Литература
О золотом веке ...Нашли правильный путь поэты века Августа, римской литературы имена которых соединены с представлением о расцвете римской поэзии. Это были, главным образом, в хронологическом порядке: драматург Варий (75 год до Р.Х. — 14 год до Р.Х.), эпик Вергилий (70 год до Р.Х. — 19 год до Р.Х.) и лирик Гораций (65 год до Р.Х. — 8 год до Р.Х.), знаменитый триумвират... Вергилий Марон, ласковая, но пассивная натура, охотно подчинял свое творчество указаниям извне: его первый покровитель, Азиний Полли-он, приохотил его написать..., свои десять «эклог» и среди них — таинственную четвертую, которая в Средние века была понята как пророчество о Спасителе и доставила своему автору славу и пророка, и чародея. Затем второй покровитель, Меценат, внушил ему мысль возобновить дело Гесиода... и дать римлянам на более широком основании поэму о земледелии («Georgica» в четырех книгах), которая бы посодействовала желанию государя воскресить эту столь нужную деятельность в загубленной латифундиями Италии; наконец, сам Август потребовал от поэта национального эпоса, и Виргилий, соединяя «Илиаду» и «Одиссею», написал свою поэму о странствиях и войнах Энея, косвенного основателя Рима... и родоначальника Юлиев Цезарей. Эта
313
«Энеида» стала венцом римской поэзии: никогда ни до, ни после не услышали такого звучного и сильного стиха, чарующего еще до проникновения в его смысл. Самостоятельнее и разнообразнее была деятельность Горация Флакка... Его лирика объективнее... и в то же время разнообразнее: гражданские оды чередуются с философскими, застольными, любовными; дивный язык, выражающий наибольшую полноту содержания при наименьшем количестве слов, приправлен неподражаемой мелодичностью стиха. В преклонном возрасте поэт вернулся к гекзаметру и написал свои «Послания»... на моральные и литературные темы...;
Рядом с этим триумвиратом ново-классической поэзии мы видим ряд даровитых поэтов, продолжающих творить в духе александриниз-ма; из них выдаются Тибулл, Проперций и особенно Овидий. Первые два — исключительно элегические поэты; содержание их элегий — преимущественно любовь... Но известнее обоих Овидий Назон (43 год до Р.Х. — 17 год по Р.Х.), всеобщий любимец благодаря легкости своего стиха, который кажется восковым в сравнении с мраморным стихом Вергилия. И он вначале был элегическим поэтом; ...он возымел дерзкую мысль оставить в назидание потомству саму «Науку любви» — легкомысленной и сладострастной. Этим он навлек на себя немилость Августа; тщетны были его попытки восстановить свое доброе имя более серьезными поэмами: эпическими «Метаморфозами» в пятнадцати книгах, в которых он нанизывает миф на миф, прослеживая мотив превращения (героя или героини в зверя, птицу, растение, скалу и т.д.) чуть ли не через всю греческую мифологию, и элегическим «Месяцесловом»..., в котором он дает поэтическое описание римских праздников и памятных дней...
Таково было поэтическое наследие века Августа; но и позднее поэзия не иссякала... Домициан нашел достойного поэта в лице Марциа-ла, превзошедшего в лести все слышанное до тех пор; и все же нельзя отказать этому вечно заискивающему клиенту в сильном поэтическом таланте, благодаря которому его «эпиграммы» — одна из самых интересных книг, завещанных нам древностью, поныне непревзойденный образец этой трудной и взыскательной отрасли поэзии. Последним крупным римским поэтом нашей эпохи был Ювенал, писавший при Траяне свои сатиры, содержание которых, однако, навеяно пережитым им тяжелым домициановским гнетом...
Значительно богаче развитие прозы, и притом на обоих языках. ... «Золотой век» римской прозы, начавшийся при Цицероне, продолжается при Августе и дает своего последнего представителя в лице Тита Ливия (59 год до Р.Х. — 17 год по Р.Х.), автора первой художественной истории Рима ad urbe condita (от основания города. — Сост.) до его эпохи в ста сорока двух книгах (сохранились 1—10 и 21 —45)... После смерти Августа начинается «серебряный век» римской прозы, отме-
314
ченный красочностью и эффектностью стиля; его лучшим представителем был при Траяне гениальный стилист и психолог Корнелий Тацит (55—120 годы). Из его сочинений самыми крупными были «Annales» (то есть история прошлого, шестнадцать книг) и «Historiae» (то есть история современности, около четырнадцати книг); нам от первого сохранено около двух третей, от второго — около одной трети... Сказанное об историографии этой эпохи вообще... относится также и к Тациту, он дает преимущественно историю императоров и окраинных войн; но при изложении первой он обнаруживает столько проникновенности и знания человеческого сердца, что мы забываем об остальном. Мы поныне смотрим на историю ранней империи его глазами, а глаза у него были зоркие, проницательные и, что бы ни говорили его критики, беспристрастные... Его стиль — прямая противоположность цицероновскому: сжатый, намеренно несимметричный, богатый пленительными недоговоренностями и красноречивыми умолчаниями; его создал гнет домициановской эпохи, так же как стиль Цицерона — республиканское свободоречие...
После Тацита историография быстро падает. С Адриана начинается как возрождение эллинизма, так и «бронзовый век» в римской литературе. На его пороге стоит еще Светоний с его биографиями двенадцати императоров до Домициана; все же он обнаруживает более интереса к скандальной хронике двора, чем к серьезной истории. Следующие императоры (с Адриана до конца смуты) представлены в еще более жалких биографиях...
Философская проза, как это естественно, еще более истории запечатлена морализмом; особую деятельность проявляют школы стоическая и академическая. Там мы имеем так называемый новый стоицизм исключительно этического характера, представленный очень крупными писателями — Сенекой, Эпиктетом и Марком Аврелием; из них первый писал по-латыни...., оба других — по-гречески... От Марка Аврелия мы имеем его размышления «Наедине с собой», величавый памятник этой величавой души, строгой к себе и ласковой к другим, всецело проникнутой самоотвержением истинно царского служения долгу. Академическая школа, хотя и не афинская, дала нам Плутарха Херонейского, многочисленные трактаты которого, дышащие духом гуманности, дают нам прекрасное отражение и благородной души своего автора, и всей его мягкой,и участливой эпохи. Моралист по призванию, Плутарх остается моралистом и в роли историка; его вышеназванные биографии, числом пятьдесят, разбирают в попарном сопоставлении деятелей греческой и римской старины (Тесея и Ромула, Фемистокла и Кориолана, Александра и Цезаря, Демосфена и Цицерона и т.д.), освещая должным светом их и добрые и злые деяния...
(Зелинский Ф.Ф. История античной культуры. С. 333—338)
315
Из «Любовных Овидий Публий О. Назон (ок. 43 г. до н.э. — 18 г. н.э.) зна-элегий» Овидия менитый римский поэт, навле'к на себя гнев Октавиана Августа своей любовной поэзией, что шло вразрез с желанием Августа возродить староримскую семью. В 8 г. н.э. был сослан в г. Томы (современный г. Констанца в Румынии), где и умер.
Жарко было в тот день, а время уж близилось к полдню.
Поразморило меня, и на постель я прилег,
Ставня одна лишь закрыта была, другая —• открыта,
Так что была полутень в комнате, словно в лесу, —
Мягкий, мерцающий свет, как в час перед самым закатом
Иль когда ночь отошла, но не возник еще день.
Кстати такой полумрак для девушек скромного нрава,
В нем их опасливый стыд нужный находит приют.
Тут Коринна вошла в распоясанной легкой рубашке,
По белоснежным плечам пряди спадали волос.
В спальню входила такой, по преданию, Семирамида
Или Лайда, любовь знавшая многих мужей...
Легкую ткань я сорвал, хоть, тонкая, мало мешала, —
Скромница из-за нее все же боролась со мной.
Только сражалась, как те, кто своей не желает победы,
Вскоре, себе изменив, другу сдалась без труда.
И показалась она перед взором моим обнаженной...
Мне в безупречной красе тело явилось ее.
Что я за плечи ласкал! К каким я рукам прикасался!
Как были груди полны — только б их страстно сжимать!
Как был гладок живот под ее совершенною грудью!
Стан так пышен и прям, юное крепко бедро!
Стоит ли перечислять?.. Все было восторга достойно.
Тело нагое ее я к своему прижимал...
Прочее знает любой... Уснули усталые вместе,
О, проходили бы так чаще полудни мои!
(Овидий. Любовные элегии. С. 30)
Ораторская проза. Что же касается остальных предметов — истории, «О назначении знакомства с государственным правом, изучения оратора» Цицерона древностей и подбора примеров, — я, по мере их пользы и своей надобности, позаимствую все это у превосходного человека и знатока, друга моего Конга. И я не стану возражать против твоего совета этим молодым людям — все читать, ко всему прислушиваться, быть знакомым со всеми благородными науками; но право же, по-моему, у них не так уж много свободного времени, Красе, на исполнение твоих предписаний, если они и пожелали бы им следовать и осуществлять их; твои законы, мне кажется, уж чересчур строги для их возраста, хотя, пожалуй, и необходимы для достижения
316
того, к чему они стремятся. Ибо и учебные выступления без подготовки на заданные темы, и обдуманно подготовленные рассуждения, и упражнение с пером в руках, которое ты справедливо назвал творцом и наставником красноречия, требуют большого труда; точно так же и сравнение своей речи с чужими сочинениями, и произносимое без подготовки суждение о чужом сочинении в виде похвалы или порицания, одобрения или опровержения требуют немалого напряжения как и для памяти, так и для воспроизведения...
Пусть зовется оратором тот, кто умеет своей речью убеждать... Но пусть этот оратор ограничится повседневными и общественными нуждами сограждан, пусть он отстранится от других занятий, как бы ни были они значительны и почтенны; пусть он, так сказать, денно и нощно усердствует в единственном своем деле, взяв за образец того, кто бесспорно владел самым могучим красноречием — афинянина Демосфена. Ведь это у Демосфена, говорят, было такое рвение и такая работоспособность, что он первым делом преодолел упорным трудом и старанием свои прирожденные недостатки; будучи настолько косноязычен, что не мог произнести первую букву названья своей науки, он добился путем упражнений того, что по общему приговору никто не говорил более чисто; затем, так как у него было слишком короткое дыхание, он научился говорить, не переводя духа, и достиг таких успехов, что, как видно из его сочинений, порой в одном речевом периоде заключались у него по два повышения и понижения голоса; к тому же, как известно, он приучил себя, вложив в рот камешки, произносить во весь голос и не переводя дыхания много стихов подряд, и при этом не стоял на месте, но прохаживался и всходил по крутому подъему.
(Цицерон. Об ораторе. С. 127-128)
Историческая Стараясь убедить римлян, что нигде ему не быва-
проза. ет так хорошо, как в Риме, Нерон принимается
Корнелий Тацит об устраивать пиршества в общественных местах и в императоре Нероне этих целях пользуется всем городом, словно своим домом. Но самым роскошным и наиболее отмеченным народной молвой был пир, данный Тигеллином, и я расскажу о нем, избрав его в качестве образца, дабы впредь освободить себя от необходимости описывать такое же расточительство. На пруду Аг-риппы по повелению Тигеллина был сооружен плот, на котором и происходил пир и который все время двигался, влекомый другими судами. Эти суда были богато отделаны золотом и слоновою костью, и гребли на них распутные юноши, рассаженные по возрасту и сообразно изощренности в разврате. Птиц и диких зверей Тигеллин распорядился доставить из дальних стран, а морских рыб — от самого Океана. На берегах пруда были расположены лупанары, заполненные знатными женщинами, а напротив виднелись нагие гетеры. Началось с неприс-
317
тойных телодвижений и плясок, а с наступлением сумерек роща возле пруда и окрестные дома огласились пением и засияли огнями. Сам Нерон предавался разгулу, не различая дозволенного и недозволенного; казалось, что не остается такой гнусности, в которой он мог бы выказать себя еще развращеннее; но спустя несколько дней он вступил в замужество, обставив его торжественными свадебными обрядами, с одним из толпы этих грязных распутников (звали его Пифагором); на императоре было огненно-красное брачное покрывало, присутствовали присланные женихом распорядители; тут можно было увидеть приданое, брачное ложе, свадебные факелы, наконец все, что прикрывает ночная тьма и в любовных утехах с женщиной.
Вслед за тем разразилось ужасное бедствие, случайное или подстроенное умыслом принцепса — не установлено (и то и другое мнение имеет опору в источниках), но во всяком случае самое страшное и беспощадное изо всех, какие довелось претерпеть этому городу от неистовства пламени. Начало ему было положено в той части цирка, которая примыкает к холмам Палатину и Целию... Стремительно наступавшее пламя, свирепствовавшее сначала на ровной местности, поднявшееся затем на возвышенности и устремившееся снова вниз, опережало возможность бороться с ним и вследствие быстроты, с какою надвигалось это несчастье, и потому, что сам город с кривыми, изгибавшимися то сюда, то туда узкими улицами и тесной застройкой, каким был прежний Рим, легко становился его добычей. Раздавались крики перепуганных женщин, дряхлых стариков, беспомощных детей... Под конец, не зная, откуда нужно бежать, куда направляться, люди заполняют пригородные дороги, располагаются на полях; некоторые погибли, лишившись всего имущества и даже дневного пропитания, другие, хотя им и был открыт путь к спасению, — из любви и привязанности к близким, которых они не смогли вырвать у пламени...
Но ни средствами человеческими, ни щедротами принцепса, ни обращением за содействием к божествам невозможно было пресечь бесчестящую его молву, что пожар был устроен по его приказанию. И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Пон-тий Пилат; подавленное на время это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев. Итак, сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому. Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры
318
диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах, или обреченных на смерть в огне поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения. Для этого зрелища Нерон предоставил свои сады; тогда же он дал представление в цирке, во время которого сидел среди толпы в одежде возничего или правил упряжкой, участвуя в состязании колесниц. И хотя на христианах лежала вина и они заслуживали самой суровой кары, все же эти жестокости пробуждали сострадание к ним, ибо казалось, что их истребляют не в видах общественной пользы, а вследствие кровожадности одного Нерона.
(Корнелий Тацит. Анналы. С. 295—298)
Светоний об импе- Его управление государством некоторое время раторе Домициане было неровным: достоинства и пороки смешивались в нем поровну, пока, наконец, сами достоинства не превратились в пороки — можно думать, что вопреки его природе жадным его сделала бедность, а жестоким — страх.
Зрелища он устраивал постоянно, роскошные и великолепные, и не только в амфитеатре, но и в цирке... Травли и гладиаторские бои покрывал он даже ночью при факелах, и участвовали в них не только мужчины, но и женщины. На квесторских играх, когда-то вышедших из обычая и теперь возобновленных, он всегда присутствовал сам и позволял народу требовать еще две пары гладиаторов из его собственного училища: они выходили последними и в придворном наряде... Показывал он и морские сражения, и сам на них смотрел, невзирая на сильный ливень; в них участвовали почти настоящие флотилии, и для них был выкопан и окружен постройками новый пруд поблизости от Тибра.
После междоусобной войны свирепость его усилилась еще более. Чтобы выпытывать у противников имена скрывающихся сообщников, он придумал новую пытку: прижигал им срамные члены, а некоторым отрубал руки. Как известно, из видных заговорщиков помилованы были только двое, трибун сенаторского звания и центурион: стараясь доказать свою невиновность, они притворились порочными развратниками, презираемыми за это и войском и полководцем.
Свирепость его была не только безмерной, но к тому же изощренной и коварной... А чтобы-больнее оскорбить людское терпение, все свои самые суровые приговоры начинал он заявлением о своем милосердии, и чем мягче было начало, тем вернее был жестокий конец...
Имущества живых и мертвых захватывал он повсюду, с помощью каких угодно обвинений и обвинителей: довольно было заподозрить малейшее слово или дело против императорского величества. Наследства он присваивал самые дальние, если хоть один человек объявлял, будто умерший при нем говорил, что хочет сделать наследником цезаря.
К умерщвлению его народ остался равнодушным, но войско негодовало... Сенаторы, напротив, были в таком ликовании, что наперебой сбе-
319
жались в курию, безудержно поносили убитого самыми оскорбительными и злобными возгласами, велели втащить лестницы и сорвать у себя на глазах императорские щиты и изображения, чтобы разбить их оземь, и даже постановили стереть надписи с его именем и уничтожить всякую память о нем.
(Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. С. 276—287)
Аммиан Марцеллин Аммиан Марцеллин (нач. 30-х г. IV в. — кон. IV в.) — О гуннах римлянин, но грек по происхождению, солдат и исто-
рик, автор знаменитой «Римской истории», продолжающей книги Тацита (Марцеллин начинает свою книгу с 96 г., которым заканчиваются «Анналы» и «История» Тацита). Особой ценностью обладает его описание событий, свидетелем и участником которых был он сам. Ниже приводится его знаменитое описание гуннов, нашествие которых потрясло Рим-скую империю.
Племя гуннов, о которых древние писатели осведомлены очень мало, обитает за Меотийским болотом в сторону Ледовитого океана и превосходит своей дикостью всякую меру. Так как при самом рождении на свет младенца ему глубоко прорезают щеки острым оружием, чтобы тем задержать своевременное появление волос на зарубцевавшихся надрезах, то они доживают до старости без бороды, безобразные, похожие на скопцов. Члены тела у них мускулистые и крепкие, шеи толстые, они имеют чудовищный и страшный вид, так что их можно принять за двуногих зверей, или уподобить тем грубо сделанным наподобие человека чурбанам, которые ставятся на краях мостов. При столь диком безобразии человеческого облика, они так закалены, что не нуждаются ни в огне, ни в приспособленной ко вкусу человека пище; они питаются корнями диких трав и полусырым мясом всякого скота, которое они кладут на спины коней под свои бедра и дают ему немного попреть. Никогда они не укрываются в какие бы то ни было здания; напротив, они избегают их, как гробниц, далеких от обычного окружения людей. У них нельзя встретить даже покрытого камышом шалаша. Они кочуют по горам и лесам, с колыбели приучены переносить холод, голод и жажду. И на чужбине входят они под крышу только в случае крайней необходимости, так как не считают себя в безопасности под ней. Тело они прикрывают одеждой льняной или сшитой из шкурок лесных мышей. Нет у них разницы между домашним платьем и выходной одеждой; один раз одетая на тело туника грязного цвета снимается или заменяется другой не раньше, чем она расползется в лохмотья от долговременного гниения. Голову покрывают они кривыми шапками, свои обросшие волосами ноги — козьими шкурами; обувь, которую они не выделывают ни на какой колодке, затрудняет их свободный шаг. Поэтому они не годятся для пешего сражения; зато они словно приросли к своим коням, выносливым, но безобразным на вид, и часто, сидя
320
на них на женский манер, занимаются своими обычными занятиями. День и ночь проводят они на коне, занимаются куплей и продажей, едят и пьют и, склонившись на крутую шею коня, засыпают и спят так крепко, что даже видят сны. Когда приходится им совещаться о серьезных делах, то и совещание они ведут, сидя на конях. Не знают они над собой строгой царской власти, но, довольствуясь случайным предводительством кого-нибудь из своих старейшин, сокрушают все, что попадает на пути.
(Аммиан Марцеллин. Римская история. С. 491)
О христианской Христианская литература активно развивается в I—V вв., литературе важное место в ней занимают апокрифы — книги, опи-
сывающие жизнь и смерть Иисуса Христа, Девы Марии, апостолов и других персонажей Священной истории, и хотя авторство многих из этих книг приписывалось апостолам и книги эти пользовались широкой популярностью, но они не относятся собственно с священным текстам христианства и не были включены Вселенскими соборами в состав Нового Завета. В это же время зарождается новый литературный жанр — агиография, т.е. жития святых.
Из «Евангелия Я, Фома израильтянин, рассказываю, чтобы вы уз-детства» (Еванге- нали, братья среди язычников, все события детства лия от Фомы) Господа нашего Иисуса Христа и Его великие деяния, которые Он совершил после того как родился в нашей стране. Начало таково.
Когда мальчику Иисусу было пять лет, Он играл у брода через ручей, и собрал в лужицы протекавшую воду, и сделал ее чистой и управлял ею одним своим словом. И размягчил глину, и вылепил двенадцать воробьев. И была суббота, когда Он сделал это. И было много детей, которые играли с Ним. Но когда некий иудей увидел, что Иисус делает, играя в субботу, он пошел тотчас к Его отцу Иосифу и сказал: Смотри, твой ребенок у брода, и он взял глину и сделал птиц, и осквернил день субботний. И когда Иосиф пришел на то место и увидел, то он вскричал: для чего делаешь в субботу то, что не должно?! Но Иисус ударил в ладоши и закричал воробьям: Летите! и воробьи взлетели, щебеча. И иудеи дивились, увидев это, и ушли, и рассказали старейшинам, что они видели, как Иисус свершил сказанное.
Через несколько дней юноша колол дрова по соседству, и топор упал и рассек ему стопу, и столько вытекло крови, что он совсем умирал. И когда раздались крики и собрался народ, Иисус также прибежал туда, и пробрался сквозь толпу, и коснулся раненой ноги, и тотчас исцелил ее. И Он сказал юноше: встань теперь, продолжай рубить и помни обо Мне. И когда толпа увидела, что произошло, они поклонились Иисусу, говоря: истинно, Дух божий обитает в этом ребенке.
321
И вот во время сева мальчик вместе с отцом пошел сеять пшеницу в их поле. И пока Его отец сеял, Иисус тоже посеял одно пшеничное зерно. И когда Он сжал и обмолотил его, оно принесло сто мер, и Он созвал всех бедняков поселения на гумно и роздал им пшеницу, а Иосиф взял остаток зерна. Было Ему восемь лет роду, когда он совершил это чудо.
(Евангелие детства. С. 142—145)
- Гриненко г.В.
- Культура первобытного общества
- Первобытная культура
- Традиционная культура
- Литература
- Религия и мифология
- Государство и право
- Письменность и книги
- Литература
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Литература
- Религия и мифология
- Философия
- Государство и право
- Письменность и книги
- Школа и обучение
- Литература
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- Религия и мифология
- Философия
- Государство и право
- Письменность и книги
- Школа и обучение
- Литература
- Юмористические рассказы
- Архитектура и строительство
- Ради Торы
- Литература
- Религия и мифология
- Творение и три эры
- О судьбе души после смерти I
- О вознесении Мани
- Из Дабистан-иМазахиб
- Государство и право
- Письменность
- Архитектура и строительство. Изобразительное искусство
- Литература
- Религия и философия
- Гимн о сотворении мира
- Буддизм
- Жизнь Будды
- Буддийское учение
- Государство и право
- Испытание честности и нечестности министров посредством хитростей
- Об идеале государя
- Письменность и книги
- Школа и обучение
- Литература
- Из «Брахман» Миф о потопе
- Из поэмы Ашвагхоши «Жизнь Будды»
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- Религия и философия
- Из «лГг/нъюм*-
- Государство и право
- Государство и право
- Школа и обучение
- Литература
- Поучение царю I
- Песня о воине, изнемогшем в походе
- Скромный пир
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- I тыс. До н.Э. Значения появилось и множество других изыскан-
- Научные знания
- Быт и нравы
- Литература
- Религия и мифология
- Философия
- Элейская школа Из «Насмешливой поэмы» Ксенофана
- Государство и право
- Письменность и книги
- Школа и обучение
- Эпоха эллинизма
- Театр и драматургия
- Из «Ореста» Еврипида
- Архитектура и строительство
- (История искусства зарубежных стран. С. 107)
- Изобразительное искусство
- Полиглот
- Научные знания
- Быт и нравы
- Воспитание жены Исхомахом
- Литература
- Религия и мифология
- Философия
- О сущности Бога-Слова
- Государство и право
- Литература
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- III январских календ и накануне наш гай обедает вне дома.
- Религия и мифология
- Философия
- Государство и право
- Письменность и книги
- Школа и обучение
- Литература
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- Литература
- Религия и церковь
- Книги и библиотеки
- Школа и обучение
- Литература
- Изобразительное искусство
- Религия и церковь
- Литература
- Изобразительное искусство
- Религия и церковь
- Философия
- Государство и право
- Книги и библиотеки
- Литература
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Быт и нравы
- Литература
- Религия и церковь
- Философия
- Ибн Араби
- Суфийская притча
- Государство и право
- Книги и библиотеки
- Школа и обучение
- Литература
- Открывающая книгу (фатиха)
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- Литература
- Религия и церковь
- Философия
- Государство и право
- Книги и библиотеки
- Школа и обучение
- Литература
- Спевсипп Панарете
- Гликера Филиппе
- О друге, чтобы ему не останавливаться в твоем доме
- О чтении
- Театр и драматургия
- Воскресение
- Церемониал при царской помолвке
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- Литература
- Религия и церковь
- Стурлусона
- Как поступили с еретиками в Кастре в сентябре 1209 года
- Философия
- 0 Ничтожестве выи поход против альбигойцев и захват Константинопо-
- Государство и право
- Книги и библиотеки
- Школа и обучение
- Организация университетской корпорации
- Организация учебы
- Литература
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- Кулинарные Рагу из зайца
- Религия и церковь
- Булла Иннокентия VIII
- Из главы «Могут ли быть порождены люди инкубами и суккубами?»
- Философия
- О простом огне
- Множественность огня, от коей появляются различные металлы
- Государство и право
- Книги и библиотеки
- Школа и обучение
- Сильвий. Иоганн
- Корнелий. Андрей
- Литература
- О некромантии
- О танцах
- Об астрологах
- Архитектура и строительство
- Сан Марко (Собор св. Марка)
- Научные знания
- Быт и нравы
- Ш Литература
- Философия
- Религия и церковь
- Государство и право
- Газеты и журналы
- Литература
- Театр и драматургия
- Изобразительное искусство
- Быт и нравы
- Литература
- Наука и техника
- Философия
- Периодическая печать
- Школа и обучение
- Литература
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- (Кибалова л., Гербенова о., Ламарова м. Иллюстрированная энциклопедия моды. С. 293—300)
- Наука и техника
- История сети Интернет
- Мультимедиа
- Философия
- На пути к социологии расстановки?
- Человек расстановки
- Лучшее из домашних животных
- Религия и церковь
- Массовое общество и массовая культура
- Введение в анатомию массового человека
- Почему массы вторгаются всюду, везде и всегда не иначе как насилием
- Варварство «специализма»
- Средства массовой информации
- Школа и обучение
- Литература
- '«Восток»- Борхеса
- Из романа Амаду -«Лавка чудес»-
- Из рассказа Кортасара -«Лукас и его больницы*
- Из статьи Барта -«Смерть автора»
- О романах Павича
- Из романа Павича •«Ящик для письменных принадлежностей*
- 10. Отделение, обитое сукном
- Из вестерна Ламура -вГанфайтер»
- Театр и драматургия
- Кинематограф
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Быт и нравы
- Гомосексуальные браки?
- Гомосексуальный брак — это противоречие
- Религия и церковь
- Философия
- Государство и право
- Книги и библиотеки
- Школа и обучение
- Литература
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Научные знания
- Быт и нравы
- Литература
- Государство и право
- Религия и церковь
- Философия
- Наука и техника
- Книги и периодическая печать
- Школа и обучение
- Литература
- Театр и драматургия
- Архитектура и строительство
- Изобразительное искусство
- Литература
- Литература
- 940 История отечественной культуры
- 140004, Московская область, г. Люберцы, 1-й Панковский проезд, дом 1 Тел. (095) 744-00-12. E-mail: publish@urait.Ru, www.Urait.Ru