, оказавшись таким образом почти в родной стране, я счел себя сильнее наполовину, чем был прежде, и подошел к первому, кто попался мне под руку...
Истратив часть денег Монтигре, я хорошенько отчистился и не забыл обычай страны, гласивший — когда не имеешь ни су в кармане, позаботься хотя бы о плюмаже над ухом и о цветном банте на галстуке. Тот из Мушкетеров, к кому я подошел, звался Портос и оказался соседом моего отца, жившим от него в двух или трех лье. У него было два брата в Роте; одного из них звали Атос, а другого Арамис. Месье де Тревиль вызвал их всех троих из страны, потому что они провели там несколько битв, чем заслужили большое уважение в Провинции. Впрочем, ему было очень просто подбирать себе людей, потому что существовала такая ревность между Ротой Мушкетеров и ротой Гвардейцев Кардинала де Ришелье, что схватывались они врукопашную ежедневно...
Портос спросил меня, кем я был с тех пор, как прибыл, и с каким намерением я явился в Париж. Я удовлетворил его любопытство. Он сказал мне, что имя мое не было ему неизвестно, он часто слышал от своего отца о бравых людях из моего Дома, и я, должно быть, на них похожу, или же мне следует незамедлительно вернуться в нашу страну. Рекомендации родителей, данные мне перед отъездом, сделали меня столь щепетильным во всем, относящемся к вопросам чести, что я не только начал пристально вглядываться ему в глаза, но еще и спросил его довольно резко, почему это именно ко мне он обращается с подобной речью, уж не сомневается ли он в моей отваге, я не замедлю ему ее
663
показать; стоит ему лишь спуститься со мной на улицу, и вскоре все будет закончено.
Он расхохотался, выслушав мое обращение к нему, и сказал мне, что при быстрой ходьбе обычно преодолевают большую дорогу, но, может быть, я еще не знаю, больнее всего расшибают себе ноги как раз слишком торопясь вперед; если надо быть бравым, то для этого совсем не нужно быть задирой; обижаться же некстати — столь же позорная крайность, как и слабость, какой хотят избежать таким путем. Но раз уж я не только из его страны, но еще и его сосед, он хотел бы послужить мне наставником, а не драться со мной; однако, если мне так приспичило напороться, он предоставит мне такую возможность в самом скором времени...
Портос сообщает д'Артаньяну, что он вместе с Атосом и Арамисом должен драться с гвардейцами кардинала, и пригласил его поучаствовать в этой схватке. Дальнейшая блестящая победа над Бернажу довольно точно описана у А. Дюма.
(Д'Артаньян. Мемуары. С. 17—20)
Из «Заметок Мы называем их дикарями потому, что их обычаи
о северо-амери- отличны от наших, а наши мы почитаем вершиной капских дикарях» цивилизованности. Они, в свою очередь, почитают Франклина вершиной цивилизованности — свои.
Я думаю, что, если мы беспристрастно рассмотрим обычаи разных народов, мы не найдем настолько диких народов, чтобы у них нельзя было усмотреть благовоспитанности; равным образом мы не найдем и ушедших вперед народов, у которых не сохранились бы грубые нравы...
Индейцы часто созывают совет, проводят свои собрания в строгом порядке и очень достойно. Старики сидят в первых рядах, воины — за ними, женщины и дети — в последнем ряду. На женщин ложится обязанность запоминать, что говорят на совете (у индейцев нет письменности), чтобы затем передать своим детям. Их память служит протоколом совета. Когда мы однажды сравнили текст заключенных сто лет назад соглашений в сохранившихся у нас записях и в их изустном предании, то убедились в совершенстве их памяти.
Оратор, желающий говорить, поднимается с места. Слушатели соблюдают полную тишину. Когда он заканчивает речь и садится на место, все сохраняют молчание еще пять или шесть минут. Это время дается оратору, чтобы он вспомнил, не упустил ли чего в своей речи. Если он пожелает добавить что-либо к сказанному, то встает и говорит снова. Прервать говорящего даже в обычной беседе считается невоспитанностью. Как это отлично от нравов английской Палаты общин, где и дня не проходит, чтобы спикер до хрипоты не призывал бы к порядку расходившихся членов Палаты. Как это отлично от манеры беседовать,
664
принятой во многих весьма цивилизованных салонах в Европе, где вам приходится выпалить в спешке что вы хотите сказать или смириться заранее с тем, что вас на половине прервут недослушав.
Учтивость, принятая у этих дикарей в разговоре, доводится ими до крайности. Так, они не позволят себе выразить недоверие, что бы им ни рассказал собеседник, тем более оспорить рассказ. Так поступая, они избавляют себя от излишних споров, но притом вы не знаете, что они в действительности думают о том, что вы им рассказали...
Ты знаком с нашими правилами. Если белый человек, путешествуя, зайдет отдохнуть к индейцу, каждый примет его к себе в дом, как я принял тебя. Если он промок под дождем, мы обсушим его, если голоден, то дадим поесть и попить. Он отоспится на мягких звериных шкурах, и мы ничего с него за то не возьмем. Но если я приду в Олбани к белому человеку и скажу, что я голоден, он меня спросит: «А деньги есть?» — и когда я отвечу, что нет, он мне скажет: «Вон отсюда, индейский пес!»
Получается так, что они и не начинали учиться хорошему. А ведь это начальные правила. Чтобы знать их, нет надобности ходить на собрания. У нас мать внушает их детям, пока те еще маленькие.
(Франклин Б. Заметки о североамериканских дикарях. С. 518—524)
- Гриненко г.В.
- Культура первобытного общества
- Первобытная культура
- Традиционная культура
- Литература
- Религия и мифология
- Государство и право
- Письменность и книги
- Литература
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Литература
- Религия и мифология
- Философия
- Государство и право
- Письменность и книги
- Школа и обучение
- Литература
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- Религия и мифология
- Философия
- Государство и право
- Письменность и книги
- Школа и обучение
- Литература
- Юмористические рассказы
- Архитектура и строительство
- Ради Торы
- Литература
- Религия и мифология
- Творение и три эры
- О судьбе души после смерти I
- О вознесении Мани
- Из Дабистан-иМазахиб
- Государство и право
- Письменность
- Архитектура и строительство. Изобразительное искусство
- Литература
- Религия и философия
- Гимн о сотворении мира
- Буддизм
- Жизнь Будды
- Буддийское учение
- Государство и право
- Испытание честности и нечестности министров посредством хитростей
- Об идеале государя
- Письменность и книги
- Школа и обучение
- Литература
- Из «Брахман» Миф о потопе
- Из поэмы Ашвагхоши «Жизнь Будды»
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- Религия и философия
- Из «лГг/нъюм*-
- Государство и право
- Государство и право
- Школа и обучение
- Литература
- Поучение царю I
- Песня о воине, изнемогшем в походе
- Скромный пир
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- I тыс. До н.Э. Значения появилось и множество других изыскан-
- Научные знания
- Быт и нравы
- Литература
- Религия и мифология
- Философия
- Элейская школа Из «Насмешливой поэмы» Ксенофана
- Государство и право
- Письменность и книги
- Школа и обучение
- Эпоха эллинизма
- Театр и драматургия
- Из «Ореста» Еврипида
- Архитектура и строительство
- (История искусства зарубежных стран. С. 107)
- Изобразительное искусство
- Полиглот
- Научные знания
- Быт и нравы
- Воспитание жены Исхомахом
- Литература
- Религия и мифология
- Философия
- О сущности Бога-Слова
- Государство и право
- Литература
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- III январских календ и накануне наш гай обедает вне дома.
- Религия и мифология
- Философия
- Государство и право
- Письменность и книги
- Школа и обучение
- Литература
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- Литература
- Религия и церковь
- Книги и библиотеки
- Школа и обучение
- Литература
- Изобразительное искусство
- Религия и церковь
- Литература
- Изобразительное искусство
- Религия и церковь
- Философия
- Государство и право
- Книги и библиотеки
- Литература
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Быт и нравы
- Литература
- Религия и церковь
- Философия
- Ибн Араби
- Суфийская притча
- Государство и право
- Книги и библиотеки
- Школа и обучение
- Литература
- Открывающая книгу (фатиха)
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- Литература
- Религия и церковь
- Философия
- Государство и право
- Книги и библиотеки
- Школа и обучение
- Литература
- Спевсипп Панарете
- Гликера Филиппе
- О друге, чтобы ему не останавливаться в твоем доме
- О чтении
- Театр и драматургия
- Воскресение
- Церемониал при царской помолвке
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- Литература
- Религия и церковь
- Стурлусона
- Как поступили с еретиками в Кастре в сентябре 1209 года
- Философия
- 0 Ничтожестве выи поход против альбигойцев и захват Константинопо-
- Государство и право
- Книги и библиотеки
- Школа и обучение
- Организация университетской корпорации
- Организация учебы
- Литература
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- Кулинарные Рагу из зайца
- Религия и церковь
- Булла Иннокентия VIII
- Из главы «Могут ли быть порождены люди инкубами и суккубами?»
- Философия
- О простом огне
- Множественность огня, от коей появляются различные металлы
- Государство и право
- Книги и библиотеки
- Школа и обучение
- Сильвий. Иоганн
- Корнелий. Андрей
- Литература
- О некромантии
- О танцах
- Об астрологах
- Архитектура и строительство
- Сан Марко (Собор св. Марка)
- Научные знания
- Быт и нравы
- Ш Литература
- Философия
- Религия и церковь
- Государство и право
- Газеты и журналы
- Литература
- Театр и драматургия
- Изобразительное искусство
- Быт и нравы
- Литература
- Наука и техника
- Философия
- Периодическая печать
- Школа и обучение
- Литература
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- (Кибалова л., Гербенова о., Ламарова м. Иллюстрированная энциклопедия моды. С. 293—300)
- Наука и техника
- История сети Интернет
- Мультимедиа
- Философия
- На пути к социологии расстановки?
- Человек расстановки
- Лучшее из домашних животных
- Религия и церковь
- Массовое общество и массовая культура
- Введение в анатомию массового человека
- Почему массы вторгаются всюду, везде и всегда не иначе как насилием
- Варварство «специализма»
- Средства массовой информации
- Школа и обучение
- Литература
- '«Восток»- Борхеса
- Из романа Амаду -«Лавка чудес»-
- Из рассказа Кортасара -«Лукас и его больницы*
- Из статьи Барта -«Смерть автора»
- О романах Павича
- Из романа Павича •«Ящик для письменных принадлежностей*
- 10. Отделение, обитое сукном
- Из вестерна Ламура -вГанфайтер»
- Театр и драматургия
- Кинематограф
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Быт и нравы
- Гомосексуальные браки?
- Гомосексуальный брак — это противоречие
- Религия и церковь
- Философия
- Государство и право
- Книги и библиотеки
- Школа и обучение
- Литература
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- Литература
- Государство и право
- Религия и церковь
- Философия
- Наука и техника
- Книги и периодическая печать
- Школа и обучение
- Литература
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Литература
- Литература
- 940 История отечественной культуры
- 140004, Московская область, г. Люберцы, 1-й Панковский проезд, дом 1 Тел. (095) 744-00-12. E-mail: publish@urait.Ru, www.Urait.Ru